— А может, он их потом на мясо пустит, этих птеродур? — предположил Аксель, с наслаждением наблюдая, как закорчились от злости лжекорни. — Представляешь — котлеты из Элоизы под майонезом!
— Ты хочешь, чтобы меня стошнило тебе на пол? Сам будешь подтирать! — предупредила его сестра. — Да я бы от одного их вида месяц хворала и умерла у тебя на руках…
— Ну-ну… — осадил её Аксель. — Полегче! Великий Фибах не виноват, что эти кретинки только гадить умеют… И зарисовывать нагаженное!
И т. д. Они проговорили так минут пять, со смаком обсуждая разные уродства и тупость птерокур и мстительно косясь на вазу. Чёрные корни скребли землю всё яростнее… Вдруг из земли под ними брызнул фонтан голубых искр, раздался треск и запахло палёными перьями. Факелы мигнули и на секунду погасли. До детей донёсся сдавленный вой. И когда вспыхнул свет, они успели заметить, как когти-корни спрыгнули на пол, кинулись к двери и исчезли.
— Ну, теперь можно и поспать, — сам себе не веря, пробормотал Аксель и закрыл глаза. — Разбуди меня, как поужинаешь, Кри, я ненадолго переберусь к тебе, чтобы ты спокойнее уснула… И, — со значением добавил он, — приятного аппетита!
ГЛАВА ХI. ОБЕД В ГОБЕЛЕНОВОЙ КОМНАТЕ
Фибах сдержал слово: он не разбудил детей, хотя те проспали до двенадцати дня.
Аксель открыл глаза с ощущением, что в комнате, кроме него, кто-то есть. Он резко сел на постели и огляделся.
Сперва ему показалось, что он ошибся. Спальня была погружена в сонную тишину и полумрак. Но затем в единственном широком луче, падающем из узкого оконца на дверь, чуть выше и левее её, что-то блеснуло. На секунду Аксель разглядел нечто вроде гигантской стрекозы с трепещущими крылышками. Однако стоило таинственному насекомому вынырнуть из луча, где оно плавало в мириадах золотистых пылинок, как оно стало неразличимым. Спрыгнув на пол, мальчик подкрался поближе.
Перед ним, на уровне его восхищённых глаз, плясал в воздухе крошечный полупрозрачный человечек в трико и остроконечном колпаке. Его поддерживали два огромных крыла длиннее его туловища, по форме — как у ласточки, а вовсе не стрекозы. В руках человечек вертикально держал серебряную спираль — тоже больше собственного тела. Сверху и снизу она сливалась с воздухом, который со свистом поступал в нижний её конец и выдувался из верхнего. Всё воздушное пространство вокруг человечка дрожало и колебалось, словно над невидимым костром. Заметив, что за ним наблюдают, человечек улыбнулся и, держа спираль одной рукой, другой сорвал с лысой головы колпак в знак приветствия. Затем, нахлобучив его снова, он с лукавым видом поднёс нижний конец спирали к глазам Акселя. Перед мальчиком всё поплыло, он почувствовал, что его, как пушинку, втягивает и вращает подкравшийся ураган… И вдруг это ощущение резко оборвалось. Он по-прежнему стоял у двери в своей комнате, и золотистый луч света бил ему в прищуренные глаза. Но крылатого человечка больше не было.
— Дух-Выпрямитель, — произнёс Аксель с опаской и уважением. Вернулся к кровати и сел на одеяло. Потом вздохнул и откинулся на подушку со странным смешанным чувством. С одной стороны, он встал сегодня бодрым и отдохнувшим, голова была ясной, мысли — лёгкими. С другой — он явно что-то пережил во сне, и сон этот напоминал лихорадку, сменявшуюся периодами каменного забытья… Странно: в нём словно дрались две силы — тёмная и светлая, и светлая победила только к утру. Вдобавок (Аксель только не понимал, почему) его мучили смутные угрызения совести.
— Мне что-то снилось, — сказал себе мальчик, садясь в постели. — Надо только вспомнить, что… И всё станет ясно!
Но ясно не становилось, наоборот, тревога мучила его всё сильнее. «Я забыл что-то важное из своих снов! Может быть, даже главное во всех наших с Кри затянувшихся приключениях… Что ж, надо начинать день, и, когда упадёт вечерняя тень, тогда-то, может, и вспомню я, в чём же была тревога моя».
— Посмотрим, что делается у Кри, — сказал себе Аксель. И, подумав, непонятно зачем прибавил: — Которая там, за стеной. Внутри.
Он повёл сонным взглядом по своей мрачной каменной клетушке, и вдруг ему показалось, что она стала светлее и шире. Чуть ли не вдвое! А что это у дальней стены за лежанка и ширма? И что за фигурка быстро и энергично убирает бельё с лежанки? Да ведь это же Кри!
— Кри, что случилось? — слабо позвал Аксель, не зная, проснулся он или всё ещё дремлет. — Рухнула стена, что ли? А где же обломки?
