Маша кричала. Клоун смеялся. Сквозь смех и собственные вопли Маша расслышала слова, громкий приказ, упавший из-под купола цирка:
– Назови его имя!
– Егор! – закричала Маша, пересадила Платона в кресло и побежала к арене, перелетая через спинки сидений.
Прожекторы ослепляли. Маша бежала почти наугад, чуть не споткнулась, схватила куклу, обняла и повторила прямо в понурое заячье ушко:
– Ты Егор! Пусть твоё имя будет Егор! Слышишь?
Кукла задрожала в руках девочки и стала расти. Пропал глупый голубой комбинезон, втянулись уши, разлохматилась чёлка. Через мгновение Машу обнимал живой мальчик.
– Маша, – Егор говорил немного хрипло, с большими паузами, – я знал, ты найдёшься.
– И я знала, что ты найдёшься, – протараторила Маша. Она уставилась на поношенные грубые ботинки Егора. Они казались родными и надежными. – Просто забыла ненадолго. Прости.
– Я Егор? – переспросил он.
Маша закивала, потом быстро и твёрдо произнесла:
– Маша, Костя, Платон и Егор. Запомни. Нас четверо.
Она посмотрела в синие глаза Егора.
– Четверо, – подтвердил он, слегка наклонив голову.
На арену спускались клоун с Платоном. Когда они подошли ближе, Егор выхватил малыша из объятий клоуна.
– Что ж, – клоун не сопротивлялся, – всё хорошо, что хорошо кончается. Если это действительно конец.
– Тебе нужна плата? – Егор встал перед Машей и Платоном, сжал кулаки.
– Я свою часть сделки выполнил. Имя твоё, и оно прозвучало. Ты волен делать, что пожелаешь. Настало моё время.
Он отодвинул Егора и указал рукой в белой перчатке на Машу.
– Ты будешь решать.
– Что тебе нужно? – Девочка перебирала в голове варианты, которые клоун мог потребовать. В одном кармане куртки у неё лежал камень, в другом завалялся фантик от конфеты, которую она съела перед школой. Телефон в рюкзаке, учебники, тетради, пенал, проездная карта и сто рублей в кошельке. Всё, что она могла предложить в обмен на свободу.
– Ты ответишь на вопрос. Который, кстати, я тебе уже задавал. И всё, – клоун отвесил поклон, перчатка осталась висеть в воздухе. – Ничего более, ничего менее.
– Не верь ему, – нахмурился Егор, – он не выпустит нас. Он заманивает беззащитных детей Перепутья. И не только Перепутья. Он выдумывает истории, чтобы запудрить мозги забредшим в цирк.
– Твою историю он показал правдиво, – засомневалась Маша. Егор вытаращил глаза и побледнел. – Как ты попал к нему, – объяснила она, не разобравшись в реакции Егора, – и он расколдовал тебя.
– Ничего более, – повторил клоун с усмешкой.
– Меня расколдовала ты, – возразил Егор.
– А ты как думаешь, Платоша? – Маша наклонилась к малышу.
Платон прижался к Егору, глядя на него с любовью и преданностью.
– Кого я спрашиваю? Трёхлетнего! – вздохнула Маша и вытащила каменного помощника из кармана. – Ты что молчишь? Что мне делать? Верить ему?
Камень не торопился давать совет. Маша трясла его.
– Ну, подскажи?
– Не тряси меня.
– У тебя жестокосердный? – заинтересовался клоун. Пустая перчатка ткнула в камень. – Ух ты! Давненько не встречал. Не мучай его, они на ярмарке бесполезны. Их даже на продажу не выставляют. Заносишь в поле, и всё, перестают разговаривать. Твой сильный, что-то может произнести. Но совета не даст. Ты как его помогать уговорила?
– Он сам напросился.
– Странные вы, – в возгласе клоуна послышались печальные ноты.
– Возьми меня, – невпопад выдал камень.
– Сломался, наверное, – решила Маша. – Ладно. Раз мне решать, то сама думать буду. Спрашивайте!
Прожекторы погасли, арена погрузилась во тьму. Маша больше не стояла рядом с Егором и Платоном, они остались с клоуном вдвоём в холодной темноте. Маша не видела разноцветных глаз, чёрно-белого наряда, колокольчиков. Зато голос клоуна звучал отовсюду.
– Какая сила правит под моим куполом?
И Маша осталась одна во тьме.
