– Нет, не догадываюсь. Я никому не делала ничего плохого.
– Даже так? – Байкерша пожала плечами.
– А… Кажется, я понимаю… Все дело в том, что мне захотелось забрать твою одежду?
– Частный случай. Я бы вообще могла о нем забыть – не люблю мелочиться. Между нами нет ничего личного, Людмила. Я просто выполняю свой долг.
– Долг?
– Восстанавливаю справедливость. Мщу за обездоленных и преданных.
– Не врубилась… – Девочка тряхнула кудряшками, пытаясь понять, шутит Байкерша или говорит серьезно.
– Куда уж… Где вам, сытым и счастливым, думать о таких «пустяках»! Когда в дом к ребенку приносят куклу, она становится настоящим другом малышу. Кукла разделяет его радости и горе, приходит на помощь в трудную минуту, веселит, беспокоится о человеческом детеныше. Кукла – первый друг маленького человека. Мы, куклы, полностью отдаемся бескорыстной жертвенной любви к своему хозяину, мы преданы вам, люди, как собаки!
– Но и я люблю кукол!
– Лучше помалкивай, а не то придется заклеить тебе рот. Ненавижу лицемеров!
Мила шевельнула стянутыми за спиной руками, к великой радости обнаружив, что все-таки, вероятно, сможет потихоньку растянуть узлы на лентах. Байкерша не заметила движения пленницы, с жаром рассуждая на волновавшую ее тему:
– Вы, люди, используете нас, кукол, а потом выбрасываете, как ненужные вещи. Но у нас есть душа, мы – живые! Дети прекрасно знают об этом, но, взрослея, стараются забыть нашу маленькую тайну. Я пришла в твой дом, чтобы выяснить, как ты относилась к игрушкам. В том случае, если суд признает тебя виновной, я стану не только судьей, но и палачом!
– Но я не выбрасывала кукол! Вот они стоят – нарядные и красивые…
– Помолчи. Последнее слово тебе еще предоставят. А сейчас мы выслушаем свидетелей, – Байкерша прошлась вдоль шеренги кукол и указала на Веронику: – Говори!
Длинные ресницы той дрогнули, крошечный ротик приоткрылся. Из-за отсутствия практики сначала кукла заговорила с трудом, долго подыскивая нужные слова, но постепенно вошла во вкус и стала гневно обличать Милу.
– Я буду говорить не за себя, – раздавался в тишине тоненький кукольный голосок. – Моя хозяйка всегда была благосклонна ко мне и не причиняла большого зла. Я не говорю о таких пустяках, как длительное заточение в кладовку или нанесение «макияжа» шариковой ручкой – такие инциденты случаются с каждым из нас, их можно если не забыть, то простить. Я буду свидетельствовать за своего погибшего друга. Он был мне как брат, и его вероломное убийство я не прощу никогда!
– Я никого не убивала! – воскликнула девочка, но осеклась под строгим взглядом Байкерши, скомандовавшей:
– Продолжай, Вероника. Говори, как бы больно тебе ни было!
– Плюшевый мишка Топтыжка пришел в этот дом вместе с Милой, он встречал девочку из роддома. С тех пор они стали неразлучными друзьями. Хозяйка любила Топтыжку, как любили его и мы – куклы, подаренные Миле в следующие дни рождения. Мишка всегда помогал нам, утешал, поддерживал в трудные минуты. Проблема состояла лишь в том, что Мила просто обожала своего плюшевого медвежонка. А участь любимых игрушек – печальна. Рыжий плюш шкурки истерся и засалился, Топтыжка ослеп на один глаз, который заменили пуговицей, он постарел и подурнел, но все равно оставался самым лучшим и добрым из нас…
Мила не сомневалась, какой приговор последует за столь страстным обвинением, а потому сконцентрировалась на решении одной-единственной проблемы – продолжала распутывать бесчисленное множество узелков на своих атласных и кружевных путах. К счастью, куклы были так поглощены рассказом Вероники, что не замечали подозрительных действий своей пленницы.
– И вот однажды… – продолжала свидетельствовать раскрасневшаяся от праведного гнева кукла. – Однажды случилась страшная катастрофа, которую в мире людей принято называть ремонтом. Это событие всегда обрывает жизни многих игрушек. В то воскресное утро нас всех собрали в большой комнате, сложили на ковер и принялись тщательно осматривать, решая, кому оставить жизнь, а кого обречь на гибель. У тех, кому сама же Мила оторвала руки или ноги, кому обрезала волосы или изуродовала лица фломастерами, не оставалось шансов на спасение. Несчастных откладывали в сторону, по сути – приговаривая к сожжению в печи мусороперерабатывающего завода.
