— Вот и эту панель уже подточил червь, — пробормотала она, задержавшись, чтобы постучать по стене. — И тут же воскликнула с удивлением: — По-моему, за ней пустота!
Страж снисходительно улыбнулся:
— Вы прямо как доктор, мэм, доктор Лер. Мы зовем его Дятлом, потому что когда доктор обследовал Ратушу, чтобы написать свою книгу, он здесь ходил и выстукивал стены. Словно что-то искал. Не удивлюсь, если обнаружатся сдвижные панели. Говорят, эти старые герцоги были предусмотрительны, наверняка из дворца есть тайный выход!
Он многозначительно подмигнул.
— Да-да, конечно, — задумчиво произнесла дама Календула.
Наконец они приблизились к двери, запертой на висячий замок и засов.
— Узница здесь, мэм, — проговорил страж, отпирая замок и пропуская Календулу к ее старой наставнице.
Мисс Примула сидела, безукоризненно выпрямив спину, в старомодном кресле с прямой спинкой на фоне превосходных старинных гобеленов, выцветших до самых очаровательных пастельных тонов, столь же несовместимых с ее старческим уродством, как с юной миловидностью Цветочков Кисл.
Дама Календула несколько мгновений смотрела на нее с молчаливым негодованием. Наконец, опустилась в кресло и суровым тоном проговорила:
— Ну, мисс Примула? Хотелось бы знать, как можете вы здесь спокойно сидеть после той отвратительной выходки, которую учинили?
Однако мисс Примула пребывала в самом возвышенном состоянии духа — на собственном коньке, как говаривали в подобных случаях Цветочки Кисл. Посему она только блеснула на даму Календулу полными презрения крохотными глазенками и, отстранив царственным движением руки все эти мирские пустяки, воскликнула:
— Моя бедная слепая Календула! Быть может, из всех учениц, которые прошли через мои руки, ты меньше остальных достойна своего благородного наследия.
Календула прикусила губу, подняла брови и проговорила с крайним раздражением:
— Что вы хотите этим сказать, мисс Примула?
Та возвела очи к потолку и сочащимся патокой голосом произнесла:
— Я говорю об этой великой привилегии — быть рожденной женщиной!
Ее ученицы всегда считали, что слово «же-енщина», как произносила его мисс Примула, является самым непристойным из всех.
Календула полыхнула глазами:
— Возможно, я и не женщина, но тем не менее я мать, в отличие от вас! — возразила она.
А потом добавила со все возрастающим негодованием:
— Ну, а вы, мисс Примула, вы считаете себя «достойной своего великого наследия», обманув оказанное вам доверие? Хотелось бы мне знать, какое отношение имеют порок, ужас, позор, разбитые сердца родителей к «истинной женственности»? Да вы хуже убийцы… в десять раз хуже. И вот вы сидите, радуетесь содеянному, словно мученица и благодетельница общества, самодовольная и непонятая, как принцесса с луны, которую заставили пасти коз! И я искренне считаю…
Календула не договорила, потому что мисс Примула пронзительно заверещала:
— Бей меня! Втыкай в меня булавки! Бросай в Пестрянку! Я претерплю все мучения с улыбкой, и позор мой станет цветком, подаренным им!
Дама Календула с раздражением простонала:
— Скажите на милость, мисс Примула, кому именно вы собираетесь подарить цветок? — Тут ее непобедимое чувство юмора вырвалось на свободу, и она добавила: — Герцогу Обри или Эндимиону Леру?
Конечно же, Прунелла пересказала ей все шутки о гусыне и мудреце.
На этот вопрос мисс Примула ответила без промедления:
— О герцоге Обри, конечно!
Однако во взгляде ее сквозили лукавство, подозрительность и явный испуг.
Ни одна из этих подробностей не ускользнула от Календулы. Она смерила взглядом свою бывшую наставницу, насмешливо улыбаясь; мисс Примула заерзала и что-то забормотала.
— Гм! — только и могла произнести Календула.
Эндимиона Лера она на дух не переносила.
Недавний кризис, безусловно, не причинил ему никакого ущерба, только удвоил его практику и утроил влияние.
К тому же не красота и обаяние мисс Примулы побудили его недавно выказывать ей столь подчеркнутое внимание.
Однако вреда не будет, если выстрелить наудачу.
— Я, кажется, начинаю понимать, мисс Примула, — проговорила Календула неторопливо. — Два чужака решили придумать, как унизить этих глупых выскочек — «так называемые старые семейства Луда!» Ох! Только не надо отрицать, мисс Примула. Вы никогда и не пытались скрыть свое пренебрежение к нам. И я давно поняла, что вы не относитесь к всепрощающим душам. Но я вас не виню. Столько лет мы немилосердно высмеивали вас, а вы обижались. И все же ваша месть оказалась слишком жестокой; впрочем, для «настоящей женщины» слово «слишком» не существует, если речь идет о его интересах!
