Ноги эти были усажены по бокам огромными колючими шипами. Такие же твердые шипы, только поменьше, расположились и по жесткому переднему краю крыльев.
Не успел я рассмотреть этой подробности, как мой зверь закричал во все горло страшным трескучим голосом. Я чуть не оглох от этого. Но когда я хотел рассмотреть, какая у него пасть, из которой, казалось, исходит такой трескучий крик, то я ничего не нашел. Голова у него держалась совсем спокойно, а рот был закрыт.
Тут только я обратил внимание на то, что его большие ноги странно дрожат. И, всмотревшись в них, я понял все. Ноги у него были с твердыми шипами и края крыльев — тоже. И когда он начинает тереть шиповатые края друг о друга, получается настоящая трещотка или такой скрип, какой мы получили бы, если бы стали тереть две пилы зубьями друг о друга.
Как только я увидал это и вслушался в громкое стрекотанье, я тотчас хлопнул себя по лбу:
— Вот так зверь! — сказал я себе. — Сидит простой зеленый кузнечик, как огромное страшилище, и я его не узнал вовсе. Да еще испугался. Как страшно, значит, быть маленьким!
Теперь же я так обрадовался, что запрыгал вокруг кузнечика и, разыгравшись, с разбега вскочил к нему на спину и сел верхом.
Мы были почти у самого забора, а далее лежала широкая канава. От дождей в ней накопилось много воды. Кузнечик, как только почувствовал на себе меня, тотчас же прыгнул на другой берег канавы. Прыгнул он во всю силу своих огромных ног, потому что лететь ему до другого берега нужно было почти два с половиной аршина. А это значит раз в 80 больше, чем длина его тела.
Все это случилось так быстро и так неожиданно, что я не сразу понял, в чем дело. Вдруг вижу, что я быстро лечу вместе с кузнечиком по воздуху, а под нами канава с водой. На один миг мне казалось, что я оборвусь в воду, — тут бы и конец мне! Но оборваться мне пришлось уже на другом берегу. Кузнечик дал себе ногами такой сильный толчок, что мог бы лететь не два с половиной, а целых три аршина. Но за канавой он каким-то способом замедлил свой полет, я же через его голову полетел дальше (Рис. 4). Сидеть на нем было скользко и удержаться я не сумел.
Сорвавшись с кузнечика, понятно, я полетел носом в траву. К счастью, трава была мягкая и сочная. Только поэтому я не разбился насмерть. Теперь, лежа на траве, я сообразил, как все это случилось. Мне приходилось не раз ездить верхом на лошади. Если она бежит быстро и вдруг остановится, то нужно крепко держаться за гриву, а то тебя так и понесет вперед через голову. И мне однажды зимой пришлось полететь таким образом прямо в снег.
Рис 4. Он замедлил свой полет, я же через его голову полетел дальше.Когда я немножко успокоился и огляделся, я опять увидал зеленого кузнечика. Оказывается, он был тут же и сидел на толстом стебле травы, которую ветер пригнул к земле и которую он крепко охватил своими лапами. На конце лапок у него были острые крючки и он мог хорошо цепляться ими и удерживаться, где угодно. Впереди кузнечика на широком листе сидела неподвижно маленькая мушка. Должно быть, на нее-то кузнечик и глядел своими неподвижными зелеными и огромными глазами.
Я стал наблюдать за ним. Вдруг он сделал маленький прыжок к мухе, схватил ее своей огромной пастью и начал завтракать. Пасть у него была устроена точно так же, как и у таракана. И жевал он также не сверху вниз, а сбоку вбок. Его челюсти раздвигались и сжимались как клещи, у которых концы зазубрены.
И эти клещи были такие крепкие и сильные, а зубцы такие острые и страшные! Казалось, стоит только положить палец между ними, и кузнечик перекусит его пополам, как соломинку! Он жевал муху весьма усердно. И прошло не более одной минуты, как от мухи и следа не осталось: она была съедена вся целиком.
Позавтракавши, кузнечик пошел по стеблю, как по мосту, и скоро очутился на небольшом песчаном холмике земли. Канаву копали не очень давно, и потому земля, вынутая из нее, лежала по бокам неровными горбами. Их не успели разровнять дожди, а трава не успела покрыть их сплошным зеленым дерном.
Здесь кузнечик остановился и долго осматривался да повертывался кругом. Казалось, будто он задумывал что-то новое. Я следил за ним внимательно и скоро заметил, что он начинает ковырять землю задним концом своего брюшка. Я и раньше видел, что у него на конце брюшка торчит, как изогнутая рукоятка, какой-то длинный и твердый стержень. Не то хвост, не то руль. Теперь оказалось, этот хвост был такой крепкий, что им можно было землю копать словно палкой.
Кузнечик слегка разрыхлил землю своим хвостом, и потом весь целиком воткнул туда его, да так и остался сидеть на корточках (Рис. 5). Он сидел таким образом долго и совершенно неподвижно. А я терпеливо ждал, что будет дальше.
