Жаклин Уэст - Книга теней

Горацио принялся мерить шагами борт ванны.

– Потом он научился заточать живых людей в картины, делать так, чтобы они превращались в нарисованных. Они не совсем умирали, но и живыми уже тоже не были. Они оказывались… в Иных местах. Так он поступил с теми из соседей по Линден-стрит, кто узнавал о «старике МакМартине», как его называли, что-нибудь лишнее. И со строителями, которые могли бы выдать секрет надгробных камней, и с любым, кто ему не нравился. Иногда он это делал просто для развлечения. Как коллекционер, который пришпиливает живых бабочек к листу картона.

Кусочки пазла в мозгу Олив закружились вихрем, но на этот раз, когда буря стихла, перед ее мысленным взором оказалась полная картина. Она все это время была здесь, ожидая, чтобы ее собрали.

– Вот что он сделал с Мортоном, – выдохнула девочка.

Горацио едва заметно кивнул.

– Мортон говорил правду. А я ему не верила. – Слова во рту казались тяжелыми, словно камни. – Он был настоящим. А вы помогли привести его сюда, и Олдос МакМартин сунул его в картину, и теперь… что? – Олив подавилась всхлипом. – Неужели он застрял там навсегда? Как вы могли такое сделать?

– Эта часть габоты мне никогда не нгавилясь, – тихонько вставил Харви.

– Так почему же тогда вы помогали МакМартину? – спросила гневно Олив. – Зачем шпионили для него? Заманивали в ловушку невинных людей?

– У нас не было выбора! – возразил Горацио. – Побыла бы ты несколько столетий подневольной прислугой семейства ведьм, может, начала бы понимать. И вообще, – оправдывался кот, – мы не во всем ему повиновались. После того как Олдос затащил сюда мальчишку из соседнего дома, я отказался ему помогать. Однажды мы даже пытались уничтожить его краски и холсты.

–  Oui . Весело было, – добавил Харви, подняв глаза в полоток и атакуя лапой воображаемую картину.

– Потом у него появился пес… – сказал Горацио.

– Балтус, – прошипел Харви.

– …и на какое-то время это позволило ему убрать нас с дороги. Нам понадобились годы, чтобы упрятать Балтуса в ту картину. Но тут явилась ты, член общества юных спасателей, и выпустила его.

– Балтус! – вскрикнула Олив так внезапно, что оба кота подскочили. – Я же слышала его даже без очков. И Мортона в лесу видела. А у строителей… у них блестели глаза. И кулон блестел в воде, хотя я еще не надевала очков! – Она перевела взгляд с одного кота на другого. – Получается, все, что из реального мира… так и кажется настоящим в картинах, даже без очков!

– Догадалась. – Горацио слегка приподнял длинные, похожие на усы брови. – Олдосу так и не удалось научиться делать так, чтобы настоящее совершенно сливалось с нарисованным.

– Погодите-ка. – Олив нахмурилась, скрестив руки на груди. – Если Олдос МакМартин так хотел вечной жизни, почему он просто не нарисовал собственный портрет?

– Нарисовал, – сказал Горацио.

– Не один десяток, – добавил Харви.

– Его сын их уничтожил, – пояснил рыжий кот. – Альберт был не настолько глуп, чтобы не видеть, что творится. В конце концов, он жил в этом самом доме. Ему совсем не нравилось, что отец имеет влияние на Аннабелль. В итоге он съехал отсюда вместе с женой и дочерью и запретил ей видеться с дедом, хотя к тому времени она уже выросла и было слишком поздно. И все же Олдос решил устранить проблему.

– Как? – спросила Олив, чувствуя, что по затылку побежали тревожные мурашки.

– Убил родителей Аннабелль, – прямо ответил Харви.

– Но здесь Олдос все же просчитался, – продолжал Горацио. – Аннабелль не была столь ужасным человеком, каким стал ее дед. После смерти родителей она начала осознавать, что далеко не во всем согласна с ним. Что, возможно, даже не хочет вечной жизни. К сожалению, Олдос и на этот счет оставил приготовления. – Кот со значением посмотрел на золотой кружок у Олив на футболке. – Олдос к тому времени совсем состарился. Он написал последний автопортрет и поместил в медальон, который ты сейчас носишь на груди.

Олив стиснула украшение в ладони.

– Сокровища Черной Лапы, – понуро шепнул Харви в сток ванны с ноткой грусти в голосе.

Горацио закатил глаза.

