«Мальчик Кай, возьми гитару и играй. В замке Снежной Королевы рок-н-ролл голубого льда…» А потом приехал в город и забыл это ощущение. Все расплавилось…
– А я привыкла к холоду, – сказала Тина, – однажды зимой я увидела забавный осколок. Лед. Почти круглая капсула. Словно страусиное яйцо замерзло. Я остановилась, а этот кусок такой мутный был, и мне показалось, что внутри я вижу ребенка. Маленького ребенка. Как в материнской утробе. Скрюченного, сжавшегося. Как будто он тоже замерз, так и не успев родиться… Я всегда хотела иметь много-много детей…
– Я тоже, – сказал Джерри.
– И чтобы обязательно девочки были, – сказала Тина. – Одни девочки. Почему – не знаю. Девочкам труднее.
Тина и Джерри не заметили, как подошли к дому Майкла. На крыльце дома стоял большой магнитофон. из которого лилась легкая музыка. Вокруг него, мерно покачиваясь в такт нежной бассанове, танцевала молодежь.
Одна из девушек, подбежав к Джерри, взяла его за руку.
– Привет, Джерри, – сказала она.
– Привет, Мелиса, – ответил Джерри.
– Как дела? – спросила Тина.
– Ничего, – ответил Джерри.
– Потанцуем? – предложила Мелиса.
– Нет, сегодня нет, – сказал Джерри. – Я занят.
– Я вижу, чем ты занят, – уколола его Мелиса. Она повернулась к своей подружке Кларисе и спросила у нее:
– Ну, как она тебе?
– Как тебе сказать, – ответила Клариса, – что-то в ней есть.
– А знаешь, я ее даже не заметила, – сказала Мелиса. – Какая-то она бесцветная, лишенная эффекта.
– Для тебя – возможно, – объясняла подружке Клариса. – А вот Джерри она явно по вкусу.
Несмотря на жаркое солнце, Тина оставалась очень бледной. Выйдя из дома, Джерри повез ее на берег озера, не столько для того, чтобы прогуляться, сколько чтобы она немного побыла на солнце. Поехали они вроде бы на рыбалку. Но Тина изъявила желание отдохнуть именно на том берегу, возле которого утонул ее отец. Джерри не удивился этой необычной просьбе. Захватив с собой все необходимое, они отправились в бухту. Было прекрасное летнее утро, озеро отливало серебром. Солнце еще не успело разорвать тонкую пелену испарений, и Тина с Джерри ступали по колено в траве в каком-то туманном, сказочном мире. Скоро ноги у них стали мокрыми от росы, точно они перешли вброд ручей. Но Тина этого не замечала и смотрела как зачарованная.
– Как хорошо-то, Боже мой! – произнесла она наконец. – Только здесь можно чувствовать себя по-настоящему волшебницей, – добавила она, и рассмеялась.
В голосе ее слышалось несказанное удивление. Словно она впервые ступала по росе. Местность и впрямь была очень красивая. Здесь, говорили, было обилие рыбы. До берега не дошли. Вода после буйных весенних ливней поднялась и залила луг и молодые посадки. Сейчас над гладкой ее поверхностью торчали пушистые макушки сосенок, зеленые шапки затопленных прибрежных ив. И все пестрело желтыми и синими цветами, такого множества цветов Тине, вероятно, не приходилось видеть. Джерри привязал к удилищу леску, прикрепил крючок.
– Что ты хочешь делать? – спросила Тина.
– Наловлю рыбы.
– Не надо. Я не стану есть эту рыбу.
– А я стану.
– Что же мне делать?
– Что хочешь. Можешь взять одеяло, постели его на опушке. Отдыхай, читай, загорай. Столько возможностей сразу. И все такие приятные.
Она, успокоенная, повернулась к Джерри спиной и ушла к машине. В тот день рыба клевала просто великолепно. Ее некому пугать на этих берегах, так как народу на озере почти не бывает. С тех пор как поселилось там чудовище по имени Баркулаб.
Тина, по-видимому, не думала ни о какой опасности.
– Джерри, – послышался ее голос. Джерри обернулся, – позади него ни души.
– Джерри! – опять позвала она.
Джерри с тревогой взглянул на озеро. Туман рассеялся, синее и гладкое, оно сверкало перед ним. Только присмотревшись, Джерри заметил ее голову почти у противоположного берега.
– Ты что, с ума сошла? – закричал он сердито. Вряд ли он мог сказать что-нибудь более бестактное. Но она приняла это абсолютно спокойно. Джерри видел, как она улыбалась, повернув к нему белое пятно своего лица.
– Возвращайся назад, – добавил он уже не так сурово.
Джерри знал, что она услышит его, даже если он прошепчет. Тина повернула назад, все еще смеясь над его испугом. Это опять рассердило Джерри. Бог знает, что может случиться в этом проклятом месте. Неужели эта девчонка вообще лишена всякого страха?
