Во время своего доклада или монолога голос Чудика звучал ясно и бесстрастно и поэтому особенно поражал Слушателей в тех местах, где он как-то неуверенно и неумело теплел, точно ступал на незнакомую почву. Неожиданно он не только замолчал, но как будто опять совсем отключился от всего окружающего.
— Не успеваю… — быстро проговорил он, и все четверо членов его экипажа повернулись и придвинулись к нему, напряженно как будто прислушиваясь к тому же, что слышал он.
Ясно было, что пытаться продолжать разговор с ними сейчас бесполезно.
— Вот, вы слышали? — растроганно произнесла Лали. — Как он разговаривать-то стал? А давно ли был совершенно бездушным идиотиком. Самой простенькой сказочки понять не мог, сколько я с ним ни билась!
— Допустим!.. — внушительно проговорил директор Центра «Килиманджаро».
— Совершенно верно. Многое нам приходится допустить…
— Почему именно он все упоминал о сказках? Почему девочка Лали? Все-таки это несерьезно как-то?
— Если меня что-нибудь удивляет, то это именно ваше непробиваемое удивление, — ворчливо и насмешливо подхватил Финстер. — Разве мы все, кто присутствовал на сеансе связи «Земля — Новая», разве мы все, по-своему, не погрузились в события сказки? Так что вас удивляет? У самых изощренных роботов, даже управляющих межпланетными кораблями, не может родиться не то что сказки, а даже колыбельной песенки или «раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять». Сказка была в начале всего. Как в тридцати буквах азбуки основа культуры, в семи нотах гаммы — вся музыка.
— Пускай так, но почему людям высочайшей цивилизации… и вдруг сказки? Ведь есть глубочайшие течения в литературах, великие произведения, наконец!..
— Ну, — улыбнулся Прат, слушавший молча, — я думаю, что просто ничего нельзя начинать прямо с вершины, проскочив всю массу нижних ступенек. Для ребенка сказка, немудреная историйка, но чем он делается взрослее, тем больше открывается мудрости ему в старой сказке. Один находит одно, другой совсем другое, каждый по своему росту, свое.
— Вот, вот! — оживленно потирая руки, суетливо вмешался Сью-Сиу. — Помню, в те далекие времена, когда мне, кажется, и ста двадцати еще не стукнуло, я пытался поучать маленьких человечков, всяких там праправнуков: «Вот, поймите, как прекрасно это!» Или: «Фу, как постыдно то!» И всякий раз убеждался, что это не производит на них ни малейшего впечатления! И вот, появляется некто и начинает с того, что нажимает некую, впоследствии оказавшуюся волшебной, клавишу, две, три, пять, и ты замечаешь, что звук не повисает в воздухе, а отдается прямо в сердце маленького человечка и там складывается в простенькую мелодийку или детскую сказочку, делается все сложней, звучит все громче, становится симфонией или целой цепочкой связанных между собой сказок, которые мы потом называем как-нибудь так: «Илиада» или «Война и мир». И после этого уже не надо больше: «Это прекрасно, а это скверно». Человек уже понял и поверил сам!.. И можно только горько пожалеть, что наши новые друзья так поздно, совсем взрослыми ступили на первые ступеньки лестницы, о которой шла речь.
Директор Центра «Аконкагуа» давно уже сидела в сторонке на маленьком диванчике, ласково поглаживая тоненькую руку Лали. При этом она долго с мягкой настойчивостью все вглядывалась девочке в лицо.
— Ах, да прекратите вы бесплодные рассуждения о природе сказки. Разве в этом дело? Вот сидит с нами девочка, единственное существо на Земле, которая нашла общий язык с иной планетой! Ведь совсем недавно мы, обитатели двух планет, жили общей жизнью одной и той же сказки. И пускай слишком поздно, все же поняли, что все мы братья. Благодаря удивительному таланту этой девочки, которая… гм… так любит сладкое… Голубчик, как тебя, Робби, не пичкай ее все время своими пирожными!.. Не погибнет бесследно тысячелетний опыт духовной жизни нашей планеты. Мы передали им в руки кончик цепи, и они его уже не отпустят.
— Да, — неловко откашлявшись, признался профессор Ив, — мы ее пытались отучать. Мы боялись за нее. Страшились той интенсивности, той силы воображения, фантазии, какая у нее развивалась… Конечно, мы упустили момент, когда ей на помощь пришли эти усилители с Новой, я упустил… и только недавно разобрался и тогда вот решился пригласить всех сюда.
— Но как это началось? Ведь это… давно?.. — ласково спросила Анда, наклоняясь поближе к лицу девочки.
— Как?.. Я его очень любила. Тогда все легко.
