Ранкстрайл открыл для себя, что слова походили на шаги водоноса, который бродил по узеньким улочкам Внешнего кольца, продавая лимоны и чистую воду: коромысло, на котором висели ведра, раскачивалось на каждом шагу, и ведра лупили по спине всех, кто не успевал уклониться, а водонос жалобно просил прощения после каждого удара. Так и со словами: даже не желая того, даже изо всех сил стараясь избежать этого, словами можно было причинить боль.
— Здесь нет орков, — пробормотала мама, — и сюда они никогда не придут. Тебе не нужно никакое оружие. Варил неприступен… Его окружают стены… А ты знаешь, что в этом горшочке?
Даже Ранкстрайл по быстроте последних слов и напускной веселости, с которой мама произнесла их, сумел понять, что она хотела лишь поменять тему разговора. Он думал, что мама будет гордиться его стремлением сражаться за нее, погибнуть, если нужно, но ожидания его не оправдались. А он так хотел, чтобы мама им гордилась! Он бросился бы в огонь и в воду, лишь бы ее взгляд засветился снова. Оставалось лишь говорить, решил Ранкстрайл, довольный тем, что знает правильный ответ на мамин вопрос.
— В-вкусно! — попытался объяснить он. — К-касиво, — добавил Ранкстрайл, пытаясь придумать, как же описать словами свет, исходящий от коричнево-золотой массы в горшочке. В это мгновение на глаза ему попалось янтарное ожерелье на прилавке ювелира, и его осенило: — Как это! — ликующе воскликнул мальчик, указывая на ожерелье.
Ну что за напасть! Снова его слова возымели сходство с ведрами водоноса…
Снова радость поблекла в глазах матери.
— Откуда ты знаешь? — понизив голос, спросила она. — Откуда ты знаешь, что в этом горшке? Ты же никогда не видел меда. У нас его никогда не было.
Ранкстрайл остолбенел от этого вопроса. Желая как можно скорее изгнать грусть из маминых глаз, он лихорадочно пытался найти какой-нибудь подходящий ответ. Откуда можно что-то знать? Откуда он знал, что внутри горшка? Он знал это, и всё. Так же как знал, что он — Ранкстрайл, а мама — мама. Ниоткуда, просто знал. Это невозможно было объяснить. Ранкстрайл снова неопределенно махнул рукой.
— Ты знаешь то, что еще не произошло? Ты можешь видеть то, что будет?
Вопрос не имел никакого смысла. Ранкстрайл сжимал в руках горшочек меда и изо всех сил старался придумать, что же сделать, чтобы мама снова улыбнулась. Он пытался понять, что же он сказал или сделал не так, почему ее радость улетучилась, как улетает бабочка сквозь неплотно сжатые пальцы.
— Если ты и вправду знаешь, что должно случиться, никому об этом не говори, — шепотом, едва слышно, сказала мама, — никогда и никому, понял?
Ранкстрайлу понравилось, что она говорила с ним шепотом, он снова увидел в этом мамино доверие и участие, которые так ценил и которые почему-то разбились о его слова. Хоть и не понимая ничего из всего сказанного ею, он энергично закивал, обещая самому себе как можно больше держать рот на замке, о чем бы ни шел разговор.
Мать снова обняла Ранкстрайла, и страх, что он навсегда уничтожил ее улыбку, стал понемногу отступать.
Они прошли через ворота второй крепостной стены и оказались во Внешнем кольце.
Внешнее кольцо, по сравнению со Средним и Цитаделью, было построено значительно позже, и в нем царили нищета и убожество. Стиснутое между высокими крепостными стенами, оно постоянно находилось в тени; лишь в летний полдень оно ненадолго заливалось солнечным светом, изгонявшим на пару часов тьму и сырость, неизменно царившие здесь все остальное время. В северной стороне кольца бил ключ, наполнявший водой фонтан в виде головы грифона, который, в свою очередь, наполнял большие каменные корыта для стирки белья и бесконечные, никогда не высыхавшие лужи. Зеленовато-коричневый мох сползал с высоких стен прямо на крыши убогих домов, похожих больше на норы, появившиеся под стенами бастионов как грибы после дождя. В них находили пристанище все те беженцы, которые причаливали к Варилу в поисках безопасного места для жизни: дезертиры с восточных границ Изведанных земель, сбежавшие от яростных налетов орков; светловолосые гиганты, изгнанные из Северных гор волками и холодом; полчища бродяг, пришедшие из степей по ту сторону Неведомых земель.