Но Кри явно не слышала его и продолжала бодро шнырять по комнате, наводя порядок. Время от времени она с тревогой и любопытством поглядывала на ширму, за которой находился Хоф. Аксель вскочил и, шлёпая босыми ногами, побежал к сестре. Но вдруг искры брызнули у него из глаз, а на лбу вздулась шишка: он ткнулся головой в невидимую бугристую преграду. Проведя по ней руками, мальчик понял, что каменная стена, разделяющая его комнату и комнату Кри, никуда не исчезла. Просто она стала невидимой! Но почему? Что случилось?
Тем временем Кри с тряпкой и веником повернулась лицом к Акселю и, рассеянно скользнув по нему взглядом, продолжала уборку.
— Ага, — сообразил тот. — Значит, она меня не видит. Что бы всё это значило? Может, кто-нибудь заколдовал стенку, чтобы удобнее шпионить за нами обоими?
Но долго раздумывать ему не дали. Раздался стук в дверь, и, осторожно приоткрыв её, мальчик увидел в тёмном коридоре Амалию. Её злые глазки поблёскивали двумя угольками. В клюве она держала небольшой пакет.
— Шашеюсь, ше шасбушила? — проскрипела она. — Ша мошу вошы?
— Что? — ошеломлённо спросил Аксель. — Что ты говоришь?
Когти Амалии яростно заскребли пол, словно она изо всех сил сдерживалась, чтобы не броситься на него. Затем она выплюнула пакет чуть ли не ему в физиономию и рявкнула:
— Надеюсь, не разбудила? Я могу войти?
— Д-да… Пожалуйста, — сказал Аксель. И неожиданно для себя добавил: — Очень рад вас видеть, госпожа Амалия!
Птерокурица ошалело уставилась на него — видно, Фибах не баловал её подобным обращением. Она даже забыла, зачем пришла, и тупо застыла на месте. А Аксель вдруг почувствовал, как его угрызения совести стали слабее. В памяти его вдруг отчётливо всплыло ночное лицо дедушки Гуго, и в ушах зазвучал тихий голос: «Зачем ты дразнил её? Зачем издевался над ней? Разве она виновата, что её создали такой? Ты ведь не знаешь, как они запуганы, что ждёт их за нарушение приказа… Ты восхищаешься Хофом, но он никогда не стал бы создавать себе врагов там, где мог бы найти друзей! Вспомни, летающий пёс причинил тебе и твоей сестре куда больше зла, но вы простили ему, потому что у него симпатичная морда и приятный нрав. Пралине ты не посмел бы обидеть — а чем он лучше других? Возьмись за ум, пока не поздно, иначе даже твои заклятия кто-нибудь пересилит!»
Так они стояли и молча глядели друг на друга — мальчик и чудовище. Наконец Аксель очнулся, разлепил губы, тряхнул головой и пробормотал:
— Заходите же, прошу вас… Не хотите ли чаю?
— Чшшш… — слабо зашипела Амалия, щёлкая клювом и пытаясь постичь услышанное. (Наверное, это означало: «Чаю?») Затем она вошла в комнату, поморгала и сказала: — А Лиззи говорит, что ты настоящий человек. И что тебя надо растерзать!
— А… а разве вы имеете право? — осторожно молвил Аксель.
— Будем иметь! — гневно выпрямилась Амалия. Затем она повернулась к мальчику хвостом, вынула из пакета плоский, современного вида телефон и хлопнула его на стол. — Вот!
Аксель, по-прежнему как во сне, протянул руку и погладил птерокурицу по безобразным, жёстким перьям. Амалия икнула.
— Что ты делаешь? — растерянно скрипнула она.
— Мне нравится ваш хвост! — сказал Аксель. — И… сами вы очень нам с Кри понравились. Помните, я полетел вчера на вас, а ваши подружки начали вас за это обижать?
— Помню! — сказала Амалия. — И они запомнят! — Она огляделась. — Как у вас мало вещей, господин Реннер! У Мудрого Духа всё иначе…
— Я никакой не господин, — улыбнулся мальчик. — Зовите меня просто «Аксель».
— Таков приказ! — каркнула Амалия. — Я должна называть тебя «вы» и «господин Реннер». Но я и без приказа могу! — сообщила она вдруг.
— Как вам угодно, госпожа Амалия, — чинно ответил Аксель. «Если она может быть вежливой без приказа, то я — без дедушки Гуго, — подумал он. — И без каких-то выгод! Это даже приятнее, чем я думал».
— Но сначала-то вы обращались ко мне на «ты», — сделал он ещё один шаг по новому пути. — Может, вам всё же так больше нравится? Я ничего не скажу профессору…
— Не в том дело! — объяснила птерокурица. — Приказ Мудрого Духа вступает в силу через шестьдесят секунд по объявлении его виновному существу… или иному созданию, — добавила она, явно напрягая память. — Чтобы виновное существо или иное создание могло в течение указанного выше срока просить пощады либо выразить благодарность. Значит, и я могла звать вас на «ты» лишь в течение минуты со слов: «Таков приказ!» Ясно?
