Последнюю слева дверь Анька толкнула плечом.
Карюха шмыгнула за Анькой и очутилась в просторном помещении. Внутренняя раскраска помещения не отличалась от той, которая была в коридоре и в палате. Но размеры втрое больше палаты. Три решетчатых окна. Прямо в лицо солнечные лучи. На подоконниках какая-то странная зелень в горшках, напоминающая кочки на болотах. На полу — пестрая цветная плитка, нагретая солнцем, подошвы ног Карюхи ощущали это тепло.
За окнами что-то звучно брякнуло и зазвенело. Посмотреть бы, однако взгляд Карюхи наткнулся на пятнадцать-двадцать пар глаз голой гетерогенной публики, топтавшейся с тарелками в руках вокруг одного большого круглого стола с едой.
Стол был массивный, из желтого дерева, на трех толстых резных ножках, связанных между собой резными элементами. Глаза Карюхи скользнули по блюдам: черт возьми, чего тут только не было! Даже не верилось. Посередине стола два огромных блюда с мясом и рыбой, рядом блюда с холодными нарезками, грибами, зеленью. Затем — гарниры, кондитерские изделия, фрукты, соки, кофе, чай, сладости. Не оторвать взора.
Запах одуревающий. Ноздри затрепетали. Желудок заурчал мажорно. Ноги готовы ринуться к столу.
Стульев не было, голая публика жевала пищу стоя. Ребят больше, чем девушек. В первый миг это смутило, подмышками обдало жаром, глянула на Аньку и как та молча заморозила улыбку на лице, уверенно шагнула к столу.
Ребята вяло зашевелились, что-то бубня в ее адрес. Но в этом бормотании Карюха уловила нормальную речь, заметила у некоторых в руках цепочки. Невольно вспомнила своих спутников, от которых ждала помощи, не подумав, что те тоже могли угодить сюда. Поежилась, пятнистая раскраска стен вдруг стала раздражать. Взяла со стола пустую тарелку с вилкой и, как все, положила еду из общих блюд.
Ребячьи глаза косились на нее, выхватывали отдельные части тела. Бурчание под нос продолжалось под общее усиленное жевание.
Карюха вспыхнула:
— Ну, чего коситесь, недотепы? Жуйте лучше! Не подавитесь! А то за просмотр деньги брать буду.
Девушки были безразличны, как к привычной обыденности.
Сашка переминалась тут же, никого не замечала, в том числе Карюху, орудовала вилкой, не выделяясь из толпы. Анька — точно так же.
Странное поведение разнополых людей удивляло Карюху. Все молодые, на вид крепкие, здоровые, кровь с молоком. Но все, как на пляже нудистов, топчутся и ничем не зажигаются.
Ребятам бы сейчас в девичьем ореоле только прищелкивать языками от созерцания красоты, к тому же перед ними новая изящная девушка, а они словно раздавленные гнетом соленые огурцы, глядеть противно. Бараны баранами, ну что с них взять! Глаза, как у тупых бегемотов, языки на привязи, казалось, могли бы дать волю словам, ан нет. А ведь белых халатов не видно, никто не одернет.
Странно все, где же обслуга и охрана? Беги — не хочу. Как не воспользоваться такой возможностью? Почему же все эти обитатели инертны, что их удерживает? Может, нет заводилы, вожака? В любом деле закоперщик нужен. Она стала присматриваться.
Вот, например, тот справа. Нос с горбинкой, складки по бокам плотно сжатых узких губ, отчего рот на лице проступает узкой прорезью, словно разрез кожи, оставленный скальпелем, глаза в подслеповатый прищур. Поджарый, с плоской задницей. Ну что это за парень, зад — как у чучела огородного. Водит апатичными глазами, и ни один мускул не выдает его мужскую принадлежность. От этого однозначно толку — как от козла молока. Ему ничего не нужно, а значит, и попутчик из него никакой.
А тот, который рядом с поджарым, отяжелел бабьим задом, тошно смотреть, оттопырил, тьфу. У парня должна быть крутая, аппетитная, возбуждающая мужская задница, а не бабий сгусток холодца. Этот толстозадый также не вариант. Лицо ничего не выражает, только лоб перебирает морщинами, которые то выпукло выпирают, как скальные выступы, то исчезают, как разносимые ветром песчаные барханы. Ну куда с таким бежать? У него через каждые два шага зад будет перевешивать и проситься присесть на любой подходящий бугорок.
Да и тот, слева, брюхо развесил, как беременный. Из-под брюха не видно мужских особенностей. Жиром заплыл. Живот разбух от переполненных кишок. Есть без кряхтения и чавканья не может. Ни на кого не смотрит, наклонился над чашкой и толкает двумя руками в рот без остановки, будто боится, что у него отберут. Даже не пережевывает. По губам и подбородку течет. От одного вида тошнит. Этому от жизни мало надо: жевать и все. Этот не побежит, не решится оторваться от миски.
А вот перед нею худоба с кривоватыми ногами и меланхоличным видом. Интересно, раскачается на побег? Ногами перебирает, как застоявшийся конь в стойле. Но, кажется, не оттого, что кровь закипает, а потому что мочевой пузырь переполнен. С такими унылыми глазами только на похороны отправляться. С ним хорошо за гробом плестись, а не бежать от погони. На такого где сядешь, там и слезешь. Пускай и дальше киснет в этом приюте.
