Ознакомительная версия.
Лошаткин и в самом деле ощущал непривычную легкость. Конечно, было и огорчение, и ужасная неловкость от того, что он маленький и бесправный. Но в то же время словно тяжкий груз свалился. Это исчез страх. Потому что сейчас ничего со Стёпой не могли сделать ни налоговая инспекция, ни городской прокурор. Что возьмешь с мальчишки? Никто и не докажет, что этот упитанный школьник – владелец магазина “К Вашим услугам”.
С этими-то чувствами Стёпа и ускользнул от грозной Венеры Евсеевны. Удрал, как пташка из клетки. И… отправился к своим недругам, превратившим его в пацана.
А куда ему было идти? Уж коли суждено тебе снова сделаться мальчишкой, нужны приятели.. А кроме нашей компании, никого Стёпа не знал.
Смену настроения у Лошаткина ребята учуяли сразу. И Варя ему сказала:
– Это, Степан Степаныч, будет вам вроде отпуска и курорта. Отдохнете от забот.
Он махнул рукой:
– Какой я теперь Степан Степаныч… Небось останусь дитём до конца дней…
Его опять уверили, что это на четыре недели.
– Да я бы и дольше непрочь. Только супруга грозится, что, если до этого обратно не превращусь, в школу отправит…
Стёпе хором пообещали, что такого кошмара в его жизни они не допустят.
Он заулыбался с облегчением и благодарностью. И вдруг сказал:
– А змей вы неправильно делаете. Надо прогиб побольше, а сюда вот, на нитку, – трещотку… И веревочный хвост – это муть. В наше время хвосты из мочалы делали, она стабилизирует змей в полёте…
– Уки, раздобудьте мочалу, – велел Матвей. – Ну-ка, Стёпа, покажи, как тут с изгибом-то…
Так же как Антошка, Стёпа Лошаткин считался теперь племянником, который приехал в Ново-Калошин на каникулы. Только, разумеется, не племянником профессора, а своим собственным, то есть Степана Степаныча Лошаткина. А сам Степан Степаныч, по словам его супруги, якобы пребывал в длительном отъезде по коммерческим делам.
К новому родственнику Венера Евсеевна относилась со всей строгостью. Ежедневно гоняла его на рынок за овощами, велела поливать огород и делать уборку в доме и в магазине. Порой за излишнюю медлительность или возражения награждала подзатыльниками.
– А вчера выпороть обещала, – горько признался однажды Стёпа приятелям. – За то, что поздно домой пришёл. Говорит, что в следующий раз обязательно…
– Ну и правильно, – злорадно отозвался Пека. – А ты небось думал, что детство – это сплошная радость, да? Ха-ха…
Он один продолжал относиться к Лошаткину непримиримо. Говорил, что не верит ему “даже на огуречный хвост”. Впрочем, на открытую ссору не лез. Вообще Пека стал более сдержанным и воспитанным. Это, без сомнения, сказывалось влияние профессора Телеги, с которым Пека подружился.
Егор Николаевич в свою очередь подружился с Пекиной тётушкой. Он повадился провожать Пеку после занятий домой (говорил, что для разминки), заходил в гости и всё чаще засиживался у Изольды Евгеньевны. Пека был рад. Увлеченная этим знакомством, тётя Золя почти забыла о своих педагогических обязанностях и настолько раздобрилась, что сама отдала Пеке медный таз. Приближалось новое полнолуние.
А Стёпа Лошаткин к концу июля сделался уже привычным человеком в ребячьей компании. И, несмотря на опасения Пеки, оказался вполне нормальным пацаном. Ну, были у него, конечно, кой-какие загибы. Жульничал иногда при игре в “мяч-вышибалу” и в “банки-шарики”, боялся сперва плавать в пруду (хотя там всего “по пуп”), часто хвастался, что в “наше старое время” игры были интереснее. Ну да кто без недостатков? И к тому же, когда Стёпе лунным вечером дали покататься в тазу, хвастаться он перестал. В его детстве такого не было.
Пека сперва не хотел давать Стёпе таз, говорил, что «посудина не потянет такого чемпиона по штанге”. Но после двукратного заклинания таз Стёпу поднял. И тот был счастлив, хотя и вздыхал, что “опять придёт домой поздно, а там сами понимаете…”
На пустыре у огонька собирались по-прежнему. Правда, теперь болтали и пели реже, а молчали чаще. Может, потому, что недалёк уже был день Антошкиного отлёта. А может, потому, что вечера стали темнее. И потому, что Пим-Копытыч продолжал грустить о Потапе, хотя и скрывал это. Всё чаще было заметно, что он прикладывается к напитку, который готовит у себя в подвале из паслёна и остатков прошлогодней картошки. Впрочем, заметно было несильно. Непрочной казалась теперь и судьба самого Ямского пустыря. Ходили слухи, что осенью начнут его расчищать и разобьют на этом месте детский парк. С качелями, каруселями и прочими радостями… Что же, парк – дело хорошее, но пустырь с его таинственными джунглями, подвалами и низкой розовой луной над кустами было жаль.
