И теперь этот сон. Он уже начал забываться, и Джесса попыталась всё вспомнить. Кари был здесь и сказал… она уже не помнила что. Подумав, что он наблюдает за ней, Джесса скорчила гримасу.
— Это для Брокла, — громко сказала она. Но в комнате стояла тишина, и Кари в ней, конечно, не было.
Захлопнув ставень и заперев его на защёлку, Джесса спустилась вниз. В замке шли приготовления к празднику в её честь. «И правильно», — подумала она, вспомнив, как много им пришлось пережить, когда они считались беглыми преступниками, за которыми по пятам следовала погоня. Джесса разгладила складку на ярко-красном платье с вышивкой, которое для неё сшила старая Марикка; оно было украшено кисточками, полосками тюленьей шкуры и пластинками из моржового бивня. На каждое плечо Джесса прикрепила по круглой золотой пряжке тонкой работы, которые когда-то принадлежали её матери, а до этого — бабушке и были последними оставшимися фамильными драгоценностями. От их тяжести делалось спокойнее на душе.
В зале было тепло и полно народу. Многие её хорошо знали и потому останавливали, чтобы поговорить, так что Джесса не скоро добралась до возвышения для почётных гостей, изрядно утомившись от вежливых бесед. Скапти указал ей на пустое кресло рядом с креслом Вулфгара:
— Почётное место.
— Очень хорошо, — ответила Джесса, усаживаясь. — А где хозяин?
Скальд усмехнулся и сел рядом с ней:
— Где-то там, разговаривает. Сейчас придёт.
— Надеюсь. Очень есть хочется.
И тут Джесса ясно вспомнила свой сон, лужицу, белую фигуру, которую ей пытался показать Кари, и голод. Голод она помнила сильнее всего. Но сейчас ей было не до этого, и Джесса решила обдумать всё попозже.
Задумчиво опершись на руку, она смотрела на гостей, которые разговаривали, спорили, отрезали себе куски мяса, смеялись. Руки, лица. Слова. Три жарко пылающих очага источали тепло; дым поднимался к потолку и висел там, скапливаясь возле отдушин и круглого окна. Под крышей громко хлопали крыльями голуби. На стенах висели тяжёлые гобелены, и Джесса вспомнила, как они горели в волшебном огне Гудрун в ту ночь, когда колдунья исчезла. В центре зала стояла огромная колонна с вырезанными на ней древними знаками, означавшими власть и удачу. Гудрун приказала вырезать на колонне свой знак — белую змею; сейчас от неё остались едва различимые следы, скрытые под новыми рунами, вырезанными по приказу Вулфгара его жрецами и шаманами.
Джесса увидела, что Вулфгар направляется к ним, но тут его остановил Видар, заведя с ним какой-то разговор.
— Не понимаю, это что, так срочно? — проворчал Скапти.
— Он тебе не нравится, да?
— Кто? Вулфгар?
Джесса улыбнулась:
— Ты сам понимаешь, о ком я говорю, умник. Видар.
Скапти провёл рукой по краю своего кубка.
— А ты всё так же остра на язык, Джесса.
Вспомнив о хозяине харчевни, Джесса нахмурилась, но тут к ним подошёл Вулфгар:
— Прости, Джесса.
Он махнул рукой слугам, и на столах начали появляться огромные блюда с едой. Всё было очень вкусно, и Джесса принялась с аппетитом есть. Тем временем Вулфгар рассказывал ей, что начал поиски грабителя из харчевни.
— Я повыгоняю всех разбойников, как только до них доберусь.
— Вот именно, сначала доберись, — пробормотал Скапти.
— И доберусь. — Вулфгар оглядел зал. — Всё начало меняться, Джесса, и мне ещё очень много нужно сделать. Гудрун чуть не погубила нас; мы заразились колдовством, злыми чарами. Вспомни, люди боялись говорить открыто. Злым чарам не нужно оружие, не нужно всаживать нож под рёбра; они подавляют в людях мужество, лишают их воли, превращают в пугливые тени, шмыгающие по углам. Мы покончили со всем этим.
Джесса молча кивнула, думая о Кари. Он ведь тоже занимался колдовством и помог Вулфгару вернуть его земли. Неужели ярл об этом забыл? И не потому ли Кари предпочёл жить в уединении?
Видар внимательно наблюдал за ней, прислушиваясь к их разговору; ей это очень не понравилось. Видар поддакнул:
— Вулфгар прав. Мы прекрасно обойдёмся и без колдовства.
Джесса не выдержала:
— А как же Кари?
Видар пожал плечами. Вулфгар смутился:
— Кари — это, конечно, другое дело.
— К тому же он далеко, — добавил жрец.
«И тебе ужасно хочется, чтобы он был как можно дальше», — подумала Джесса, видя, как Видар что-то тихо сказал на ухо Вулфгару, в то же время следя за гостями в зале.
— Ну что, — шепнул ей Скапти, — я вижу, он тебе тоже не нравится.