Но мисс Примула позеленела, словно трава, и, в отчаянии ломая руки, забормотала:
— Календула! Календула! Ну как ты можешь так говорить? Доктор такой милый, такой преданный своему делу человек! Лучше и добрее его нет на свете! Он больше всех рассердился на меня за ту, как он сказал, «преступную беззаботность», которую я проявила, допустив, чтобы жуткие фрукты спрятали на моем чердаке. Уверяю тебя, он приходит в бешенство от одного упоминания об этих… э… плодах. В молодости, во время великой засухи, он работал день и ночь, пытаясь остановить ее, и…
Однако Календула не случайно была наследницей многих поколений судейских крючкотворов. Она отреагировала с быстротой молнии.
— Великой засухи? Но она разразилась сорок лет назад, задолго до того, как Эндимион Лер появился в Доримаре.
— Ну, да, да, милочка… конечно… ты права… я просто вспомнила слова какого-то другого доктора… от всех этих неприятностей в моей бедной голове все перепуталось, — пробормотала мисс Примула, сотрясаясь всем телом.
Дама Календула поднялась с кресла и несколько мгновений рассматривала свою наставницу прищуренными глазами с достаточно жестокой улыбкой на лице.
А потом сказала:
— До свидания, мисс Примула. Вы предоставили мне весьма интересную информацию для размышлений.
В тот же день господин Натаниэль получил от Люка Хэмпена письмо, которое одновременно озадачило его и встревожило.
Вот что там было написано:
Ваша честь, заберите господина Ранульфа с этой фермы, потому что вдова замышляет недоброе, я в этом не сомневаюсь. Некоторые здесь говорят, что когда-то она убила собственного мужа. Не знаю, что она может иметь против господина Ранульфа, и, если позволите, просто перескажу Вашей чести то, что слышал.
Значит, было это так. Однажды ночью, не знаю, как это получилось, только я не мог заснуть и подумал, что, если я съем кусочек-другой, это может помочь мне, поэтому около полуночи выбрался из своей постели и отправился на кухню, чтобы найти кусок хлеба. Спускаясь по лестнице, я вдруг услышал голоса. Кто-то сказал: «Я боюсь Шантеклеров». Я замер на месте, чтобы послушать. Посмотрел вниз, очаг в кухне почти погас, однако света хватало, чтобы я мог видеть вдову и закутавшегося в плащ человека, который сидел напротив нее, повернувшись спиной к лестнице, так что я не видел его лица. Разговаривали они негромко, и сперва я различал только отдельные слова, однако они все время поминали Шантеклеров, и мужчина сказал что-то вроде того, что Шантеклеров и господина Амброзия Джимолоста нужно держать порознь, потому что господину Амброзию было видение герцога Обри. Несли бы я не знал вдову, того, что она не простая особа, то подумал бы, что вижу двух бедных старых сплетников, заговаривающихся от старости. Но тут мужчина положил свою ладонь на ее колено и сказал: «Я боюсь получить контрприказ. Ты знаешь Шефа и его манеры, он способен в любое мгновение предать своих агентов. Вилли Клок без моего ведома дал фрукт юному Шантеклеру. Но я у же рассказал тебе о том, что они успели сговориться с этим твоим полоумным старым ткачом, и это испугало меня больше всего».
Некоторое время он говорил совсем неслышно, а потом чуть громче сказал: «Те, кто ходит Млечным Путем, часто оставляют следы. Так что пусть идет другой дорогой».
Он поднялся, и я постарался неслышно улизнуть в свою комнату. Обдумывая все, что сумел разобрать, я уже не смог уснуть. Конечно, можно сказать, что все это ерунда, только у меня от нее мурашки по коже бегают, но все это было, а сумасшедшие люди часто не менее опасны, чем мерзавцы, поэтому надеюсь, Вашею честь простит меня за то, что я написал. Буду ждать от вас ответа, а господина Ранульфа заберите отсюда, очень вас прошу.
С надеждой на то, что письмо это попадет к вам так же легко, как и уйдет отсюда, остаюсь смиренным, и покорным слугой Вашей чести
Люк Хэмпен.
Господин Натаниэль хотел немедленно вскочить на коня и галопом поскакать к ферме. Однако сделать это было невозможно. Тем не менее он немедленно отрядил одного из конюхов, приказав ему скакать день и ночь с письмом к Люку Хэмпену, с приказанием немедленно перевезти Ранульфа на ферму возле Лунтравы (деревни, лежавшей примерно в пятнадцати милях к северу от Лебедяни-на-Пестрянке) откуда он уже много лет получал свои сыры.