– Надо Пим-Копытычу новое жильё подыскать, – озабоченно сказала однажды Варя. – Может, поближе к институту Маркони. У нас во дворе старый погреб есть…
Пим-Копытыч отмахнулся:
– Чего наперед загадывать. Может, и помру к осени-то. Совсем уже хворый стал, силушек нету…
Конечно, все заговорили, чтобы он не выдумывал глупостей. Тем более что силушка у Пим-Копытыча ещё оставалась. Днём он тренировал футболистов. В том числе и Лошаткина. Лошаткин оказался в футбольных делах очень кстати. Из него получился могучий нападающий. “Работали” они в паре с Андрюшей. Могучий Стёпа пробивался к чужим воротам, словно пущенный с горы валун, и, когда все противники бросались на его укрощение, подавал мяч Андрюше. И тот – маленький, незаметный – откуда-нибудь сбоку всаживал мяч в ворота, мимо остолбеневшего вратаря…
Да, в футбольном нападении Лошаткин был грозен и прекрасен. Матвей сказал однажды:
– Несётся как Буцефал.
Стёпа сперва обиделся. Но ему объяснили, что Буцефалом звали могучего коня Александра Македонского. (“Что, в ваше время историю не учили?”) Тогда Стёпе прозвище понравилось, хотя “Буцефала” сразу превратили в “Буцу”. Это короче, и к тому же буцами называются футбольные ботинки (хотя правильно говорить и писать следует “бутсы” – это придирчиво заметил Пека).
Давно уже стало получаться так, что Антошка и Сеня постоянно оказывались рядом. Во всех играх и делах. Это было не очень заметно и не обидно для других, не назойливо. Даже как бы случайно. Однако всё время. И ночевал Антошка у Сени чаще, чем у остальных. Веранда была просторная, удобная.
Когда укладывались, заходила к ним Сенина мама, говорила “не болтайте до утра” и “спокойной ночи” и каждого гладила по взъерошенной голове. Антошку – так же, как Сеню. Понимала, что приехавший издалека профессорский племянник скучает по своей маме. И Антошка однажды взял в свои очень тёплые пальцы руку Сениной мамы и молча держал несколько секунд. И мама руку не убирала…
Однажды сидели на кухне за ужином. Никита уже спал, а Сенин отец всё ещё не вернулся с работы, хотя давно ему было пора. Мама незаметно нервничала. И Сеня. И Антошка это чувствовал и нервничал тоже…
Наконец Сенин папа пришёл. Сказал, что у них в Управлении городского хозяйства было совещание. Скандальное. Директор ново-калошинского химкомбината “Красная резина” требовал, чтобы ему дали дополнительную территорию для новых складов и для этого оттяпали землю у Зареченского парка. На складах будут храниться усовершенствованные противогазы – перед тем, как их отправят для продажи гражданскому населению.
– А зачем гражданскому населению противогазы? – удивился Антошка.
– Ты у нас зимой не бывал, – вздохнул Сенин папа. – В ту пору постоянные западные ветры, и бывает, что в городе от резиновой вони не продохнуть. А когда начнут эту новую продукцию выпускать, вони будет ещё больше. И противогазы станут пользоваться большим спросом…
Антошка поглядел на Сеню, на папу: нет ли здесь шутки?
– Но ведь… если не делать противогазы, тогда и вони не прибавится. Зачем это всё?
– Так спрашивали многие, – опять вздохнул отец, – но директор сказал, что мы рассуждаем по-детски. Противогазы очень выгодная продукция, население будет расхватывать их за любую цену. Значит, комбинату прибыль. А иначе пришлось бы остановить несколько цехов и оставить рабочих без зарплаты.
– А нельзя разве выпускать что-нибудь другое? – спросил Антошка. – Полезное и не такое вонючее?
– Можно, – вздохнул Сенин папа. – Например, соски для малышей, этой мелочи никогда нет в продаже, мы с мамой замучились, пока Никитка не подрос… Но соски дешевые, их делать невыгодно. И пришлось бы для этого налаживать новую производственную линию, а такая наладка – сплошной убыток. Противогазы же скоро понадобятся всем… Правда, землю под склады пока не дали, но директор комбината – человек упрямый…
Легли в этот вечер пораньше. За стеклами было темно и зябко, шуршал в листьях дождь.
Ознакомительная версия.
