Первый мотив звучал весело. Звал подпевать, подпрыгивать в такт. Маша привыкла, что на пути то и дело встречаются кролики и зайцы, в разговорах или, как на ярмарке, в виде игрушек. Из-за кроликов она попала сюда, и Перепутье считало своим долгом напоминать об этом. Маша воспринимала кроликов как знак, что скоро вернёт Костю. Но поверх радостной мелодии слышались другие слова:
А что скажет мама? А что скажет мама?
Когда ты вернёшься под вечер одна.
А ты скажешь: «Мама, тебе меня мало?»
«Ни мало, ни много», – ответит она.
А что скажет папа? А что скажет папа?
Нахмуренный папа, уставший такой:
«Встань, дочка, поближе, встань, дочка, под лампой.
Я вижу, что взгляд твой какой-то чужой».
А что скажет дочка? А дочка что скажет?
«Мы были и раньше счастливой семьёй,
И ваша пропажа, и ваша пропажа
Исполненной стала моею мечтой».
– Ну уж нет, – возмутилась Маша. – Ты слышишь? – Она остановилась, и Егор тут же врезался в неё.
– Что? Ты выход нашла? – спросил Егор, когда Маша, оглядевшись, уставилась на него.
– Кто-то поёт. – Маша посмотрела за плечо Егора.
– Я ничего не слышу. Думаешь, кто-то за нами вошёл в лабиринт?
– Он дразнится. Поёт всякую ерунду про пропажу и про кроликов.
– Про кроликов? – Егор почесал нос, его глаза забегали. – А что он поёт про них?
– Что из дома убежал один, – отмахнулась Маша.
Позади Егора никого не оказалось. Маша прислушалась. Ни шороха, ни звука шагов, ни песни.
Браслет жёг сильнее прежнего. Маша стягивала его, тёрла зудящую кожу.
– Оставь меня, – умолял камень.
– Ох… надоел! – прикрикнула Маша. Приложила камень к губам и громко приказала: – Замолчи!
Камень замолк. Он бы запыхтел от обиды, но не мог ни пыхтеть, ни обижаться. Да и говорить умел лишь короткие фразы, то ли просьбы, то ли приказы, которые девочка не стремилась исполнять.
– На, – Маша раздражённо пихнула жестокосердного Егору, – неси. Устала!
Егор отстранённо взял камень, и Маша ощутила раздражение. Она вымоталась. Прилив сил от встречи с Нагай-птицей отступил. Однообразные повороты лабиринта наводили тоску. А тут песня, уколовшая прямо в сердце несправедливыми обвинениями в том, что Маша не очень-то и хочет вернуть Костю и ей нравится быть единственным ребёнком в семье: мама, папа, я – дружная семья. Камень этот постоянно чего-то требует. И Егор за время путешествия превратился в испуганного… зайца!
Лабиринт не заканчивался, досада прибывала, Маша мрачнела и сильнее вдавливала пальцы в стену в надежде, что та поддастся и упадёт, открыв зелёную солнечную равнину и Исток.
– Оставь меня, – жаловался камень Егору.
– Ещё чуть-чуть, – пообещал Егор камню, – скоро дойдём.
Егор сам едва не плакал. Он слышал шёпот ведьмы, повторявший: «Предатель, предатель, предатель». Ведьме вторили желтоглазые тени. Они ждали его. Ведьма, чтобы наказать за непослушание. Тени, чтобы укрыть во мраке пещеры. Егор время от времени трогал уши, проверял, не превращаются ли в кроличьи. Человеческий облик скрипел и разваливался. По крайней мере, Егору так казалось. «Лучше бы я остался кроликом. Ни на что бы не надеялся, жил бы себе, ничего не подозревая, у ведьмы. Лучше бы» Он чуть не подумал: «Лучше бы я не встретил Машу», но остановился.
«А если Маша сейчас исчезнет? – пронзило его. – Я останусь один! Что я буду делать?»
«Вернёшься, – подсказал голос ведьмы. – Как все предатели. И даже если не вернёшься по собственной воле, когда девчонка узнает, кто ты, она откажется от тебя. И ты вернёшься, потому что некуда будет деваться. Не лучше ли прийти домой сейчас? Может быть, я прощу тебя».
