— Что за вредительство?! — возмутился Татарин и позвал остальных.
Боря сначала пытался произвести дегустацию — авось, что-то и можно съесть, но ему хватило одного запаха от испорченной тушенки. Мезальянц вони не чувствовал — последствие ранения в Афганистане, но вкус у продуктов ничем не отличался от запаха, такое же дерьмо.
— За борт, — распорядился Боря.
— Нельзя. — Глеб развел руками. — Мы в чужих территориальных водах, никто в чужом доме не гадит.
— Ты в «зеленые» записался, что ли?
— Чуть что — сразу в «зеленые». Культура должна быть. Если уж вторглись в чужую страну без объявления войны, так хоть мусорить не надо.
— Жара стоит, вонять будет, — напомнил Боря.
— Тоже верно, — вздохнул Глеб и выбросил все в океан. В конце концов, тут глубоко.
Викса есть пока не просила — жила на конфетках. Но запас карамели стремительно таял, во всех смыслах. Вскоре и ей пришлось выбросить за борт слипшуюся в комок продукцию Нижнетагильской кондитерской фабрики.
Солнце начало садиться. Боря осмотрел горизонт, понюхал воздух и решил:
— Сейчас повернем в ту сторону, — и он махнул рукой в сторону кормы.
— Почему туда?
— Солнце на западе, значит, нам на северо-восток надо, там ближайшая суша. Карту мира помнишь?
— Так точно, северные Марианские острова. А мы не промахнемся? Тут же на тысячи километров пусто, если твоей карте верить.
— А у нас другой не было. Так что будем надеяться, что не промахнемся. Хотя соляры у нас точно на тысячу километров не хватит. Эй, Иваныч, ты по-иностранному шаришь?
— В пределах разумного, — с достоинством ответил Мезальянц. — А почему вы говорите километры, а не мили?
— Потому что не графье, не на смотре.
— А есть что будем?
— Рыбки наловим, — пожал плечами Грузин. — Не пропадем, не бойся. Заводи движок.
Боря был спокоен и оптимистичен, его будто и не смутила гибель припасов, рассчитанных на пять дней автономного плавания. Как истинный капитан, Грузин не паниковал, а пытался найти выход из положения. Однако судьба посылала его «Ярославцу» все новые и новые испытания.
Двигатель, пару раз чихнув и выпустив из трубы облачко копоти, так и не завелся. Глеб, чертыхнувшись, вышел из рубки и направился в машинное отделение. Тут же оттуда раздались проклятья и тяжелый запах дизельного топлива.
Мезальянц и Грузин подбежали к двери.
— Чего там? — крикнул в пахнущую соляркой темноту Боря.
— Топливный насос накрылся, — донеслось снизу. — Совсем.
— А вот это уже плохо. — Грузин почесал бородку. — Ладно, сейчас делать ничего не будем, давай попробуем рыбки наловить.
Снасти на катере имелись в ассортименте, проблема была лишь в наживке. Решили обойтись спиннингами, на блесну наживка не нужна. Но солнце почти уже село, смысла в такой рыбалке никакого. Боря вспомнил, что у него имеется в запасе сто метров китайской сети, уже перебранной и готовой к использованию. Закинули сеть с кормы, привязали конец к фальшборту и отправились отдыхать.
Проснулись все четверо на рассвете от голода. Проверили, как там близнецы (близнецы оставались в том же бесчувственном состоянии, только я отмахивался от кого-то, как в бреду). Решили оставить нас в покое — все равно помочь они ничем не могли. Только Виксу рядом оставили, чтобы, если что, позвала остальных. Надо было позаботиться о себе, иначе о детях потом заботиться некому будет. Мужчины пошли проверить сеть.
Глеб потянул за капроновый шнур, и тот неожиданно легко вышел из воды, обнаружив только рваные куски сетки.
— По-моему, это саботаж, — сказал Боря.
— А кто саботирует?
— Ну не могу же я сказать, что мы трое — полные идиоты и поставили на морскую рыбу сеть под корюшку. Тут же всякие марлины да тунцы плавают, а им наши сетки — тьфу.
— Мне кажется, самое время подавать сигнал бедствия, — сказал Мезальянц.
— Как? — Глеб не то чтобы сердился или боялся, но был явно взволнован. — Мэйдэй объявить не можем — радио не работает. Новэмбер Чарли подымать?
— У нас нету, — предупредил Боря.
— Вот, видишь — у нас нету, — сослался на командира Татарин. — К тому же, — Глеб широко повел ладонью сначала влево, потом вправо, — тут на тысячи миль вокруг никого, кто этот флаг заметит?
— Давайте тогда огонь зажжем, — предложил Иван Иванович.
— Хм, — задумался Боря.
— Соображает контрик, — обрадовался Глеб.
