Дорога.
И один из этой бесконечности городов вел в его мир…
Эпизод II: ДОРОГА ВОСПОМИНАНИЙ
А однажды ты вспомнишь, что у тебя был друг.
Воспоминания будут возникать как из небытия, но чем дальше, тем более подробными будут они становиться, приобретая глубину и четкость. Принося с собой то счастье обретения, то боль потери, а еще иногда — странное, тяжкое ощущение, будто кто-то — или что-то — мешает тебе вспоминать…
…Это было еще до того, как ты первый раз попал на Дорогу. Ты покинул Лирнен, не дождавшись совершеннолетия, и долго бродил в одиночку по гостеприимным трактам. Был в Имладаре, в Хандоре, где подружился с юным сыном Наместника. Потом долго жил у Северных. У тех самых, что питались рыбой и строили дома из снега.
Это был удивительно спокойный народ. Живя на самом краю мира, они были много мудрее и счастливее тех племен, что кипели в бурях и страстях ближе к центру материка. Здесь было бесконечное небо, и время не глядя прощало все долги. Казалось, что здесь можно жить вечно.
Ты провел с ними много дней и ничуть не тяготился покоем. Но что-то менялось внутри тебя, и однажды, вскоре после того, как в охоте на снежного дракона ты был ранен, ты все-таки ушел, едва оправившись от болезни.
(Снежные драконы — жуткие твари, очень похожие на жаб, правда размером с дом. Неприятное зрелище — когда уродливая туша выдвигается на тебя прямо из ледяной стены…)
Ты встретил его на северной оконечности Мглистого. Невысоко над землей по склону вилась узенькая тропка, где разминуться двоим не было никакой возможности, а прыгать вниз, на камни, было бы весьма неприятно. Вы шли друг другу навстречу, он был одет в черное, и ты уже положил ладонь на рукоять, но он остановился, взглянул на тебя и, улыбнувшись, протянул руку.
Дальше вы пошли рядом.
У первого же костра ты узнал, что он тоже эльда, хотя и родился где-то далеко на юге, чуть ли не в Ургаре, что он тоже исходил весь Запад и Север, долго бродил по Тролльему плато, видел развалины древних Харнорских крепостей. А сейчас он возвращался домой, делая по пути крюки то до чародейских лесов Эрин-Витрина, то до туманных гаваней Хитлунда. Легкокрылые корабли владыки Гаваней — эльда Гириона-Корабела ему не понравились: он нашел, что в них не хватает надежности…
Впрочем, он не много говорил о своем прошлом. И он очень не любил своего настоящего имени. Как его зовут, ты так и не узнаешь. Ты до самого конца будешь звать его — Дэнна, Дэнни…
Ты рассказал ему о себе. О том, что любишь Лирнен, хотя и не считаешь его домом, потом — о сыне Наместника, потом — о Северных…
Вскоре вам пришлось выдержать первый бой, и вы обнаружили, что драться спина к спине куда удобнее, чем поодиночке.
Потом вы опять побывали у Северных. Их тяжелые ледяные плоты привели Дэнни в восторг: уж они-то были устойчивыми и надежными.
Потом, оседлав один из этих плотов, вы потратили несколько недель на плавание по островам, таким одинаково застывшим под ледяной серой коркой. Потом тебе показалось, что пора оставить Север, и Дэнна не стал спорить. Потом было еще много приключений — непонятных, веселых, страшных… Но теперь в любой драке ты мог не бояться за свою спину. А когда ты перевязывал ему раны, он смеялся, глядя в высокое небо…
…А следующее воспоминание неожиданно ожжет тебя почти паническим страхом.
…Однажды в предгорьях, в красной степи вы наткнулись на высокую белую стелу, одинокую и величественную. Вы стояли у ее подножия, и от этого она казалась вам едва ли не выше самых высоких гор.
Под монументом был Могильник. Без нечисти — просто длинная, узкая комната, пол которой завален старым оружием, украшениями, потемневшими монетками… Глаза хорошо различали предметы в ржавом полумраке.
Вы уже собрались уходить, когда вдруг, подняв глаза на Дэнни, ты увидел, что обращенное к тебе лицо не было человеческим.