— Это так, — обернувшись на ее голос, сказал Прат. — Видите ли, я потерял зрение еще до рождения Лали. Внешний мир образов и красок перестал существовать вне меня самого. Лали это угадала, еще не научившись говорить. А научившись, все свои силы направила, устремила на одно: стать моими глазами, она описывала, объясняла, сравнивала, изображала все, что видела сама. С годами она научилась представлять себе все, что читала, и я уже понимал ее с полуфразы… Эта ее способность передавать другим то, что чувствовала и представляла себе она, все усиливалась… Вот и все. Вся ее маленькая жизнь была подвигом. В основе ее таланта была любовь. Живая, самоотверженная, бескорыстная…
Глава 30
РУКА, ПРОТЯНУТАЯ ИЗ ЧЕРНЫХ ГЛУБИН
Разом оборвались все разговоры: с инопланетянами что-то произошло странное, тревожное. Они как-то заколебались, зашелестели, как деревья под порывами ветра. Замерли. Потом один вдруг поднял руку и вскочил с места. Чудик сидел как во сне, только глаза невидяще глядели, уставясь в одну точку. Тогда и вскочивший тоже сел и снова замер.
Всем стало беспокойно и очень неуютно.
Лали сидела, точно позабыв все окружающее, с полуоткрытым ртом, не отвечая на вопросы и не отрывая испуганных глаз от Чудика. Щеки у нее побелели. Она раза два судорожно глотнула воздух и схватилась за голову обеими руками, как будто пытаясь заткнуть уши.
Экипаж аппарата с Новой, все пятеро, вместе, потихоньку раскачивались из стороны в сторону, точно их качала какая-то неслышная колыбельная, но вовсе не успокоительная, а тревожная, беспокойная.
И всех, кто был в комнате, охватило тягостное чувство глубокой тревоги, непокоя, как будто они все беззащитно стояли на высочайшей вершине Земли, обдуваемые черным ветром Космоса.
Наконец профессор Ив, не выдержав напряжения, встал, покачнулся от волнения и нетвердыми шагами, точно ступая по качающейся палубе корабля, подошел к Лали. Мягко положил ей руку на плечи и тихонько, как осторожно будят спящих, позвал:
— Лали… девочка!.. Лали?.. Что с тобой?..
— А?.. — Она невнятно, как сквозь сон, еле откликнулась. — Что-то… не знаю… Что-то громадное… — и замолчала.
Тянулись минуты, долгие, как часы… Минута за минутой тянулись, как бесконечная резинка, короткие отрезки мгновения растягивались на целые километры и не кончались.
Ожидание становилось невыносимым, трудно делалось дышать. Вдруг Лали, как во сне, удивленно проговорила:
— Он, кажется, просит всех встать? Он просит, да…
Почему-то никто не удивился. Вероятнее всего, потому, что у всех исчерпался запас удивления. Медленно, стараясь не шуметь, чтоб не спугнуть тишину ожидания, руководители Центров Связи «Земля — Космос», поднял: со своих мест, все до одного.
Мужчины и женщины. Молодые и очень старые, белые, черные и смугло-желтые, рослые и совсем щупленькие. Люди с Джомолунгмы, Эвереста, Монблана, Эльбруса, Аконкагуа, Килиманджаро, Финстерхорна, Попокатепетля и Ането — встали плечом к плечу.
Пятеро инопланетян тоже встали. Так целую минуту они стояли друг против друга, не двигаясь, молча, те, чьи предки изобрели каменный топор, колесо, рычаг, создали первые изображения оленей и мамонтов на стенах пещер, сложили три нотки первой колыбельной песенки и сказки; чьи предки назывались финикийцами и галлами, эллинами, иберийцами и маори, пигмеями, никубийцами и скифами и еще тысячью имен, и прямо против них пришельцы с планеты Новой — люди, с тонкими пальцами рук, с лицами, почему-то казавшимися в эту минуту совершенно прекрасными, воодушевленными.
В тишине все услышали, как тоненько вскрикнула Лали.
Она подбежала, спотыкаясь, к Чудику:
— Не может быть?!
Он закинул голову, и все увидели, что слезы медленно скатываются по его щекам.
— Они прилетели! — выговорил он с такой силой, что все невольно глянули на потолок, пытаясь разглядеть тех, кто в эту минуту должен прилететь. Он это заметил и встряхнул головой: — Лебеди! Ведь у нас уже не было почти никакой надежды, но они прилетели!.. Наши, на Новой, справились!.. Они бросили все силы, опустошили все резервы энергии на тысячу шестьсот лет! Они рискнули ради вас и справились. Комета уже сдвинулась с орбиты. У вас будут наводнения и всякие неприятности, но об этом говорить даже не стоит!.. Да вот, ваши уже узнали и передают!
Большой, во всю стену, экран стереовизора включился сам, как и должно быть в сверхэкстренных условиях. Прозвучал сигнал: «Сверхважное, слушать всем! Сверхэкстренно! Внимание! Всем! Всем!»