– Олдос отдал медальон любимой внучке и заставил пообещать, что она воскресит его, выпустив портрет на волю. Конечно, к тому времени Аннабелль уже не собиралась делать ничего подобного. Когда Олдос наконец умер, его кремировали, чтобы не осталось ни могилы, ни надгробного камня, а прах она спрятала, как ей показалось, в надежном месте. Много лет мы помогали ей охранять его. Потом она попыталась уничтожить медальон, но Олдос позаботился о том, чтобы его невозможно было снять. Она носила эту цепочку на шее до тех самых пор, пока наконец в возрасте ста четырех лет не умерла от старости в этом самом доме. И тут один слабоумный в жестяных доспехах стащил медальон, прежде чем мы с Леопольдом нашли для него надежный тайник.

Горацио бросил взгляд на Харви, который погрузился в деловитое вылизывание хвоста.

– Аннабелль… госпожа МакМартин… была бездетной и никому не открыла семейных тайн, – продолжил рыжий кот. – Сама она хотела, чтобы род МакМартинов оборвался на ней. Но, конечно, все не так просто. Здесь по-прежнему много колдовства. Нарисованная копия Аннабелль бродит по дому и преданно пытается воскресить деда. А у тебя на шее висит его портрет.

Олив вцепилась в медальон.

– Мы можем что-нибудь сделать?

– Миледи, – объявил Харви, – я видель, как чагодейка Аннабелль бгодиля по втогому этажю. Потом она вошля в пейзаж с улицей де Линден, быть может, чтобы забгать petit garson . Это значит «маленький мальчик».

– Все было бы куда проще, если бы ты говорил без акцента, – заметил Горацио.

Харви испепелил его взглядом.

– Она уже попыталась получить медальон – и еще: для того, чтобы его открыть, ей нужна кровь мальчика, который не может умереть. Остался только… – Горацио внезапно умолк.

Коты сосредоточенно переглянулись, а потом одним слаженным движением выскочили из ванны. Девочка, хватаясь за борта, вывалилась следом. Таким же манером – Горацио и Харви впереди, Олив, не разбирая дороги, в хвосте – они слетели по лестнице, пронеслись через кухню и, распахнув скрипучую дверь, бросились в подвал.

Вечер давно догорел. Наступила ночь – черная, кромешная. Крошечное окошко под высоким потолком подвала не давало никакого света, кроме призрачно-бледного, слабого отблеска луны. Как все кошки, Харви и Горацио хорошо видели в темноте, поэтому спустились по ступеням куда быстрее Олив. Та плелась позади, ведя рукой по стене и стараясь игнорировать ужас, который сковал дрожащее нутро.

В подвале было так же холодно и сыро, как всегда. Влажная одежда Олив неприятно липла к телу. Как ей хотелось оказаться сейчас в теплой ванне – или, завернутой в одеяло, у камина! Да, собственно, где угодно, только не в сыром темном подвале с тремя говорящими котами и злобной нарисованной ведьмой.

Горацио с Харви беззвучно спрыгнули с лестницы и завернули за угол. Олив кралась за ними на цыпочках, изо всех сил стараясь не шуметь, и едва не наступила на хвост Горацио, когда тот замер на месте.

В дальнем углу тени распороло колеблющееся пламя свечи. Олив увидела Леопольда, который, по-военному вытянувшись, сидел на крышке люка. Перед ним стояла Аннабелль.

Олив с трудом узнавала в ней приветливую даму с портрета. Аккуратно причесанные волосы выбились из-под гребней и растрепанными прядями висели на спине. Лицо – та его половина, которую было видно – казалось заострившимся и более жестоким, от нежно-розового цвета лица не осталось и следа.

– Уйди с дороги, Леопольд, – донесся до Олив резкий голос Аннабелль.

– Боюсь, это невозможно, мэм, – ответил Леопольд, так важно выпятив грудь, что она едва не уперлась ему в нижнюю челюсть.

– Отлично. Что ж, когда открою люк, тебе придется сдвинуться.

Аннабелль наклонилась к железному кольцу на крышке.

– Солдат по доброй воле никогда не тронул бы даму, мэм, но… – И Леопольд резко ударил ее когтями по щеке.

Женщина с раздраженным видом на мгновение отпрянула и тут же снова потянулась к люку.

– Не заставляйте меня делать это снова, – предупредил Леопольд, но Аннабелль одним мощным движением стряхнула кота с крышки. Тот опрокинулся назад, ударившись о каменную стену.

Аннабелль подняла крышку люка, потянулась вниз, в пыльную темноту, и достала оттуда небольшой золотой контейнер, который Олив показался похожим на нечто среднее между спортивным кубком и лампой. Он был покрыт гравировкой из узоров и завитушек, таких же, как на медальоне, что висел у девочки на шее. Быть может, ей просто показалось, но на мгновение она кожей почувствовала, как металл становится теплее.

Держа урну в обеих руках, Аннабелль повернулась и заметила Горацио, Харви и Олив.