Джесса отстранилась:
— Не говори чепуху.
— Это не чепуха, Джесса.
— Это его ты имел в виду, когда говорил об осах?
Скапти едва заметно кивнул.
Когда разговор зашёл о Гудрун, все притихли.
— С тех пор как она исчезла, о ней больше не было слышно, — сказал Вулфгар. — Похоже, она скрылась за границей света.
— Неужели нам так повезло? — заметил Скапти.
— А что Белый народ?
— О нём тоже ничего не известно. Только на прошлой неделе к нам приезжал один человек из Тикка-вуда — это в стране вечных льдов. Он говорит, что в горах видели какое-то странное облако, искрящееся и переливающееся разными цветами и меняющее форму, словно внутри его кто-то находится. Местная колдунья говорит, что это Белый народ насылает на нас колдовство. Этого народа никто не видел — да и не увидит.
— Значит, ты думаешь, что они… что она… хочет нам отомстить? — сказала Джесса.
— Иногда я так думаю, — сказал Вулфгар, отпив из чаши. — Иногда.
Видар сказал:
— Говорят, она была очень красива?
Джесса удивлённо посмотрела на него:
— А вы её никогда не видели? Да, она была красива и очень жестока.
— Ледяная свеча, — сказал Скапти, беря в руки кантеле. Под его рукой тихо запели струны. — Женщина с ледяным сердцем. Вот какой она была, эта Гудрун.
В зале стало тихо, когда все увидели, что Скапти встал.
Скальд пел, и Джесса чувствовала, как песня согревает её, словно хорошее вино. В ней говорилось о Вулфгаре, его подвигах и мудром правлении. Слова сплетались между собой, музыка звучала в сложном ритме, наполняя собой притихший зал; а когда затихли последние звуки песни, после минутной паузы зал взорвался одобрительными криками, словно певец и его музыка только сейчас добрались до глубины сердец слушателей.
Джесса почувствовала, что от сытной пищи и вина её клонит в сон. Она тихо сказала Вулфгару:
— Я выйду на свежий воздух.
Он кивнул:
— Возьми мою накидку.
Джесса встала и стала проталкиваться к выходу. Возле самого большого очага жонглёр подбрасывал над головой три топора, а зрители, держась на почтительном расстоянии, замирали от восторга. Вдруг один из топоров с глухим стуком упал на солому, устилавшую пол; жонглёр, едва успевший от него увернуться, был награждён насмешливым улюлюканьем.
Джесса выскользнула за дверь. На чёрном небе застыли звёзды. Джесса глубоко вдохнула холодный воздух, чувствуя, как проясняется от винных паров и дыма голова; закутавшись в тяжёлую накидку Вулфгара, она смотрела в ночную тьму.
Вокруг было тихо. Над домиками поднимался дым, где-то кудахтали куры. Даже собаки, казалось, уснули. Джесса немного походила по двору, ступая по застывшей грязи. Внезапно небо засияло разноцветными огнями, которые то тут, то там начали вспыхивать над звёздами, словно гонимые ветром. Алые, зелёные, бледно-голубые. Сколько раз она уже видела это сияние и каждый раз не могла надивиться. Одни говорили, что эти огни зажигает великан Сурт, другие — что на небе сверкают стены Асгарда. Скапти говорил, что эти огни образуются из-за морозного воздуха, но что может об этом знать поэт?
Дверь дома открылась; во дворе появился какой-то человек, сразу спрятавшийся в тени стен. Потом он вышел на середину двора, и зелёно-голубой свет огней осветил его лицо. Это был Видар. Оглянувшись, он начал тихо пробираться между домами, а когда из одного из них вышла женщина, сразу отступил в тень.
Джесса очень удивилась. Почему он это делает? Увидев, как он скрылся за кузницей, она тихо пошла следом. Жрец куда-то шёл; амулеты и талисманы на его шее и длинной накидке позвякивали в такт шагам. Видар торопливо пересёк селение и вышел к маленькой кособокой хижине на окраине. От хижины доносилось блеяние коз. Где-то рядом о берег плескались волны фьорда.
Спрятавшись за стеной, Джесса стала следить.
В ночной тишине раздался тихий стук в дверь. Она приотворилась, и показалось чьё-то лицо. Видар скользнул внутрь, и дверь захлопнулась.
Прислонившись к стене, Джесса глубоко вздохнула. Это было невероятно. Она узнала это лицо, узнала сразу. Она узнала бы его везде. Это был грабитель с крысиным лицом, напавший на неё в харчевне.
Даже сильные духом смутное время с мукой душевной сносили.
Сон — такого она ещё не знала. Испытывая тяжесть в желудке и голове, тварь весь день пряталась в узкой пещере на склоне холма; там её глаза и мысли затмила какая-то странная пелена.
Когда тварь проснулась, дневного света не было. Сверху на неё смотрели звёзды. Она ещё немного полежала, свернувшись на полу пещеры, но вскоре из белой пустоты возник властный голос; тварь распрямила конечности и встала.
