Ознакомительная версия.
Таня не видела лица Ваньки, но почувствовала, как тот недовольно заерзал.
– Контрабас выдержит! – сказала она уверенно.
Тангро, вертевшийся рядом с Ванькой, отреагировал на приближение Искристого, как пилот истребителя на большой бомбардировщик. Беспокойный, как оса, он принялся нарезать вокруг дракона круги, норовя ужалить его пламенем в живот, в шею, в хвост.
– Слон и Моська! – сказала Таня.
– Мамонт и бешеная Моська! – поправил Ванька.
Уточнение, надо признать, небольшое, но существенное. Ваньке пришлось приложить немало усилий, прежде чем Тангро согласился оставить Искристого в покое. Соловей свистнул и, развернув дракона, умчался. Таню удивила непринужденная ловкость, с которой старый тренер – одним лишь свистом, без магии и без удил – управлял Искристым. И это при том, что сын Гоярына считался драконом непредсказуемым и излишне горячим, впрочем, как и другие сыновья своего папы.
Таня подняла смычок. Они летели почти над самой водой. Выше перегруженный контрабас подниматься не желал. Ванька, конечно, не был шкафом а-ля Гуня или подъемным краном а-ля Бульон, и все же мелким его никак не назовешь. Рост у него по нынешним временам был средневысокий – метр восемьдесят.
– Кому сто восемьдесят сантиметров любителя животных? Единственное отрицательное качество: тихо играет на барабане! – вопил иногда Ягун, когда ему в очередной раз вожжа попадала под хвост. Хотя, по большому счету, это было постоянное место ее пребывания.
Океан внизу казался ненастоящим. Таня подумала, что настоящее в отдельных случаях выглядит менее реалистично, чем ненастоящее. А раз так, то и настоящее чувство тоже должно отличаться от эталонного, экранного. От той драматической романной любви, которая заставляет нас растирать по лицу клейкую слизь из носа и ронять горькие слезы на сардельки с кетчупом.
Неожиданно Таня ощутила грудью упругий толчок, который испытывает маг, впервые пролетающий Грааль Гардарику. По перстню Феофила Гроттера меланхолично скользнула искра. Прямо по курсу из тумана выплыл остров.
Остров лежал посреди свинцового океана, сотворенный из пены и мглы. Его обрывистые берега выступали из воды. Волны разбивались о них, как наступающие рати. В поражениях, которые бесконечно терпел океан, было что-то философски-спокойное.
«Чего ты вздулся на мне, каменный прыщ? Ты жутко меня раздражаешь. Все равно я тебя залижу, и через сто тысяч лет тебя не будет! Главное – упорство и время. И то, и другое у меня есть», – шептал океан голосом волн.
Тарарах снизился и, выбрав выше по склону ровный участок, спрыгнул с зависшего над скалами ковра. Молодой дракон Соловья вел себя нервозно. Шипел, выдыхал пламя и едва не превратил играющего комментатора в неиграющий шашлык, когда тот попытался сесть на пылесосе рядом.
– Скотина бессловесная, она и в Африке скотина бессловесная! Я-то думал: ты меня любишь! – укоризненно сказал ему Ягун.
Дракон подтвердил свою любовь еще одной струей, от которой Ягун спасся, бросившись на землю. Старый тренер заклинанием пригнул морду дракона к земле и натянул на нее пламягасительный намордник.
– Он нервничает. Советую всем держаться от него подальше, – сказал Соловей.
– И почему он нервничает? – спросила Таня.
Ванька спрыгнул первым и помог ей не разбить днище контрабаса о камни.
– Поверь, повод есть! – ответил Соловей кратко и, не оборачиваясь, пошел вверх по склону.
Присмиревший Искристый тащился за ним. Заметно было, что он ощущает себя не особо уверенно.
– А зачем было брать с собой дракона? Пролетать малыша? – напирал любопытный Ягун.
– Чтобы поймать дикого селезня, используют домашнюю уточку, – таинственно прогудел Соловей.
– Искристый не очень-то похож на домашнюю уточку!
– Это потому, что ты еще не видел селезня, – сказал Соловей и никаких объяснений больше не давал.
Ягун попытался заскочить на пылесос и лететь за группой на малой высоте, но старый тренер замотал головой.
– Никакого шума!
– Почему? – спросил Ягун.
Соловей не ответил. Комментатору вновь пришлось спрыгивать с пылесоса и тащить его на себе. Ягун был этим крайне недоволен. Зато довольна была Таня: ее контрабас Ванька нес на себе.
Шагов через сто Соловей остановился. Впереди была растрескавшаяся скала, покрытая мхом. По цвету она напомнила Тане сероватый скульптурный пластилин. Оказавшись у скалы, Искристый повел себя странно. Он прильнул грудью к земле и вытянул шею. Изумленная Таня увидела, как дракон нежно дышит на камень. Изморозь на камне медленно таяла, соприкасаясь с теплым дыханием.
