— Деньги на бочку! — заявил Аксель, входя в роль и гоня из головы мысли типа: «Да подавись ты своим проклятым миллионом!» — Меня тут уже раз обманули…
Что-то блеснуло, и перед опешившим мальчиком выскочила из пола огромная дубовая бочка, судя по запаху, взятая второпях со склада несвежей сельди. На бочке стояла небольшая, но вместительная стальная касса с буквенно-цифровым диском.
— Набери своё имя, фамилию и дату рождения, — предложил Штрой. — А потом посмотрим внутри — нет ли там чего-нибудь.
И мальчик как можно медленнее набрал:
«АКСЕЛЬ РЕННЕР 12 ИЮЛЯ 1992»
Что-то щёлкнуло, и касса открылась. Перед глазами Акселя оказалось то, чего он и ожидал: толстые пачки пятисотевровых купюр, перехваченных бумажными лентами. На каждой ленте стояла печать и подпись кассира. Но, притворившись, что он всё ещё настороже, будущий актёр начал вертеть каждую пачку перед глазами, выборочно просматривая купюры на свет. Поэтому он не заметил, с какой бешеной скоростью понеслись созвездия в глазах Штроя, прикованных к набранному шифру. Затем эти глаза погасли и стали так же темны и пусты, как глаза страшного мальчика, дремлющего в соседнем кресле. Поражённый Фибах сделал несколько мелких шажков, вглядываясь в Многоликого, словно видел его таким впервые.
— Ты — внук Гуго Реннера? — медленно произнёс Штрой, подходя к Акселю вплотную и кладя руку ему на плечо. Рука была обычная, мягкая и даже тёплая, но Аксель от ужаса уронил пачку банкнот на пол. — Умершего 2 августа 1990 года в Мюнхене?
— Да… — шёпотом признался мальчик.
— Профессор, — ещё медленнее сказал Великий Звёздный, поворачиваясь к Фибаху, — подумайте хорошенько… Вы меня слышите? ХОРОШЕНЬКО! И скажите, не происходило ли в замке с момента появления этих детей чего-нибудь странного? Необъяснимого колдовства, например?
— В-вроде бы нет, — с запинкой произнёс Фибах. О, Аксель знал, о чём он думает!
— Вы уверены в своих словах? Пусть даже ерунда, мелочь… Ошибка обойдётся нам не менее дорого, чем история с псом. Если не дороже…
Фибах колебался. Аксель устремил на него ненавидящий взгляд в упор. Но что был взгляд детских глаз в сравнении с привычным ужасом перед Штроем, который тоже смотрел на предателя не отрываясь?
— С-стенка между комнатами детей стала п-прозрачной. Невидимой…, — выдавил наконец Фибах. — И никто не знает, почему. Никто ничего не делал…
— Твоя работа? — повернулся Штрой к Акселю.
— Нет! — искренне сказал тот, глядя в чёрные провалы его глаз. — Я же не умею колдовать…
— Можешь припомнить, что ты делал перед тем, как впервые заметил это? Я сумею заглянуть в твою память, если ты будешь помогать мне. Сосредоточься — и я удвою содержимое твоей кассы!
— Пожалуйста, — пожал плечами Аксель, добросовестно напрягая память. — Можете не удваивать… — он спохватился, — а утраивать! — И он стал думать о ночных неясных воспоминаниях, точнее, о том, как ему хотелось что-то вспомнить, но напрасно… Поймал мелькание созвездий в глазах Штроя — и опять уснул наяву.
Великий Звёздный поднёс морщинистую ладонь к лицу Акселя, и из медленно раскрывшихся губ мальчика вылетели слова — монотонно и очень тихо:
— Что ж, надо начинать день, и когда упадёт вечерняя тень, тогда-то, может, и вспомню я, в чём же была тревога моя. Посмотрим, что делается у Кри. Которая там, за стеной. Внутри.
— Ясно, — так же тихо сказал Великий Зёздный, отступив на шаг. — Рад, что не ошибся в тебе… — Он отвёл глаза, и Аксель тут же проснулся.
— Мне опять приходится извиняться перед вами, — бросил Штрой Фибаху, — однако я вынужден пересмотреть все свои планы. Теперь мы сможем обойтись без очень многого… если всё получится. Но вам я буду благодарен за этого мальчика (и, вероятно, за его сестру) — ещё больше, чем за Шворка, — прибавил он, заметив торопливое движение профессора.
— Что здесь происходит? — выдавил тот. — Я сейчас сойду с ума…
— А я, пожалуй, составлю вам компанию в этом деле… Вечером, уважаемый, мы разберёмся в наших проблемах вечером! — И Штрой многозначительно кивнул на жадно слушающего Акселя. — За девочкой можете не ходить, мне уже всё ясно. Вы приведёте ко мне обоих детей в восемь часов. А сейчас наш Аксель свободен. Что же ты оставил свои три миллиона, друг? — окликнул он мальчика, который поспешно двинулся было к лестнице. — Где твоя прежняя… хозяйственность?
Аксель покраснел и, смешавшись под проницательным взглядом Штроя, схватил изрядно потяжелевшую, увеличившуюся в размерах кассу. И был таков.