А этот, стыдливый, с впалыми щеками, как рытвинами на неровной дороге, и выпирающим затылком, шмыгает носом, потупив глаза, украдкой поглядывает на нее, скользит тупым взглядом по ногам, давится слюной. Казалось бы, четко улавливает разницу полов и обращает внимание на ее красивые формы, даже выпрямляет спину, чтобы выглядеть внушительнее. Между тем репрезентирует отсутствие дружелюбия в глазах. Ощущение такое, словно она мешает ему. С чего бы вдруг? Непонятно, что он усматривает в ней этакого, что заставляет его давиться слюной и одновременно испытывать отвращение? Страх, трусость либо нечто иное? Одно понятно, что и с этим тандема никогда не получится.
Еще один, как бы хорохорится перед нею, будто охватывает взором. Внешне недурственен, встреться раньше — вполне мог увлечь. Только не сейчас, глаза очень пугливые, а все остальное показушное, напускное. По животу мечется солнечный зайчик из окна, как бы заигрывает с родинкой у пупка. А парень определенно боится заигрывать даже с солнечными зайчиками. Стало быть, от этого индивида ждать подвижек бессмысленно. Он явно не расположен к подвигу.
И куда только подевались настоящие ребята!
Карюха отвела от них глаза, зачем перебирать пустое и порожнее.
Да и девушки не лучше: равнодушные лица, выжатые, как лимоны. А ведь половина из них уже вышли из пубертатного возраста. Казалось бы, в этой компании природа должна сказать свое слово. Между тем, природа здесь сдала свои позиции.
Некоторые открыто показывают пренебрежение к Карюхе, не замечают. Девичий демарш, выкидывание коленец. Отторжение красивой соперницы. Впрочем, какая она соперница? Ясно одно: среди этих девушек попутчицу трудно подыскать.
Внимание привлекла девушка с круглыми широко поставленными глазами, большой роскошной грудью, как у Аньки, плоским животом и узкими бедрами. Она ядовито таращилась на Карюху не потому, что изначально ненавидела ее или так выражала заинтересованность в новом члене сумасшедшего сообщества, а просто от скуки, от ничегонеделания, от разочарования и равнодушия. Странное сочетание таких составляющих указывало, что ловить здесь нечего. Эта ягодка не ее поля. Да и вряд ли можно назвать ее ягодкой, скорее, поникший лютик. Такой лютик с места не двинется из-за полной апатии к происходящему. Значит, вариант с лютиком отпадает.
А та, что выглядывает из-за плеча лютика? С длинными, раскиданными по плечам черными волосами, черными глазами, острым вызывающим подбородком, хоть и похожа на цыганку, однако из цыганки должна хлестать рьяная непокорность и желание свободы, а из этой ничего не брызжет. Взгляд просящий, словно молит о помощи, но при этом боится своей просьбы, боится окружающих и боится Карюху. В глазах нечто похожее на «мамочка, милая, помоги» или «ох, не троньте меня, что я вам сделала?». Карюха хотела обратиться к ней, но девушка, почувствовав это, быстро спряталась за спину лютика, и будто ее не бывало. «Чего-то боится, — подумала Карюха. — С такой не побежишь на все четыре стороны. Она определенно захирела».
Взор остановился на третьей, с длинными ногами, высоко поднятым задом и высокой тонкой талией, при этом излишне обширными бедрами, широкими плечами и короткой шеей. Та брезгливо оттопыривала губы, не глядя на Карюху, но было ясно, что это выражение лица относилось к ней. В ответ Карюха отвернулась от нее, как от пустого места. Ну что ж, она и не надеялась, что у нее появится попутчица.
А желудок медленно наполнялся едой, чувство голода пропадало, появлялось состояние сытости. И она громко спросила, хватая взглядом глаза других ребят, которых пока не раскладывала по полочкам:
— Ну, долго еще мурлыкать будете и косить под идиотов? От пуза наелись! Понравилось на дармовщинку? Не надоело тут на цепочках сидеть? Может, двинем, пока охраны нет, кто со мной? — Выбрала взглядом самого рослого, почти на голову выше остальных: — Эй, рыжий, ты тут самый здоровый, пойдешь? — Перевела взгляд на другого парня с намечающимися усиками, при виде которых Карюхе вспомнилось кафе и горожанин с вислыми усами. В груди червоточиной закипело зло. — А ты, усик, чего мнешься? Стесняешься без брюк? Так и будешь тут без штанов болтаться, если не рванешь сейчас! — Подождала ответа. — Ну что, все трусы? — На лице появилась издевка. — Редкостные экземпляры. Пыльным мешком стукнутые. — Глянула на девушек: — А вы, девчата, какого рожна прозябаете? Нравится такая жизнь? Есть да в туалет ходить. Присосались к этому столу, оторваться боитесь. Скоро пятиться станете, как горожане, и словоблудием лапшу на уши вешать, всякую одурь языком молоть! Ну и черт с вами, парьтесь в этом городе до второго пришествия, а мне с вами делать нечего. Покажите только, где за этой дверью выход, а там я без вас обойдусь!
