Среди этой деревенской старины нелепо и вызывающе торчала квадратная бетонная постройка с витринами до самой земли. С трубчатыми стеклянными буквами «Парикмахерская». На прозрачной двери висел допотопный амбарный замок.
Пассажир и мальчик остановились перед стеклом, как перед зеркалом. Мальчик встретился глазами с отражением Пассажира. Тот улыбнулся:
— Ну и как? Нравимся мы себе?
Мальчик повел плечами: чему тут нравиться или не нравиться? Обыкновенный пацан, обыкновенный старый дядька… Впрочем, Пассажир сейчас не казался очень старым. Он побрился, расчесал свой старомодный пробор, держался подчеркнуто прямо. И морщин будто стало меньше, и глаза сделались как-то острее, прицельное. Несовременная парусиновая куртка — длинная, с обтянутыми той же материей пуговицами — сидела на Пассажире ладно, словно китель отставного флотского офицера…
— Ты все о чем-то о своем думаешь, — заметил Пассажир. — Тревожишься, что домой опаздываешь. Да?
— Ага. Это само собой… А еще я о другом… тревожусь.
— О чем же?
— О вчерашнем. О Гальке.
— Ну… и что же тебя беспокоит? — тихо спросил Пассажир.
— А он… может, правда ушел с капитан-командором?
— Возможно, — охотно сказал Пассажир.
— Но… они же были враги… Ну, старинная была война, враги могли уважать друг друга, только все-таки…
— Они были не враги, а лишь противники. Волею обстоятельств. Потом обстоятельства изменились…
— Ладно. А что этот командор в нем такого нашел? В Гальке-то… — неловко сказал мальчик. И стал чесать левым кедом правую ногу. — Чего такого, чтобы вместе идти?
— Видишь ли… — Пассажир взял мальчика за плечо, и они медленно пошли вдоль улицы. — Если принять ту версию, что Галька ушел из форта с командиром монитора… А тебе ведь этого хочется, верно?
Мальчик кивнул. Точнее, опустил голову и не поднял.
— …Тогда логично предположить и другое: Красс не был тем, за кого себя выдавал…
Мальчик по-птичьи, сбоку, быстро глянул на Пассажира. Тот сказал:
— Тогда вся история повернется по-иному… если он был Командором.
— Как это?.. Ну да, был. Ну и…
— Подожди. Я не о его офицерском звании… Бытовала легенда о Командоре. О человеке, который ходит по свету и собирает неприкаянных детей. И не просто детей, а таких, как Галька, со странностями…
— Койво?
— Да… Именно им чаще других неуютно и одиноко в нашей жизни. Потому что они опередили время… Так говорил Командор. Говорил, что они — дети другой эпохи, когда все станет псиному. Тогда, в будущем, каждый сможет летать, причем стремительно — на миллионы километров за миг. Люди смогут разговаривать друг с другом на любом расстоянии и, значит, всегда быть вместе. Не будет одиноких. Никто не сможет лишить другого свободы, потому что человек станет легко разрывать все оковы — и природные, и сделанные руками… И у каждого будет добрый дом во Вселенной, куда можно возвратиться с дороги… Это не мечта, а просто будущее. Ведь все на свете меняется, развивается, появляются и у людей новые способности… Только способность к одиночеству не появится никогда, потому что одиночество и вражда противны человеческой сути… Но до тех времен еще далеко, а мальчики и девочки со странными свойствами своей природы и души нет-нет да и появляются среди людей. Как первые ростки. Их надо сохранить… Это длинная легенда, не меньше, чем о Реттерхальме. А я рассказываю очень коротко…
Мальчик серьезно сказал:
— Если все было так, то это хороший конец. Для Гальки… Но ведь это уже совсем сказка.
— Как знать… Может быть, такие ребята ничуть не странные, а самые нормальные. Может быть, наоборот, мир нынешних людей — странный, уродливый и не дает каждому открыть свойства своей души… Это не я говорю, это опять же мысли Командора…
Мальчик вдруг насупился:
— Это не только Командор говорит, а многие. У нас знакомый есть, дядя Валера, папин друг,
лак он тоже… А папа отвечает, что это… как это? А, «философия для субботних вечеров». А в другое время, говорит, работать надо.
— Что ж, папа тоже прав.
— Беспокоится он, наверное, — вздохнул мальчик. — Куда я подевался…
Пассажир опять взял его за плечо.
— Смотри-ка! Здесь автостанция. Они только что обошли церковь. Позади нее была площадка с навесом, на площадке урчали два автобуса. В алтарном закруглении церкви желтела новая некрашеная дверь с табличкой «Кассы».
Пассажир и мальчик вошли. По-церковному светились узкие решетчатые окна. Было пусто. «Кассами» оказалось одно окошечко, к тому же закрытое. Рядом с ним висело расписание рейсов и схема путей. Мальчик остановился, закинув голову.
