— Я знаю.
И, помедлив, продолжил:
— Гарри, если ты этого не сможешь подтвердить, я пойму, но у Ордена такое впечатление, что Дамблдор оставил тебе какое-то задание.
— Да, — ответил Гарри, — и Рону с Гермионой тоже, и они со мной.
— Ты можешь открыть мне, что это за задание?
Гарри смотрел в его не по годам изборождённое морщинами лицо, обрамлённое густыми, но седеющими волосами, и хотел бы дать Люпину другой ответ.
— Не могу Рем, прости. Если Дамблдор тебе не сказал, то и я, наверное, не могу.
— Я так и думал, что ты это скажешь, — с разочарованным видом отозвался Люпин. — И всё-таки я могу тебе кое-чем пригодиться. Ты знаешь, кто я и что могу. Я мог бы пойти с тобой для защиты. Не обязательно рассказывать мне, что именно ты задумал.
Гарри колебался. Предложение было очень соблазнительным, хоть он и не представлял себе, как им сохранять своё задание в секрете от Люпина, если он будет рядом.
Но Гермиона выглядела озадаченной.
— А как же Тонкс? — спросила она.
— А что Тонкс? — сказал Люпин.
— Ну, — нахмурилась Гермиона, — ты ведь женат! Как ей понравится, если ты уйдёшь с нами?
— Тонкс будет в полной безопасности, — сказал Люпин. — Она будет в доме родителей.
В его тоне было что-то странное: он был почти холодным. И как-то странно было, что Тонкс будет прятаться в доме родителей. В конце концов, она же член Ордена, и, насколько понимал Гарри, скорее всего, захотела бы быть в гуще событий.
— Рем, — осторожно начала Гермиона, — у вас всё… ну… в порядке с…
— Спасибо, всё отлично, — подчёркнуто закрыл тему Люпин.
Гермиона порозовела. Последовала ещё одна пауза, смущённая и неловкая, а потом Люпин сказал, будто заставив себя признать что-то неприятное: — Тонкс ждёт ребёнка.
— Ой, как чудесно! — пискнула Гермиона.
— Замечательно! — восторженно сказал Рон.
— Поздравляем, — сказал Гарри.
Люпин изобразил улыбку, больше похожую на гримасу, и сказал:
— Ну… вы принимаете моё предложение? Где трое, там четвёртому место найдётся? Ни за что не поверю, что Дамблдор бы это не одобрил. В конце концов, он же назначил меня вашим учителем защиты от тёмных сил. И должен вам сказать, что, по-моему, мы столкнёмся с магией, которой многие не встречали и представить себе не могли.
И Рон, и Гермиона взглянули на Гарри.
— Я… я что-то не совсем понял, — сказал тот, — ты хочешь оставить Тонкс в доме родителей и уйти с нами?
— Она там будет в полной безопасности, за ней присмотрят, — сказал Люпин. Он говорил с решимостью, граничащей с безразличием: — Гарри, я уверен, Джеймс хотел бы, чтобы я был рядом с тобой.
— Ну а я, — медленно произнёс Гарри, — не уверен. Я абсолютно уверен, что мой отец захотел бы знать, почему ты не рядом с собственным ребёнком.
С лица Люпина разом исчезли краски. В комнате словно похолодало градусов на десять. Рон внимательно изучал кухню, как будто ему поручили запомнить её наизусть; взгляд Гермионы метался между Гарри и Люпином.
— Ты не понимаешь, — наконец сказал Люпин.
— Ну так объясни, — сказал Гарри.
Люпин сглотнул.
— Я… я совершил непростительную ошибку, женившись на Тонкс. Я пошёл против здравого смысла и всё время сильно жалею об этом.
— Ясно, — сказал Гарри, — и потому ты собрался просто бросить её и ребёнка и сбежать с нами?
Люпин вскочил на ноги, опрокинув стул. Он уставился на друзей с такой яростью, что Гарри впервые увидел в его человеческом лице что-то волчье.
— Как ты не понимаешь, что я сделал со своей женой и будущим ребёнком? Я не должен был на ней жениться, я сделал её изгоем!
И Люпин пинком отбросил перевёрнутый стул.
— Вы всегда видели меня только в Ордене или под защитой Дамблдора в Хогвартсе! Вы не знаете, как подобных мне существ воспринимает почти весь мир волшебников! Когда они узнают о моей напасти, они едва со мной общаются! Разве не понятно, что я наделал? Даже её собственной семье наш брак противен — какие родители захотят, чтобы их единственная дочь вышла за оборотня? А ребёнок — ребёнок…
Тут Люпин просто вцепился себе в волосы; он будто обезумел.
— Такие как я обычно не плодятся! Уверен, что ребёнок будет как я. Как мне простить себя за то, что я сознательно рискнул передать свою болезнь невинному младенцу? А если каким-то чудом он будет не такой, как я, ему будет лучше, в сто раз лучше, без отца, которого вечно придётся стыдиться!
— Рем! — со слезами на глазах шепнула Гермиона. — Не говори так — как может ребёнок тебя стыдиться?
— Ну не знаю, Гермиона, — сказал Гарри. — Вот я бы его стыдился.