Лица слушавших Веронику кукол исказил гнев, Байкерша стиснула крошечные кулачки. Вероника умолкла, стараясь справиться с волнением, а потом заговорила вновь дрожащим от слез голосом:
– Очередь дошла до Топтыжки. Присутствовавшая на судилище Милина мама взяла медвежонка в руки и спросила у дочери: «Что будем делать с ветераном?» Лицо Милы оставалось равнодушным, она даже зевнула, раздумывая о каких-то своих проблемах. Тогда мама сказала: «Вообще-то его давно пора выбросить, но мне, признаюсь, жалко медвежонка. Как сейчас вижу – ты спишь в детской кроватке, обхватив его ручонками, и улыбаешься во сне. Может, отдадим мишку в химчистку, пришьем ему новые глаза? Как ты думаешь? Впрочем, тебе решать». Все игрушки, находившиеся в комнате, замерли, ожидая приговора, а Мила спокойно произнесла: «Знаешь, мама, он мне не нужен. Такая старая и замусоленная игрушка скверно смотрится на фоне нарядных кукол. Давай вместо Топтыжки купим плюшевого жирафа». Так решилась судьба медвежонка, который был первым товарищем Милы…
Вероника умолкла. В комнате сконцентрировалась зловещая, не сулившая ничего доброго тишина. Байкерша с ненавистью посмотрела на притихшую девочку:
– Все так и было, не правда ли? Интересно, что терзает тебя в эти минуты – стыд или страх? Конечно же, страх, ведь муки совести неведомы таким, как ты. А мы другие, не такие, как люди, – поэтому наш суд будет справедливым. Я обращаюсь к вам, куклы: можете ли вы сказать что-то в оправдание преступницы?
«Барышни» молчали, уставившись поверх головы Милы. Пауза затянулась, но тут вперед робко шагнула черноокая Изабелла:
– Мила была к нам добра. Она шила нам красивые платьица, расчесывала волосы и повязывала банты. Даже теперь, когда Мила выросла, она не сослала нас в кладовку, а оставила стоять на полке.
– Она убила Топтыжку! – взвизгнула Вероника.
Байкерша зазвонила в колокольчик, призывая к тишине, повернулась к Изабелле:
– Это все, что ты можешь сказать в оправдание подсудимой?
– Да… – Кукла потупилась и отступила назад, стараясь спрятаться за спинами своих товарок.
Куклы были возбуждены. Они уже не могли стоять шеренгой, сбились в кучу, начали оживленно жестикулировать, кричать тоненькими, смешными голосами:
– Изабелла пришла позже! Она не встречалась с Топтыжкой!
– Он был лучшим!
– А помните, как Мила выбросила пупса только за то, что у него оторвалась ручонка?
– Лучше расскажи, Вероника, как она обошлась с одноногой Барби!
Голоса сливались в птичий гомон, а Байкерша, бесстрастно скрестив на груди руки, наблюдала за дискуссией. Наконец она вновь позвонила в колокольчик:
– Довольно слов. Пора выносить решение, друзья. Признаете ли вы виновной Людмилу Китайгородцеву в убийстве Топтыжки и в других убийствах, совершенных подсудимой на протяжении ряда лет? Твой приговор, Вероника?
– Виновна.
– Анюта?
– Виновна.
– Лидия?
– Она виновна, – величественно кивнула головой Лидия.
– Даша?
– Виновата.
– Изабелла?
Изабелла молчала, теребя подол своего пышного шелкового платья. Цыганочке было жалко Милу, но она боялась своих старших подруг, с которыми была вынуждена жить на одной полке.
– Изабелла! – настойчиво повторила Байкерша. – Мы ждем твоего слова.
– Виновна, – едва слышно прошептала кукла.
Байкерша ухмыльнулась:
– А теперь – твое последнее слово, Мила. У тебя еще есть шанс переубедить всех нас.
– Жаль, я раньше не выкинула всю вашу компанию в мусоропровод! – Мила не хотела молить о пощаде. Она возненавидела своих кукол, эту мерзкую пародию на людей, резиновых уродцев, затеявших гнусный фарс, а особенно – Веронику. Кукла с невинным личиком была ее любимицей, ей доставалось больше всего внимания и заботы, а теперь она первой предала свою хозяйку. – Ненавижу вас!
– Что ж, мы выслушали все точки зрения, настало время вынести приговор, – лысоватая блондинка в черной кожаной курточке окинула взглядом остальных кукол. – Но прежде позвольте и мне сказать несколько слов. Случай с вашей хозяйкой Милой типичен. Я приходила во многие дома и везде слышала одни и те же истории о людском вероломстве. Когда-нибудь мы, бесправные, обездоленные игрушки, восстанем, и пламя революции испепелит наших мучителей! Справедливость восторжествует, невинные жертвы будут отомщены! Наш час еще не пробил, а пока я буду продолжать поодиночке разбираться с преступниками, верша правосудие.
Аплодисменты прервали речь пластмассово-резиновой экстремистки, а Мила в этот момент сумела распутать еще одну стягивавшую руки ленточку.