— Может быть, вы мне всё-таки скажете… — не без раздражения начал Фибах.
— А что тут говорить? — пожал плечами Штрой. — Перед нами — внук Гуго Реннера… Реннера Упрямца, — многозначительно добавил он, подчеркнув последнее слово.
— Чем же он так упрям? — криво улыбнулся профессор.
— Был упрям! — вздохнул Штрой, садясь.
— Был?
— Был… А мог бы здравствовать и сейчас. Налейте-ка мне ещё чего-нибудь… Благодарю! Память о Гуго Реннере изгладится из наших умов не скоро… теперь же, когда у него появился наследник, — может, и никогда. Если бы он захотел, то стал бы самым великим духом Лотортона. И не только его! А нашёл его один из моих подчинённых — совсем случайно. Он пролетал над пустынным побережьем Нордзее поздней осенью, там, где редко встретишь и духа, и человека. Макушки прибрежной рощи казались сверху чёрными когтями, на них не было ни одного листа. И вдруг мой посыльный увидел, что роща сорвалась с места и понеслась за ним следом. Курьер даже сперва решил, что попал в засаду! Он замедлил полёт и увидел, как деревья спешат к берегу моря и погружают ветви в воду, будто ловя рыбу. Подлетел к воде — прибой весь позеленел: к берегу подошли огромные стаи изумрудных рыб. Но, когда дух пригляделся, оказалось, что это листья. Деревья подгребали их к себе, и листья тут же прирастали к их ветвям, словно наступила весна. Потом в дюнах показался человек в поношенном пальто с записной книжкой: он строчил какие-то стихи и ухмылялся. Наконец перечеркнул всё — деревья потеряли листву и исчезли. Это и был Гуго Реннер.
Мой курьер приземлился и заговорил с ним. Он не усомнился, что перед ним — звёздный дух высочайшего ранга. Каково же было его изумление, когда оказалось, что Реннер понятия не имел о реальности происходящего! Он считал, что всё это — его поэтические галлюцинации. Попросту говоря, сны! Более того, он считал, что вся наша жизнь — сплошной затянувшийся сон…
— А это так? — осторожно вставил Фибах.
— Нашли кого спрашивать! Короче, мой порученец объяснил ему истинное положение вещей, которое сам Гуго, разумеется, счёл очередным бредом, и наконец за дело взялся я. Ох, и намучились же с ним мы все! С огромным трудом нам удалось убедить старину Гуго не зарывать такие волшебные таланты в землю и заказать свою смерть. Может, мы бы даже и отступились, но выяснилось потрясающее обстоятельство: стихотворные заклятия, наложенные им, не мог снять никто, кроме него самого! Для него не существовало неудач, промашек, слабого поля… Он сам его создавал! Представляете, что это значило?
— О да! Что будь Гуго Реннер жив, я был бы вам не нужен!
— Узнаю человека! — фыркнул Штрой. — Первая мысль, конечно, о соперниках. Вот это вас всех и погубило…
— Что вы хотите сказать?
— Что если бы люди не соперничали, они бы уже давно обогнали нас, и тогда я служил бы вам, а не вы мне… Я ведь тоже мог бы закопать Гуго в прибрежный песок и забыть о нём, понимая, что, став духом, он поднимется выше меня. Но я думал о другом. С ним Лотортон раздавил бы любых врагов! Кого угодно… Разумеется, нельзя было начинать с этого — сразу, в лоб. Гуго был пропитан моралью, как старая одежда — нафталином… Ну, пришлось объяснять ему, сколько добра он мог бы… и так далее. Тогда он согласился. И вот тут мы допустили очень большую ошибку…
— А я думал, вы никогда не ошибаетесь!
— Не следует считать меня таким идиотом, дорогой друг… Мы воскресили Реннера почти сразу же после его добровольной смерти, не дождавшись, пока всё человеческое в нём истлеет! Хотя, может, и это не помогло бы с таким особым материалом… Тем не менее, хочется думать, что лет через триста он проснулся бы настоящим духом — без жалости и предрассудков. А так он взбунтовался на первом же совещании, уяснив себе наши планы. И, если бы он захотел, то ушёл бы от нас живым: он ведь был неуязвим, стоило ему только оградить себя нужным заклятием. К счастью, он не напал на нас и не вернулся к людям… Просто не стал сопротивляться и умер, заставив нас сожалеть об упущенных безграничных возможностях!
— Откуда же, по-вашему, они у него взялись?
— Хороший вопрос! В принципе, мы давно знали, что среди поэтов бывают очень сильные волшебники. Но этот вдобавок никогда не растрачивал своих сил. Он считал, что целый мир не стоит одной его строчки. Я как-то спросил его, почему он, с его-то убеждениями, не отдал свои стихи людям, чтобы сделать им добро. Гуго ответил: «Где добро, там и зависть. Я не хочу, чтобы мне завидовали». Ну что ж, он сделал свой выбор. Лично я думаю, что в одном он всё-таки был неправ. Если не для себя, то хотя бы ради своих внуков ему, безусловно, следовало нас уничтожить! Посмотрим, что выберут они…
