А теперь, милорды судьи, позволю себе предугадать ваш приговор. Я признал собственную вину, и вы посадите меня, как принято говорить в народе, на деревянную лошадку герцога Обри, полагая, что я помог убить фермера Тарабара. Однако, милорды судьи, вы подслеповаты и даже в очках способны прочесть только написанное крупными буквами. Не вы наказываете меня, но другие — за совершенный мною духовный грех. Во дни своего заточения я много размышлял над собственной жизнью и понял, что грешил. Но как? Я гордился тем, что являюсь хорошим химиком, и в моих тиглях выдают собственные секреты самые тонкие субстанции — будь то белый мышьяк, розальгар, ртутный сублимат или шпанские мушки. Но какой химик и в каком тигле сумеет проанализировать духовный грех?
Однако жизнь моя прошла не напрасно. Вы пошлете меня прокатиться на деревянной лошадке герцога Обри, и со временем двуличный доктор окажется забытым, как и вы, милорды судьи. Однако Луд останется на своем месте, как и страна Доримарская, и страшная держава за горами. Деревья по-прежнему будут питать свою жизнь соками земли и облаков, ветер будет завывать по ночам, люди будут видеть сны. Но кто знает? Быть может, однажды мой непостоянный, то горький, то сладкий господин, властный над жизнью и смертью, танцующей походкой явится во главе своих безмолвных батальонов вносить какофонию в Доримар.
Вот все, милорды, что я хотел сказать в своем последнем слове.
И он отвесил поклон в сторону судей.
Пока Лер говорил, судьи едва сдерживали раздражение и нетерпение: Закон не вещает таким языком.
Что касается публики, мнения разделились. Некоторые внимали с напряжением, но большинство, даже сторонники доктора, чувствовали себя обманутыми. Они рассчитывали, что их герой, виновен он или нет, собьет с толку судей ловкими манипуляциями со свидетельствами и блестящей казуистикой. Но речь его оказалась туманной и даже непристойной. Девицы хихикали, а молодые люди строили гримасы.
— Ужасная безвкусица, сказала бы я, — шепнула Валериана Календуле (обе свояченицы решили не портить отношений), — ты всегда говорила, что этот коротышка — презренный вульгарный тип.
Дама Календула лишь повела плечами и тихонько вздохнула.
Настал черед вдовы Тарабар произнести последнее слово.
Она подошла к кафедре, обвела судей, истицу и публику наглым, полным презрения взглядом, после чего произнесла:
— Вы задали мне вопрос, заранее зная, каков будет ответ. Иначе я не стояла бы здесь перед вами. Да, я убила Тарабара и нисколько не жалею об этом. Я намеревалась отравить его соком ивы, однако тот, кого вы зовете Эндимионом Лером, принес мне ягоды смерти и настоял, чтобы я сварила из них желе и заменила им зелье из ивы. Он предпочел эти ягоды не только потому, что они приносят безболезненную смерть. Он еще хотел проверить их действие. Он любил смерть во всех ее проявлениях и пробовал ее на зуб, ощупывал и обнюхивал, как фермер на рынке зерно.
Впрочем, надо отдать ему должное: если бы не его старания, и эта девица, которая только что разоблачала здесь нас обоих, — вдова кивнула в сторону бледной Хейзл, — и ее отец давным-давно бы отправились бы следом за фермером. Надеюсь, совесть иногда будет будить по ночам эту девку, напоминая ей о том, как она обошлась с человеком, спасшим ее жизнь.
А теперь, люди добрые, вот вам мой совет, прежде чем я отправлюсь в свою последнюю поездку, устроившись в седле позади своего старого приятеля Эндимиона Лера: никогда не делайте своими любимцами мертвецов. Покойники, как мерзкие злые псы, всегда готовы укусить руку, которая их кормит.
Она спустилась с кафедры со злобной улыбкой, леденящей кровь. Иные, глядя на нее, были готовы покинуть зал.
Теперь господину Полидору оставалось только произнести приговор, и хотя обвиняемые своими речами несколько подпортили ожидавшийся эффект, тем не менее торжественные, освященные временем слова все-таки произвели необходимое впечатление.
— Эндимион Лер и Клементина Тарабар, я считаю вас виновными в совершенном убийстве и отдаю ваши тела на прокорм птицам, а души отсылаю туда, откуда они пришли. И пусть ваша участь послужит примером всем. Ибо из каждого дерева можно устроить виселицу, и у каждого человека есть шея, за которую его можно повесить.
Вдова выслушала приговор в полном спокойствии, а Эндимион Лер с пренебрежительной улыбкой на лице. Неожиданно в последних ряд; зала началась суета.