Егор обернулся. Пройденная часть лабиринта невероятным образом выгнулась, стены расступились. Он увидел пологий склон, яблоневый сад, маленький домик с соломенной крышей. Жилище ведьмы. Она была рядом, стоило повернуть назад.
– Вот же… – Маша скрылась за поворотом, её расстроенный крик долетел до Егора. – Как же так? Не может быть!
Лабиринт оборвался. Маша с Егором стояли у змейки камней, раскиданных спиралью по зелёной траве. Сзади возвышалась арка гор. Впереди простиралась равнина.
– Где Исток? – требовательно спросила Маша у пространства.
– Мы вернулись к началу… – печально ответил Егор.
– Оставь меня, – попробовал дозваться ребят жестокосердный.
Но Маша уже вошла в петлю лабиринта. Стены вознеслись к небу. Лабиринт вился и вился и возвращал детей к исходной точке, превращаясь в цепочку камней и возводя стены за неуловимый миг. Маша погружалась в тягучее пение, Егор – в отчаяние. Камень молчал. Время тянулось, дети шли медленнее, почти не переговаривались. Егор останавливался перед поворотами, топтался на месте, открывал рот, чтобы позвать удаляющуюся Машу, но передумывал и догонял её, чтобы снова отстать. Маша сперва оборачивалась и ждала Егора, потом просто оглядывалась проверить, тут ли он, затем перестала даже оглядываться и шла, вдавливая кеды в мягкую траву. Впервые она ощутила ненависть к Перепутью, браслет перестал жечь, змейки ослабили хватку, сочувственно заблестели зелёными глазами. «Хоть что-то хорошее досталось, – подумала Маша о браслете, – честно завоёванное. Красивый! Подарю маме, – решила она и тут же передумала: – Ещё чего! Моё!»
Лабиринт в который раз превратился в спираль на земле. Маша подождала, пока Егор догонит её, и заявила:
– Ты отстаёшь. Мы что-то делаем не так. Ты иди направо, а я пойду налево. Попробуем разделиться.
– Не думаю, что это правильно, – упёрся Егор.
– Птица предупредила об испытании, но не говорила, что испытание одно на двоих. Я думаю, каждый должен пройти лабиринт сам. У тебя свой путь, у меня – свой. Кто первый найдёт выход, зовёт другого.
И как она раньше не додумалась! Костя – её брат, значит, и испытание для неё. Маша должна в одиночку доказать, что способна вернуть брата, нести за него ответственность. Она принесёт Костика домой и покажет маме и папе, что любит брата.
Егор чуть ногами не затопал. Им надо идти по лабиринту вместе! Они уже разлучались, и это привело Егора на ярмарку, где он превратился в игрушку. Егор вспомнил о лице, которое ему подарил енот-мимик. «Может, надеть его? Вдруг с Машиным лицом я получу и её смелость? Нет. Я превращусь в неё, и она испугается».
Пока Егор размышлял, Маша исчезла. Она вошла в лабиринт и повернула налево. Стены, выросшие вокруг неё, видела только Маша. Стены для Егора, оставшегося в компании камня, лабиринт возвёл, когда мальчик вздохнул и повернул в правый рукав поворота.
– Как думаешь, – с грустью поинтересовался Егор у жестокосердного, – мы когда-нибудь выберемся?
Егор имел в виду не лабиринт. С момента, как он превратился обратно в мальчика, Егор надеялся выбраться в настоящий мир, возможно, в то самое время, когда ему повстречалась ведьма. Он нашёл бы родителей.
– Оставь меня, – оживился камень.
– Даже ты хочешь, чтобы я оставил тебя в покое. – Егор опустил голову. – Наверное, ты прав, я всё усложняю. Надо было сразу отвести Машу, – он кивнул в ту сторону, где плутала девочка, – к ведьме. Она бы одним своим напором победила. Наверное… – повторил он. – И мы все были бы свободны. Я и мои братья и сёстры.
Егор сказал «братья и сёстры» как можно тише, чтобы камень не расслышал. Он никогда так не называл остальных детей ведьмы. Не считал их братьями или сёстрами, думал о них как о кроликах. Вот он был человеком, а остальные – лопоухие…
За своей болью сложно было разглядеть чужую.
– Оставь меня, – умоляюще твердил камень. Жестокосердный оттягивал руку. Как Маша таскала его столько времени? Камень намеревался выпасть в любой момент.