Не менее странно вел себя и воинственный Тангро. Выцарапавшись из Ванькиных рук, он задиристо покосился на Искристого, дескать: «Ну все, дылда! Ты попал!!» – и тоже стал выдыхать огонь на камень. Причем не обычными кинжальными струями, а розоватыми, широкими, скорее согревающими, чем испепеляющими.
Поведение Искристого и Тангро показалось Тане необъяснимым. Она вопросительно покосилась на Ваньку, но тот лишь загадочно улыбался. «А ведь знает! Знает, но не скажет!» – подумала Таня с досадой.
Она хотела что-то сказать, спросить, но Тарарах положил ей руку на плечо.
– Тш-ш! – шепнул он тем бесподобным суфлерским шепотом, который слышен даже на галерке.
– Что?
– Посмотри под ноги. Осторожно! Никаких резких движений!
Таня опустила голову. В метре от ее ног скала треснула в двух местах. Очень медленно трещины стали расползаться. Несколько секунд в глубочайшем недоумении Таня смотрела на них, пока внезапно не осознала, что произошло в действительности. Скала открыла глаза.
Таня поспешно шагнула назад и – самое время. Скала стремительно взметнулась и нависла над ней. Ягун замешкался и, подброшенный на десяток метров вверх, едва успел произнести ускоренное тормозящее заклинание.
– А-а-а! Скальный дракон, мамочка моя бабуся! Я сошел с ума! Усыпите меня кто-нибудь! – завопил он сверху.
– Да. Отличный скальный дракон. Немного заспанный, немного контуженный, но несколько ведер ртути приведут его в чувство, – подтвердил Тарарах.
Но дракон и без ртути с каждой секундой демонстрировал все большую подвижность. Скалы – или скорее то, что казалось скалами, – вздыбились. Дракон поднялся на лапы. Раскинул крылья. Полетели мелкие камни. Дракон был огромен. Искристый рядом с ним казался рахитичным недомерком, который соглашается есть манную кашу только в присутствии взбешенного папы.
Что касается Тангро, то едва ли новый дракон вообще его замечал. Правда, упомянутые мелочи никак не мешали Искристому и Тангро пребывать в полном восторге. Оба дракона носились вокруг нового и «распушали пламя», то есть выдыхали его широким негорячим веером.
Ягун, вновь уже стоящий на земле, уставился на них с недоумением.
– Что за дела вообще, а? Ничего не понимаю. Я думал: драконы, встретившись, рвут друг друга, как тузик грелку! А тут и грелка цела, и тузики смирные, как психи после укола! – сказал Ягун.
– Самцы – да. Бывает, что и рвут, – кратко ответил Соловей.
– Так, значит, это…
– Угадал!.. Это молодая симпатичная девушка, – заметил Тарарах.
Ягун красноречиво кашлянул и, склонив голову, стал разглядывать дракониху. Короткие лапы. Громадные перепончатые крылья. Мох под глазами. На шее в трещинах чешуи пророс кустарник.
– Ну да, ну да… – сказал Ягун. – Красота, она, конечно, многогранна. Однако если бы Лоткова так выглядела, я бы тихо охнул.
– Тихо у тебя бы не получилось. Ты охнул бы громко и многословно, – заверил его Ванька.
В отличие от Ягуна он немного больше понимал в драконах и разглядывал дракониху с искренним восторгом.
– Она слишком долго была в спячке. В Тибидохсе ее чешую натрут перцем и отполируют струей мелкого песка, – сказал он Тане с такой зашкаливающей нежностью в голосе, что ей тоже захотелось стать драконихой.
«Пусть меня тоже натрут перцем и отполируют струей мелкого песка! И со мной он ласков, но не так! Видимо, чтобы Ванька любил тебя на полную катушку, нужно быть лягушкой с перебитыми лапками!» – подумала Таня с легкой завистью.
Тарарах и Соловей обошли вокруг драконихи.
– Думаешь, рана уже заросла? – озабоченно спросил Соловей.
– Похоже, да. Вон ту трещину над лапой видишь? Это затянувшийся шрам, – отвечал Тарарах.
– А огонь? Как считаешь, она не утратила свой прежний жар?
– Сейчас проверим! – питекантроп шагнул к драконихе и резко крикнул: – Кипиус!
Дракониха немного опустила морду, втянула ноздрями воздух и вдруг выпустила толстую струю огня. Струя с шипением умчалась к горизонту. И, хотя Таня стояла далеко, она ощутила, что взмокла.
– Горячая девочка! – сказал Ягун, вытирая ладонью лоб. – Не хотел бы я, чтобы такая бросала в меня посудой. А как ее зовут?
– Рада, – ответил Тарарах.
Ознакомительная версия.