Вырвавшись из рук удерживающих ее соседей, к помосту подбежала женщина и упала к ногам гос подина Полидора. Это была мисс Примула Кисл.
— Ваша честь! Ваша честь! — завопила она. — Вешайте меня вместо доктора! Разве это не я, сознавая все последствия, накормила ваших дочерей плодами фейри! И я счастлива, что сделала это. Что оказала услугу тому же самому господину, которому столь преданно служил доктор. Дорогой господин Полидор, пожалейте нашу страну, сохраните жизнь ее благодетелю, и если Закон требует жертвы, пусть ею стану я!
Мисс Примулу выставили из зала — рыдающую и сопротивляющуюся — под хохот и иронические реплики присутствующих.
Днем к господину Полидору явился Немченс и уведомил его о том, что в караулку только что прибежала молоденькая служанка из Академии, сообщившая, что мисс Примула Кисл свела счеты с жизнью.
Господин Полидор немедленно отправился на место трагедии собственной персоной и обнаружил мисс Примулу висящей на яблоне без малейших признаков жизни в милом старом саду, где столько поколений Цветочков Кисл носились, хихикали и обменивались своими маленькими секретами.
— Что ж, Немченс, все как в старой песне, — промолвил господин Полидор. — Истинно: «Вот висит дева, которая умерла от любви».
Виселицу соорудили в большом дворе Ратуши, и на следующий день, на заре, Эндимион Лер и вдова Тарабар были повешены.
По слухам, в тот момент, когда лицо доктора исказила предсмертная гримаса, из комнаты, в которой когда-то повесился шут герцога Обри, донесся переливчатый серебристый смех.
Глава XXVII
Ярмарка посреди Эльфова перехода
Примерно через два часа после того как господин Натаниэль выехал с фермы, он добрался до уютной низинки у подножия холмов, где расположился лагерем отряд йоменов Луда, прибывший, по его приказу, к Спорным горам.
— Стой! — выкрикнул часовой и тут же в изумлении опустил мушкет.
— Вот это да, к нам пожаловал сам Его честь мэр! — воскликнул он.
Несколько его товарищей, находившихся в лагере, игравших в карты или лежа на спине взиравших на небо, окружили господина Натаниэля и с удивлением принялись разглядывать его.
— Я приехал сюда потому, что разыскиваю своего сына, — сказал он. — Я слышал, что он… э… что он побывал здесь две или три ночи назад. Если так, вы могли видеть его.
Йомены дружно загалдели:
— Нет, Ваша честь, никаких мальчат мы здесь не видели. Вообще за все то время, что нам пришлось здесь провести, мы не видели ни одной живой души.
Господин Натаниэль устало вздохнул.
— Я так и думал, — проговорил он и обратился скорее к себе самому, чем к окружающим: — Кто знает? Может быть, он ушел Млечным Путем.
Тут ему пришло в голову, что это, возможно, его последняя встреча с простыми смертными, и бывший мэр задумчиво улыбнулся:
— Ну-ну, вижу, вы здесь как на отдыхе… особых дел нет, еды и питья вдоволь. Вот вам еще пара крон. Пошлите кого-нибудь на соседнюю ферму, купите бурдючок красного вина и выпейте за мое здоровье… и за здоровье моего сына. Я уезжаю, и путешествие мое может оказаться весьма долгим… Надеюсь, эта вьючная тропа ничуть не хуже остальных?
Йомены с изумлением уставились на него.
— Прошу прощения, Ваша честь, но боюсь, вы совершаете ошибку, — молвил, преодолевая потрясение, часовой. — Все вьючные тропы отсюда ведут не куда-нибудь, а в Эльфов переход… и еще дальше.
— Именно еще дальше мне и надо, — не стал вдаваться в подробности господин Натаниэль и, пришпорив коня, ринулся мимо потрясенных йоменов вверх по вьючной тропе, словно бы желая вихрем взлететь на Спорные горы.
Несколько секунд они стояли, недоуменно переглядываясь между собой. А потом часовой негромко присвистнул.
— Должно быть, мэр очень любит своего парнишку, — проговорил он. — Но если мальчуган действительно сумел незаметно проскользнуть мимо нас, это будет уже третий Шантеклер, который отправился за горы. Первой была маленькая мисс, сбежавшая из Академии, потом малыш, а теперь и сам мэр.
— Так-то оно так, но они отправились туда не на пустой желудок. Во всяком случае, Цветочки Кисл — это уж точно, а если в Луде говорили правду, парнишка тоже отведал того, чего не следовало бы, — сказал другой. — Однако отправляться туда, будучи в здравом уме… Доктор Лер что-то напутал, когда сказал, что все магистраты выдохлись, поскольку более мужественного поступка не совершал еще ни один из доримаритов.