Варил никогда не оказывался в осаде, даже тогда, когда орки набросились, как шакалы, на земли людей и лишь сиру Ардуину удалось победить их и изгнать за пределы Изведанных земель. Под влиянием всеобщей беспечности внешние стены города были безалаберно предоставлены своей участи и с течением времени становились все более дряхлыми и неровными. Алебардщики вышагивали по полуразвалившимся бастионам, между шаткими камнями которых находилось место не только каперсовым кустам, но и целым деревьям, от инжира до дикой черешни. Там, наверху, куда все-таки попадало немного солнца, располагались самодельные деревянные террасы, которые опирались на балки, вбитые для этой цели в крепостные стены. Туда можно было забраться по веревкам и приставным лестницам. На террасах, в тонком слое земли, доставленной вручную, были разбиты импровизированные огороды. Во время дождей земля осыпалась на крыши хижин и лачуг, где постепенно ко мху и грибам добавились заросли папоротника. Все это превращало Внешнее кольцо в нечто среднее между городом, лесом и подвесным огородом. В солнечные дни высоко на террасах, защищенных бастионами от ветра, вперемешку с красными помидорами и фиолетовыми баклажанами красовались белые капустные кочаны, прикрытые развешанным на просушку бельем. Работа прачки оставалась одной из основных профессий во Внешнем кольце.
Каменные арки, соединявшие внешние стены со средними, были увиты не цветами, как в Цитадели, а растениями со съедобными плодами. Крупные гроздья винограда и мелкие ягоды ежевики и малины едва успевали созреть, как их тут же обдирали ребятишки Внешнего кольца и стражники.
Внешнее кольцо, как и все места, где собираются бродяги и оборванцы, представляло собой постоянный рынок.
Единственными официально разрешенными профессиями были прачка и торговец съестными припасами: в задачи того, кто прибывал в Варил последним, входило кормить других горожан, стирать их белье и утешать их души, позволяя им роскошь милостыни. Покупая сырые продукты и перепродавая их в виде готового блюда, можно было хоть как-то сводить концы с концами. Большинство мастеров и ремесленников Среднего кольца обедали у себя дома, в примыкавшей к мастерской кухне, но это не распространялось ни на подмастерьев, учеников и подсобных рабочих, которые чаще всего были родом из окрестных деревень, ни на покупателей — а весь этот народ тоже надо было накормить. Стражникам полагался ежедневный, но несколько унылый армейский рацион, и многие из них были готовы оторвать от себя пару монет, чтобы разнообразить свое питание.
Количество различных блюд, находившихся в постоянной продаже, было огромным, но все-таки недостаточным, чтобы удовлетворить голод и набить животы всех желающих. Каждый что-то продавал, и яростный запах свежеприготовленных яств клинком пронзал тех, кто не мог себе их позволить. Яркий цвет помидоров и баклажанов ослеплял тех, кто не мог стать их обладателем. Кудахтанье кур оглушало тех, кто их не имел и кто пошел бы на все ради осуществления несбыточной мечты стать хозяином хоть одной из них. Дети кувыркались в лужах вместе с гусями, веселясь, но в то же время ни на секунду не теряя последних из виду. Тут и там виднелись лотки с улитками, сдобренными петрушкой, с жареными лягушачьими лапками, а иногда, по праздникам, и с глазированными куриными крылышками, приправленными острым перцем. Запахи разносились во все стороны, во все уголки топких узеньких улочек, вверх, к страже на крепостных стенах, вверх, к огородам с капустой и баклажанами. Повсюду шныряли хорьки, которых выращивали дома для ловли мышей и на забаву детям, а также для того, чтобы зимой добавить в кашу мясо и подбить обувь теплым мехом. За этими зверьками нужен был глаз да глаз: они постоянно сбегали и гоняли кур, давая повод к яростным ссорам между своими хозяевами и хозяевами своих жертв, настоящих или потенциальных. Рис продавался большими джутовыми мешками или, вареный и приправленный, маленькими мисочками, сплетенными из соломы. На каждом углу жарились каштаны или фасоль, в зависимости от времени года.
Пока они шли по грязным улицам, погруженным, несмотря на жаркий полдень, в глубокую тень, мать начала рассказывать Ранкстрайлу сказку, единственную, которую знала: про принцессу, которая нашла лягушонка и от радости, что он привнес в ее серую, одинокую обыденность хоть немного развлечения, поцеловала его, превратив тем самым в прекрасного принца. Отец имел в запасе другую сказку, для тех ночей, когда град летних гроз сотрясал их убогую лачугу, как гнездо на ветке, — сказку про волка и козу, которые сталкиваются в грозу в одном убежище и в темноте думают, что другой относится к их же породе, что и позволяет им дожить до утра в мире и согласии.