— Поглядите! Отсюда автобус ходит до Черемховска! Только три часа идет! И билет всего рубль тридцать!.. Я поеду!
— Ну, что ж… — Пассажир, кажется, обрадовался за мальчика. — Так, наверно, и в самом деле правильно… Но смотри: отходит он в восемь вечера. Приедешь ты совсем поздно.
— А пароходом? Вообще неизвестно когда!.. Тут хоть точно.
— А денег на билет хватит?
— У меня же мелочи полный карман! Да еще бумажный рубль где-то… Вот он!
— А что будешь делать до вечера? Развлечений никаких, место незнакомое…
— Ну и хорошо, что незнакомое. Поброжу вокруг. Может, никогда бы в жизни в эту Веху не попал, а тут… интересно же. Я люблю новые места.
Пассажир сам купил мальчику билет. Постучал в окошко, сказал сонной девице:
— Один до Черемховска, пожалуйста… Позвольте, а почему рубль шестьдесят, когда в прейскуранте рубль тридцать?.. Какая еще предварительная продажа, если…
— Да ладно, — быстрым шепотом перебил его мальчик. — Пусть… — Он боялся остаться без билета.
— Ну и порядки, — проворчал Пассажир.
Мальчик сунул билет в нагрудный карман рубашки.
— Спасибо.
2
Спешить было некуда. Недалеко от автостанции они увидели столовую — такую же квадратно-стеклянную, как парикмахерская, но открытую. Пообедали в пустом зале. Неторопливо и сытно. Когда вышли, мальчик сказал:
— Ну и Веха! Как на забытой планете… Да понятно, люди в поле.
Он заметно повеселел. Дурашливо поглаживая живот, остановился перед зеркальным стеклом. И вдруг опять свел брови.
Пассажир как-то так по-мальчишески, с подковыркой, проговорил:
— А спорим, знаю, о чем думаешь! Только не обижайся, что лезу в мысли.
Мальчик вопросительно обернулся.
— Ты думаешь: «А взял бы меня Командор?»
Мальчик быстро вскинул и опустил глаза. Слегка набычился.
Пассажир мягко сказал:
— Тебе незачем было бы уходить с ним. У тебя… ну, пусть не все ладно в жизни, но дом все — таки есть. Никто тебя не прогонял, а наоборот, ждут… Не правда ли?
Мальчик ответил нехотя:
— Не в этом дело. Я же не койво…
— Ну, тут-то как раз… Вспомни, как ты меня лечил. И, кстати, спина до сих пор не болит.
— Подумаешь! Это многие умеют.
— Я не о том… — Пассажир легонько подтолкнул мальчика, и они пошли в сторону пристани. — Я про умение чувствовать чужую боль. Ты ведь не просто меня вылечил, ты сперва почуял, что мне больно. Без моих жалоб, сам. Это дано далеко не каждому… И в этом твое преимущество перед Галькой.
— Преимущество?
— Да… Он был честный и смелый, но…
— Он в танцу раз смелее, чем я, — насупленно перебил мальчик.
— Возможно. Но твоей струнки у него не было. Он чувствовал лишь свою боль, свою обиду… Может быть, в этом была его вина перед городом. Не исключено, что он понял эту вину в конце концов, поэтому и ушел насовсем.
Мальчик долго шагал молча. Держал перед собой на ладони монетку. Иногда подбрасывал.
— Не… это неправда, — наконец сказал он.
— Что неправда?
— То, что он не чувствовал чужой боли. Зачем он тогда остановил трамвай? Он не хотел, чтобы колесами по лицу… вот этого мальчишки, на денежке… Ему показалось, что он живой!
— Да… Я как-то упустил это из виду.
— Вы же сами про это написали!
— Я?.. Я, голубчик, не написал. Я, скорее, записал.
Мальчик сказал с оттенком досады:
— Я не понимаю разницы. Все равно ведь это ваша повесть. Вы ее сочинили.
— Сочинил?
Тогда мальчик улыбнулся чуть снисходительно и сожалеюще:
— Но ведь это же все-таки сказка. Не было же здесь никакого Реттерхальма. — И кристалл мадам Валентины — он тоже фантастика… Это даже хорошо.
— Почему же? — уязвленно спросил Пассажир. Но мальчик не заметил обиды.
— Потому что если сказка, значит, вы в ней хозяин. Можете переделать конец по-другому!
— Нет, голубчик! Быль это или фантазия, но изменить я ничего не могу. Галька ушел из города…
— Ну… пусть! — Мальчик сжал монетку в кулаке, на ходу заглянул Пассажиру в лицо. Требовательными коричневыми глазами. — Ладно, ушел. Но напишите, что Лотик и Майка… ой, Вьюшка то есть… его догнали. И они пошли вместе. А? Это можно?