Рис. 5. Кузнечик кладет яички.Наконец, он вытащил свой хвост, сделал огромный прыжок куда-то в сторону и исчез у меня из глаз. Я сидел почти у самой ямки, которую он оставил там, куда втыкал хвост, и не знал, как мне теперь решить эту загадку. Зачем все это делал кузнечик?
Чтобы узнать, я взял маленькую острую палочку и стал осторожно раскапывать землю как раз у той ямки, где кузнечик копал своим хвостом. Я снял несколько тонких слоев земли, затем ковырнул еще раз и выкопал сразу несколько беловатых и продолговатых яичек.
— Вот так штука! — подумал я. — Кузнечик-то здесь яйца нес, а я вовсе и не догадывался об этом!
Я еще раз старательно перекопал все это место, выбрал из земли все яйца и насчитал их ровно двенадцать. Для пробы я раздавил одно яйцо. Оболочка была очень плотная, кожистая, а внутри была жидкая масса, вроде куриного белка.
Тут я припомнил, что мне приходилось читать о кузнечиках и о том, как кузнечики сверлят землю своим яйцекладом, кладут туда яйца, и как из этих яиц выходят молодые, еще бескрылые детеныши. Они так же походят на взрослых кузнечиков, как и молодые таракашки на взрослых тараканов. Когда они выйдут из яиц, у них ноги еще нежные и слабые, прыгать на них еще нельзя и потому всякий может съесть их. Потому-то мать и зарывает их еще до рождения в землю. Окрепнувши там, они легко выбираются из рыхлой земли, питаются травой и насекомыми и быстро вырастают.
И вот теперь только удалось мне подглядеть, как это делается у них на самом деле!
IV Я плаваю по водам и вижу, как из водного животного делается воздушное
После этого мне не захотелось оставаться здесь на лугу. Я понимал, что ходить по траве мне очень опасно. Ведь я, как мужичок с ноготок, был немного больше ногтя, и потому мог заблудиться в высокой траве, как в дремучем лесу, и меня мог съесть всякий мышонок.
Поэтому я начал придумывать, как бы мне перебраться опять за канаву к нашему саду. Простая канава, которую я, бывало, перепрыгивал, теперь была для меня большой широкой рекой. Трудно было найти нового кузнечика, который прыгнул бы туда и перенес меня с собой. Да и нельзя заставить его прыгать туда, куда я хочу. Сядешь на него, а он прыгнет, да совсем не туда, куда нужно.
Мне не оставалось ничего другого, как осмотреть канаву и поискать, где бы переправиться через нее обратно. На мое счастье, невдалеке, у самого моего берега, плавала на воде маленькая дощечка с ладонь величиной. Я спустился к воде, подошел к дощечке как можно ближе и твердо стал на нее: она даже не покачнулась на воде. Трава обросла ее всю, и мне нелегко было выпутать ее из травы, отпихнуться от берега и выбраться на свободную воду. Я думал, что если я сильно оттолкнусь от этого берега, то моя дощечка от толчка поплывет, словно паром, прямо к другому берегу.
Я так и сделал. Но пока я освобождал свой плот из травы, он выбрался из нее без всякого толчка и свободно поплыл. Но поплыл он не к другому берегу, а вдоль канавы. Оказалось, что в ней вода текла, как в реке, и меня понесло по течению вниз.
Там недалеко был большой пруд, а канава служила для того, чтобы спускать в нее дождевую воду. Я думал, что пока мы плывем до пруда, нас принесет течением к тому, либо к другому берегу канавы, и я выпрыгну на землю. Поэтому я уселся на гладкой дощечке, как на дне лодки, и стал ждать.
Но, увы, течением несло нас как раз посредине, и скоро я с тревогой заметил, что мы приближаемся к пруду. Я испугался не на шутку. Если я не мог переплыть обыкновенной канавы, которую легко перешагнет всякий взрослый, то в пруде мне придется совсем погибнуть. Ведь он для меня — настоящее море. А на этой убогой дощечке моря не переплывешь!
Мой страх был очень велик, но он не мог помочь моему горю. Меня все несло и несло к пруду. Вот, наконец, мы и въехали в него! Какое широкое озеро! Какой большой водяной простор! К счастью, у берега росло много кувшинок. Широкие листья ее плавали неподвижно на поверхности воды, и к одному из этих листьев тихо причалил мой плот и остановился.
Мы были всего в двух шагах от берега. И я надеялся, что я сойду с плота на лист и буду помаленьку перебираться с одного листа на другой, пока не дойду по ним до берега, как по мосту. Листья были большие, широкие, гладкие. И на каждом листе теперь я так же свободно помещался, как прежде на своем плоту. Для пробы я скакал и прыгал на нем, а он лежит себе на воде и не шелохнется!