— Не называй меня контриком, нос сломаю, — пообещал Мезальянц.
— Разве можно живому человеку нос ломать? — укорил Ивана Ивановича Боря. Тем не менее он строго посмотрел на Глеба, и тот мгновенно скрылся в машинном отделении, откуда извлек на свет божий двадцатилитровое ведро, до краев наполненное ветошью и залитое соляркой.
— Куда поставим?
— Куда хочешь, только чтобы ветер дым сносил.
— Иваныч, огоньку не найдется?
Но Мезальянц не курил. Не курил никто из экипажа. На борту имелось несколько коробков спичек, но все они отсырели, так что пришлось высыпать их на палубу для просушки. Это было неправильным решением, потому что тотчас подул сильный ветер, и все спички сдуло.
— Окунись-ка ты в алебастр, точно саботаж! — воскликнул Боря. — Природа саботирует попытки человека выжить!
— Мы можем, наверное, бинокль разобрать, чтобы увеличительным стеклом дерево поджечь, — предложил Иван Иванович.
— Отставить разбирать бинокль! — Боря резко повернулся и чуть не сбил Мезальянца пузом с ног. — Вы разберете, и тогда или дождь начнется, или затмение. Это мертвый штиль, не везет во всем.
Однако Глеб начал шарить по всему катеру и нашел-таки какую-то старую зажигалку, и даже умудрился с ее помощью поджечь пропитанную соляркой ветошь. Тряпки горели неохотно, сильно чадили, черный дым никак не хотел подниматься вверх, а норовил растечься по палубе, так что срочно пришлось гасить огонь.
— Давление низкое, это к дождю. Пойду-ка я лучше спиннинг покидаю, — сказал Глеб и отправился на нос рыбачить.
Вскоре к нему присоединились Грузин и Мезальянц. До самой ночи они закидывали блесны в океан, но ни тунец, ни марлин на блесну не кидались. Может, тут и впрямь ядерные испытания проводятся?
— А у меня ремень кожаный, — вдруг вспомнил Татарин. — Если совсем уж невмоготу станет — сварим его.
— Ага, чтобы примус взорвался, — покачал головой Грузин. — Нет, надо мертвый штиль переждать.
— У нас, кстати, воды тоже нет, — подлил масла в огонь Мезальянц. — Мы можем загнуться от обезвоживания, а не от голода.
Так они и стояли до самой темноты. Когда солнце совсем уже скрылось за горизонтом, Боря задумчиво пробормотал:
— Да… бесконечность…
На третий день всеми овладела апатия. Викса слегла: от голода у нее кружилась голова и ходить она не могла. Есть хотелось больше всего на свете, да и жажда уже замучила. Проблему пресной воды решили за счет огромного рулона полиэтилена, который мужчины растянули утром над палубой и собрали чуть больше полулитра росы. Каждый выпил по сто грамм; детям, которые до сих пор не пришли в себя, смочили губы. После этого мужчины разбрелись кто куда и старались друг другу на глаза не показываться — от голода все начинало нервировать.
И тут Боря увидел спасательный круг, и его ловля обернулась счастливой поимкой рыбы.
Мир будто вновь ожил. В машинном отделении на полке обнаружился целый коробок спичек, который Глеб сначала не заметил. Тряпки с дизельным топливом вспыхнули с первого чирка, и в небо унесся огромный жирный столб дыма. Генератор затарахтел, появилось электричество, заработала радиостанция, и Глеб с Мезальянцем, дождавшись периода радиомолчания, тут же передали в эфир позывные «мэйдэй».
Ну, или SOS, если вам так удобнее.
SOS, между прочим, никак не расшифровывается, это не аббревиатура. Просто придумал умный человек, что три точки — три тире — три точки очень хорошо запоминаются, и предложил сделать этот радиосигнал международным сигналом бедствия.
На этот сигнал нам ответили американцы. Мезальянц передал им, что мы русские, судно гражданское, что терпим бедствие, три дня без еды, на борту дети. У американцев тут же нашелся человек, говорящий по-русски, уточнил, сколько именно детей, как мы оказались в водах Соединенных штатов, есть ли у нас визы.
— Вот люди, — восхитился Глеб. — Мы тут бедствие терпим, а им визы подавай. Да у меня даже страховки медицинской нет!
— А жизнь-то налаживается! — потирая руки, хихикал Боря. — Сейчас мы эту тушу разделаем… Эй, кто знает, что у акул едят?
— Плавники, — отозвался из рубки Глеб. — Китайцы очень любят суп из акульих плавников.
— Я вам не китаец, — сказала Вика.
— Я тоже, — согласился Боря. — Но плавник, похоже, мясистый. Ладно, разделаю всю, как обычную рыбу, авось чего и съедим.
