Князь локтем отодвинул стопку книг, свалив пару на пол, и поставил граммофон на бюро. От бюро он метнулся к печке и чуть не обнял ее всю, как самого близкого друга.
- У-ух, еще теплая! – с наслаждением протянул он. – Большую печь топить нельзя было. Увидят дым издали над деревьями, налетят. Спалят вместе с домом.
Он оторвался от печки, перешел к дивану и первым делом накинул на себя шинель, лежавшую сверху. Под ней оказалась другая.
- Тоже еще теплая, - повторил он. – Живо одевайся, Никита. Эта шинель твоя, кадетская, без погон… от греха подальше. И фуражка. Еще фуфайка английская на тебя. Надевай. Сапоги в шкафу. Тут тебя за твои эти белые буржуйские черевички, - он указал на новые Китовы кроссовки, - издали стрельнут, не глядя. Тут вот еще… - Он приподнял кадетскую шинель. – Кальсоны есть… Только не надо такую кислую мину делать. Зима. Нечего себе студить, сам знаешь что. Я за тебя перед твоей матерью в ответе.
- Ага, - кивнул со значением Кит. – Это точно.
- Одевайся, пока все тепло не ушло, - приказал князь, между делом, построже. – Я на минуту тебя покину. Примус заодно принесу. Раскочегарим, чайку попьем, перекусим, чем Бог послал в годину испытаний… и делом займемся.
Все произошло именно так, как он сказал. Минут через пятнадцать, после изрядных княжеских мучений с примусом, они начали пить чай из стаканов с подстаканниками, которые в музее можно выставлять, и закусывать галетами и тонкими ломтиками сала. Сало Кит не очень любил, но дальновидно поддержал компанию. Да, это был не тот званый обед, что ознаменовал его первый вояж в прошлое!
Пока не был получен первый кипяток, князь не проронил ни одного дельного слова, только чертыхался на примус и другие видом не княжеские вещи. И Кит ему не мешал, терпеливо дожидаясь раскрытия всех тайн, накопившихся за год, а по меркам прошлого - за два с небольшим года. Одевшись в тяжелую и грузную допотопную одежку, но оставив на себе кроссовки (он, конечно, пообещал князю надеть сапоги, пугавшие его своей неказистостью), Кит сидел, привыкал к ней и тупо наблюдал.
Казалось, князь успел замерзнуть куда сильнее его, Кита, еще хранившего в себе курортное греческое тепло. Князь брал подстаканник обеими руками, грелся об него. Кит вдруг только сейчас приметил, что у Георгия Януариевича пробились светловатые усики... и вновь напомнил себе с трепетом, что там, в прошлом, времени пролетело на полтора года больше, чем в его собственном, а это означало… ой-ёй-ёй, что это означало!
- Спрашивай, - пошмыгав носом, с хрипотцой сказал князь.
Он сам, видно, приметил на лице Кита тихий испуг не известного ему назначения.
То, о чем хотел спросить Кит в этот миг, он не спросил, а стал, робея, подбираться издалека… ну, не то, чтобы совсем издалека, а как раз с самой близи, еще пахшей пластиком салона.
- Так что с самолетом? Опасно?
Князь сделал еще один осторожный глоток с поддувом, оберегая губы, и улыбнулся, всем своим видом показывая, что паниковать и дергаться Киту еще рано.
- К вам в аэроплан на ходу вломилась безбилетница, - все просто объяснил он. – Опасно ли это для такого большого аэроплана, не могу точно сказать, тем более, что ты как будто успел его мимоходом немного подлатать. А вот то, что это безбилетница опасна и даже архиопасна, - это сомнению не подлежит.
- И чего ей там надо? – деловито вопросил Кит, слегка успокоенный тем, что он покинул самолет, успев его «как будто подлатать».
Хотя это «как будто» продолжало сверлить глубину души, как червяк – упавшее яблоко.
Князь усмехнулся и брови приподнял:
- А за тобой охотится…
Вот теперь Кит, наконец, почувствовал холод – холодок такой гнусный, полезший щупальцами к нему под шинель.
- А что я ей сделал? – так прямо и пожаловался Кит.
- Еще не сделал, но она хочет, чтобы сделал… - стал издевательски, в своем репертуаре, темнить князь. – Хочет, чтобы ты ее починил.
Стало не особо яснее, но, опять же, немного спокойнее. Починить можно было все, что угодно, если хорошо попросят… Правда, людей он еще не чинил, и на доктора учиться не собирался.
- Ну и где она?.. И кто она вообще? – поинтересовался Кит, даже забыв про главный свой вопрос.
- Фотографической карточки сыскного отделения у меня на нее, увы, не имеется, - сказал князь и отхлебнул еще чайку. – Может быть, даже красивая… Полагаю, даже очень красивая на вид. Только как восковая кукла… А может, напротив, страшна, как смерть, вселившаяся в куклу… в манекен. Ты не видел кого-нибудь такого среди пассажиров?.. На ходячий труп похожего? Хотя что я спрашиваю: верно, не видел, раз она до тебя не успела добраться…
Как-то странно – бойко и многословно - разговорился князь, будто пил чай, незаметно подлив в него что-нибудь крепкое – коньяку, к примеру, или рому. Кит повел носом. Вроде спиртным не пахло.