Гарри не знал, откуда взялся этот гнев, теперь поднявший со стула его самого. Люпин выглядел так, будто Гарри его ударил.
— Если новый режим считает, что магглорождённые — зло, — сказал Гарри, — то что сделают с полуоборотнем, отец которого состоит в Ордене? Мой отец умер, пытаясь защитить нас с мамой — думаешь, он посоветовал бы тебе оставить своего ребёнка и искать с нами приключений?
— Да как… как ты смеешь? — сказал Люпин. — Дело не в жажде — не в жажде опасности или славы — как ты посмел предположить такое…
— Ты, по-моему, слегка перехрабрился, — сказал Гарри. — Хочешь пойти по стопам Сириуса…
— Гарри, нет! — умоляюще вставила Гермиона, однако он не оторвал гневного взгляда от помертвевшего лица Люпина.
— Вот уж ни за что не подумал бы, — продолжал он, — что человек, учивший меня сражаться с дементорами, — трус.
Люпин так быстро вытащил свою палочку, что Гарри едва успел потянуться за собственной. Раздался громкий взрыв, и Гарри почувствовал, что отлетает назад, как от удара кулаком. Ударившись о стену кухни и сползая на пол, он успел заметить кончик плаща Люпина, исчезший в дверях.
— Рем, Рем, вернись! — кричала Гермиона, но Люпин не отозвался. Через миг они услышали, как с грохотом захлопнулась входная дверь.
— Гарри! — запричитала Гермиона. — Как ты мог?
— Легко, — ответил Гарри и встал, чувствуя, как на голове в месте удара о стену вспухает шишка. Его до сих пор трясло от злости.
— И нечего на меня так смотреть! — огрызнулся он на Гермиону.
— Не лезь к ней! — рявкнул Рон.
— Нет — нет — нам нельзя ссориться! — сказала Гермиона, бросаясь между ними.
— Не надо было это всё говорить Люпину, — сказал Гарри Рон.
— Сам напросился, — ответил Гарри. В голове наперегонки неслись обрывки воспоминаний: вот Сириус падает за занавес; разбитый Дамблдор висит в воздухе; вспышка зелёного света и голос матери, умоляющий пощадить…
— Родители, — сказал Гарри, — не должны бросать детей, если только… если только им не приходится.
— Гарри, — сказала Гермиона, протягивая руку, чтобы утешить его, но он оттолкнул её руку и отошёл прочь, не сводя глаз с огня, который наколдовала Гермиона. Однажды из этого камина с ним разговаривал Люпин. Гарри нужно было верить в Джеймса, и Люпин тогда его успокоил. А теперь искажённое мукой белое лицо Люпина как будто плавало перед ним в воздухе. Он ощутил тошнотворный приступ угрызений совести. И Рон, и Гермиона молчали, но Гарри был уверен, что они смотрят друг на друга у него за спиной, беззвучно переговариваясь.
Обернувшись, он успел заметить, как они поспешно отвернулись друг от друга.
— Знаю, не надо было называть его трусом.
— Да, не надо было, — немедленно отозвался Рон.
— Но ведёт он себя как трус.
— И всё-таки… — сказала Гермиона.
— Знаю, — сказал Гарри. — Но если он от этого вернётся к Тонкс, значит, оно того стоит, так?
Голос его невольно прозвучал умоляюще. У Гермионы был сочувствующий вид, у Рона — сомневающийся. Гарри смотрел под ноги, думая об отце. Поддержал бы его Джеймс в том, что он сказал Люпину, или разозлился бы на сына за то, как он обошёлся с его старым другом? Казалось, тишина в кухне ещё звенела от последней сцены и невысказанных упрёков Рона и Гермионы. Принесённый Люпином «Ежедневный пророк» так и лежал на столе. С первой полосы в потолок глядело лицо Гарри. Он подошёл к столу и сел, наугад открыл газету и стал притворяться, что читает. Слов он не понимал: в голове ещё не улеглись впечатления от стычки с Люпином. Он был уверен, что Рон и Гермиона возобновили свои беззвучные переговоры по ту сторону «Пророка». Он громко перевернул страницу, и в глаза ему бросилось имя Дамблдора. Рядом Гарри увидел семейную фотографию, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, кто на ней изображён. Под фотографией были слова: «Семья Дамблдоров. Слева направо: Альбус, Персиваль с новорождённой Арианой на руках, Кендра и Аберфорт». Заинтересовавшись, Гарри рассмотрел фото внимательней. Отец Дамблдора, Персиваль, был человеком приятной внешности. Казалось, глаза его ещё мигали даже на этой выцветшей старой фотографии. Малышка Ариана была чуть длиннее булки хлеба, и запоминающихся черт у неё было не больше. Мать, Кендра, носила свои чёрные как смоль волосы высоко собранными в узел. У неё было точёное лицо. При взгляде на её правильные черты: тёмные глаза, высокие скулы и прямой нос над шёлковым платьем с высоким воротом, Гарри вспомнились виденные им когда-то фотографии американских индейцев. Альбус и Аберфорт были одеты в похожие курточки с кружевным воротом. И волосы они оба носили до плеч. С виду Альбус был на несколько лет постарше, а в остальном мальчики были очень похожи, ведь Альбус тогда ещё не сломал нос и не носил очков.