Мрак сжимался вокруг и был безграничен, она плыла в нём. «Какая же я глупая, – Маша силилась разглядеть хоть что-то, а лучше – зловредного клоуна, вновь сыгравшего с ней шутку. – Егор же предупредил, а я! Но камень сказал “возьми меня”, – одна мысль перебила другую. – Может, на его языке это значило “доверься ему”? Я ведь спросила, стоит ли доверять клоуну. Камень ответил “да” по-своему. Камень не видел того, что я видела. Чудовище на сцене! Но он и Матерь Ночи не видел, а что делать, знал».
Мысли путались и вязли во мгле. Маша оставалась в пределах арены и при этом очутилась в ином месте, не в цирке. Что-то пощекотало ладонь. «Перчатка», – подумала Маша, попробовала поймать то, что нашло её в темноте, и нащупала стебель какого-то растения. От ладони по руке прошло тепло, распространилось по груди и спине, расцвело в теле. Тьма озарилась рассеянным светом, искристым от золотистой пыльцы, исходящей от колоса в Машиной руке.
– Ты перестал прятаться, – улыбнулась девочка огоньку, возникшему перед ней.
Огонёк увеличился в размере, засиял так ярко, что Маша зажмурилась. А когда открыла глаза, увидела, что стоит в светлом поле. Пшеница качалась от ветра. Маша не чувствовала дуновения, лишь тепло. Колосья испортила болезнь, но они всё же светились. В них оставалась сила, болезнь не сумела вытравить из поля золотого сияния. Колосья стремились помочь, пролить свет над замершей в темноте девочкой.
– Свет, – сказала Маша колосьям, глядя, как мрак отступает от настойчивого свечения. – Мой ответ – свет.
Каменистые споры и ржавый налёт слетели с колосьев. Шар света вспыхнул и увеличился, озаряя бескрайнее поле. По колосьям пробегали волны от ветра, которого не было. Маша увидела Егора, Платона и клоуна. Золотая пыльца вилась над ним, оседала на плечи. Белая краска сходила с лица, исчезали слеза, колпак, шутовской костюм. У клоуна оказались русые волосы, глаза так и остались разными, но теперь стали голубым и зелёным. Машин огонёк замер над клоуном и проливал на него большую часть света. Клоун стоял со спокойной, простой улыбкой немного уставшего человека и держал Платона за руку.
– Маша, спасибо тебе, – сказал он звонким мальчишеским голосом.
Шар опустился на клоуна, и уже было не разобрать, свет ли озарял его или это он сам источал сияние. Платон стоял рядом, яркий и счастливый.
– Теперь мы можем идти!
Клоун превращался в чистый свет, и вот Платона держал за руку силуэт, наполненный золотым сиянием. Змеи на браслете пришли в движение, распахнули изумрудные глаза и тихо шипели. «Им явно не по душе столько света, – отметила Маша их недовольство. – Вот и хорошо!»
– Маш, – к ней подошёл Егор, – ты нашла Хранителя!
– Он Хранитель? – с сомнением произнесла Маша. – А сразу сказать не мог?
– Он потерялся, так же, как мы, – шепнул Егор.
– И всё-то ты знаешь! – усмехнулась Маша и взяла Егора за руку. – Я рада, что и ты нашёлся.
Маша подставила лицо под тёплое сияние. Хранитель! Надо же! Теперь негодование змеек стало понятнее.
– Поле называют ярмаркой судеб, потому что на ней можно судьбу найти и потерять, – заговорил Хранитель. – А можно, обладая горячим сердцем, получить второй шанс. Твоё сердце, Маша, светит настолько ярко, что ты смогла очистить тьму одним-единственным словом и верой в него. Ты выбрала свет. И мы, ненужные души, украденные колдуном, и обитатели ярмарки, день и ночь прозябающие в поисках чего-то неизвестного и неуловимого, можем отправиться дальше. Мне суждено было стать Хранителем ещё в нашем с тобой мире. Но я не смог понять предназначения. Хуже того, отказался от него. И, попав сюда, нырнул во тьму, выбрал личину клоуна, которую навязал мне колдун. Но я сохранил души, – он поднял светящуюся руку. За ней дети увидели вереницу маленьких огоньков, – а ты привела ко мне мой свет. Я послал его блуждать по Перепутью. Крохотную часть меня, сохранившуюся в испорченной душе. С надеждой, что однажды он найдёт на Перепутье кого-то похожего на мою маленькую сестрёнку, которая любит непутёвого брата и верит в него, как бы сильно он её ни отталкивал. Ты спасла меня. Я же спасу Платона.