Тина приближалась к берегу уже не улыбаясь, видимо, почувствовала, что Джерри не в духе. Плыла она довольно быстро и в то же время неуклюже, как головастик, у которого только что отвалился хвост. Подплыв к берегу, ступила на дно и выпрямилась во весь рост. Она была совершенно голая, но будто бы не сознавала этого. Подошла к Джерри, стряхивая рукой искрящиеся капли с плеч.
– Я не почувствовала, Джерри, что нельзя купаться здесь, в этом озере…
– Я боялся, что ты не умеешь плавать, – соврал Джерри.
– Плавать?… Я вошла в воду и поплыла. Знаешь, как будто кто-то меня поддерживал… Честное слово, Джерри.
Джерри недоверчиво посмотрел на нее, хотя знал, что она никогда не лжет. Но все-таки…
– Ты плыла, как головастик. Верно говорят, что человек произошел от земноводных. В частности, от лягушек.
– Джерри! – Тина подошла к нему близко, почти вплотную и поцеловала в губы.
На Джерри пахнуло утренней свежестью, влагой, ветром, запахом бесчисленных белеющих цветов. Он провел ладонью по ее мокрым распущенным волосам и словно потонул в голубой, перевернутой вверх дном бездне ясного неба.
– Милая, – едва слышно прошептал он.
Трава колола нежные ступни Тины. Она осторожно и неловко ступала, собирая всех рыбешек, которые подавали признаки жизни. И бросала в озеро. Одни тотчас ныряли в глубину, другие плавали кверху брюшком на отмели. Джерри знал, что большинство из них все-таки оживет и еще будет плавать. Долго стоял и смотрел, как они уходят под воду: то брюшком вверх, то бочком, открыв рот. Одна рыбка так и осталась лежать на траве. Она шевельнула разок желтым хвостом и застыла, неподвижная, безжизненная. Джерри охватило тягостное предчувствие, что когда-нибудь придется ответить за это злодеяние.
Тина постелила два одеяла в редкой тени деревьев и лежала на спине, следя за птицами, которые порхали в ясной синеве. Это были ласточки с острыми черными крылышками, с продолговатыми шейками, они, вероятно, не ловили насекомых, а упивались чистым воздухом. Лег и Джерри на клетчатое одеяло, Тина жевала травинку, лицо ее становилось все задумчивее.
– Хочешь, я тебе кое-что расскажу? – спросила она наконец.
– О чем, Тина?
– Я сейчас будто бы снова увидела, как утонул мой отец… Помнишь, я тебе говорила об этом. Так вот, я ведь не знала тогда, что у мамы есть любовник… То есть… Я вообще ничего этого не знала…
Джерри провел ладонью по ее телу. Он понимал, что ей нельзя мешать. Она должна была освободиться от тяжести своих мыслей.
– Говори, только не волнуйся.
– Я об этом до сих пор никому не рассказывала. Даже доктору Крузу… Но он все равно… знает об этом.
С того места, где лежали Джерри и Тина, было видно озеро. Кусочек озера, синего и блестящего, как стекло.
– Я слушаю тебя, Тина, – сказал Джерри.
– Вскоре после того, как папа умер, мама и любовник поженились, тайком от меня, конечно. Но хорошо, что не остались жить у нас, а переехали. Они это сделали не потому, что были такие совестливые, а потому, что были очень жадные. Мы снимали квартиру, правда, недорого, в одном из кварталов, но все-таки приходилось платить. И тогда они… Мама и ее друг решили перебраться к нему. Его звали Эллис. Он был жутко скупой, дрожал над всем, что имел. С тех пор я возненавидела жадных людей, Джерри, не выношу ни их самих, ни их деньги. Пока будут на свете деньги, люди, как бы они ни притворялись, всегда останутся такими же ничтожными и мелочными. У денег дет лица, они таковы, каков человек, в чьи руки они попадают. Есть грязные деньги, Джерри, есть ничтожные деньги, есть жалкие деньги. А есть деньги, у которых нет никакой цены, на них ничего не купишь. Это деньги жадных людей.
Помню тот день, когда мы переезжали к Эллису. Приехала машина. Мать и Эллис все перетаскали сами. Мама могла бы лошадь поднять, такая она была здоровущая. А Эллис и подавно. Они оба набросились на мебель, как на добычу. У нас была очень красивая мебель, которая досталась нам от деда. Они хватали все подряд и тащили по лестнице. То, что не могли нести, волокли по ступенькам. Сопели, пот катился с них градом, шеи у них покраснели от натуги. Как сейчас вижу их: ноги раскорячены, глаза выпучены, чуть не выскакивают из орбит. Колени у них подгибались, губы побелели, как у рыб. Впервые они тогда поссорились, брызгали слюной, выкрикивали бессвязные грубые слова, изо рта у них словно запрыгали жабы, маленькие и зеленые. Мне стало плохо, я заперлась в уборной и рыдала там, пока меня не затошнило.