- Вот за ней-то я и гнался на «Лебеде», смекаешь? – свел брови князь. - Думал, успел ее прихватить, когда фейерверк начался… ан нет, оказалось, только слегка сбил ей прицел. Она окопалась где-то там, в аэроплане… Не сбивать же его, верно?
- Кто бы сомневался… - отбубнил Кит, уже раздражаясь не в первый раз на аристократа, умевшего витиевато кружить вокруг да около.
- Вот именно. Поэтому мы оба здесь. – Князь со стуком и звяком поставил пустой стакан перед собой на пол. – Знаешь, как это называется?
- Как? – уже почти злобно откликнулся Кит.
- План «Б», - сказал князь так важно и многозначительно, будто сам первым придумал этот термин… впрочем, не исключено, что так оно и было с учетом года.
- Ну, а как она сама называется?.. Или оно… И с чем её едят? – Тут Кит вспомнил, как можно было звать князя в теплую минуту: - Жорж, ты не темни больше, а? Скажи, как есть.
Князь дико посерьезнел вдруг. И хлопнул себя по коленям.
- Извини. Разболтался, - взросло и басовито отчеканил он. – Просто дух переводил. Ты бы знал, как надо было крутиться, чтобы сюда живо вернуться и все наладить для твоего… кхм, визита… Это когда я понял, что в нее снарядом не попал… Ее зовут Эн. Просто буквой «Н». «Неизвестная», как надо полагать. Но посвященные знают другое имя. Или прозвище, если угодно… Спящая Охотница! И она – самое страшное оружие на Земле. А может, и во всей Вселенной! Знакомого нашего маркшейдера новое детище. И если бы не она, я бы сейчас не с тобой чаи тут, на даче, гонял, а бился бы с большевиками, как мои товарищи-юнкера… Неважно, что проиграем сейчас, зато грядущие века нам честь отдадут. Их и осталось-то, друзей моих… Эх! – Князь зажмурился как будто от боли смертной, потряс головою. – Как тех индейцев-могикан!
- А кто на «Лебеде» остался? – осторожно спросил Кит, заодно чтобы отвлечь князя от мрачных исторических мыслей.
- Да вот вообрази, пришлось Евсеичей немного подучить управлению и на них положиться, - ответил князь и снова тяжко вздохнул. – На безрыбье и раки за рыбу сойдут.
- А Лиза? – выпалил Кит, не выдержав напора души.
И весь ознобом так и облился с макушки до пяток.
Князь стрельнул в Кита глазами. Дуплетом! Вот так бы он в эту Спящую Охотницу попал, как в Кита. Бедный Кит последний вздох потерял от такого взгляда.
- А, Элиз… Елизавета Януариевна пребывает в добром здравии, кланяться велела, - с необъяснимой смесью укори и издёвки в голосе доложил князь. – Подросла, похорошела, но не скажу, чтобы вровень с тем поумнела… Впрочем, для девушек это и не обязательно. Да только не в нынешней обстановке. Говоря прямо, отбилась от рук. Считай, свое дело завела…
И замолк, дыша на Кита тишиною.
Мерцающее торнадо предположений, неясных картин и портретов пронеслось в сознании Кита. Какое-такое «дело»?! Может, смертельно повздорив с братцем, кому командовать, княжна Лиза свой собственный геоскаф завела и, теперь бьется с будущем в одиночку? Или надумала пиратствовать где-то в веках, нападая на геоскафы маркшейдера Вольфа?
Кит перетерпел, не разразился суматошными и дурацкими вопросами. И это служило еще одним подтверждением того, что за год он повзрослел.
- Вы бы, право, повлияли на нее при оказии, Никита Андреевич? - как будто из последних сил заставляя себя не кривить губы в усмешке, проговорил князь. – Она ведь к вам… сами знаете…
Кит сделал вид, что занят проглатыванием куска сухой галеты, и этот кусок встал у него поперек горла. Кит кашлянул, вытолкнул его обратно и, по дури, сунул в рот еще и сухой остаток. Где трагически захрустело – во рту, в голове или где-то на улице, на морозе, - было уже не понять… Вот и князь съежился в большой своей шинели и прислушался опасливо.
Точно! Хрустнуло то ли деревянно, то ли железно и раскатилось там – наружи!
- Вот черт! – хрипнул князь и кинулся к окну… вернее, мимо окна, прямо в стену рядом, будто решился проскочить сквозь нее и чудесным появлением наружи спугнуть кого-то там, в зиме среди сосен.
Однако он не проскочил, а прижался к стене спиной и осторожно выглянул в окно, вывернув шею и осветив белым зимним светом пол-лица.