Огромные, круглые, без зрачков, светящиеся белым светом глаза на темном, морщинистом лице, слипшиеся сосульками космы до плеч, оскаленные в злобной и радостной усмешке зубы…
А когда ты перевел взгляд на свою руку, ты увидел и на ней длинные, узкие когти.
И в тот же миг навалилась абсолютная тьма, глаза сразу перестали различать что-либо вокруг. Ты растерянно шагнул вперед, наткнулся на стоящее у стены копье и остановился.
Ты слышал, что Дэнна зовет тебя откуда-то из черной пустоты, ты и сам кричал ему, а потом раскинул руки так, что пальцы почти коснулись стен, и медленно, очень медленно пошел вперед. Пройдя с десяток шагов, ты услышал крики Дэнны далеко за спиной, но прежде, чем повернуть, решил дойти до конца.
И тут по твоей руке ударила узкая, когтистая, обезьянья лапа. Темнота лопнула сверканием глаз и истошным визгом, ты отшатнулся, но другой рукой нашарил в темноте ладонь Дэнны.
А потом вы выбрались оттуда, и все было в порядке, солнце светило по-прежнему чисто, день не изменился, и даже на твоей руке не было следов удара…
…А потом прошло время и ты, как и многие бродяги в то время, попал в Твердыню, и сам увидел Проклятого… Он был во много раз мудрее любого из тех, что окружали его, и плевать ему было на славу и на власть… Странным он был существом… Что за дело было ему до случайного бродяги-пленника? Но он заметил тебя, и часто говорил с тобой…
С ним так ничего и не смогли сделать Светлые Владыки. Он сам понял, что если мир так упорно отвергает его правду, то миру надо дать идти своим путем, даже если этот путь — ошибочен. Он был философом, этот самый Проклятый; он рассказал тебе, почему пошел против воли Высших и почему теперь жалеет об этом…
Страшная, дикая горечь грызла его постоянно, даже уродство свое он воспринимал с каким-то болезненным удовлетворением, не понимая, что другим его лицо кажется почти прекрасным…
Тогда — это было незадолго до Последней Войны — Проклятый снова жил в Твердыне. Новый Владыка готов был в любой момент вернуть ему трон, но Проклятый не хотел этого. Он не хотел больше ничего — только покоя.
А еще ты почему-то вспомнишь, что владеть мечом тебя учил старший из улайр, Сумрачных Рыцарей — по просьбе Проклятого — и что он никогда не бил в спину, презирая такой удар…
Больше память не вернет ничего. Ты просто осознаешь себя здесь, в этом огромном городе, где потом, через бездну времени, и встретишь Странника.
…Но однажды, когда ты вновь будешь упрямо перетряхивать лица и события в поисках важных мелочей, тебе вдруг покажется, что в тот раз у Могильника все было иначе, и когда вы с Дэнни вышли на дневной свет, и ты повернулся к нему, то вместо его лица снова увидел жуткую, уродливую маску, а в своей руке вместо теплой ладони ощутил волосатую, когтистую лапу.
Ты будешь точно знать, что это бред, наваждение, но почему-то тебе все равно будет страшно…
Эпизод III: ПОПАВШИЕ В ВОДОВОРОТ. ШЕРИФ. ОРУЖИЕ
Прошлым вечером, когда блеклые сумерки туманом заполнили пространство, тебе казалось, что весь город выкрашен в одинаковый светло-серый цвет. И, странное дело, хотя сумерки и сменились теперь мертвой черной ночью, впечатление серого цвета осталось.
Сейчас в глухом, холодном небе сияли многочисленные точки пронзительно-ярких звезд. Света они не давали. Скорее — ощущение света, впрочем, гораздо более сильное, чем от тусклых редких фонарей, стоявших по центру мостовых.
Серые дома, серые камни улиц, старые, рассыхающиеся створки дверей, серые крыши, тусклые оконные стекла, за которыми был все тот же жидкий полумрак. То ли короста вековой пыли, то ли просто серый налет времени.
И вместе с тем — отлично сохранившиеся внутри квартиры: будто только-только оставленные хозяевами, даже чай в заварнике еще не успел заплесневеть…
Странник встанет у окна темной кухни. Опустив плечи, время от времени касаясь холодного стекла, будет смотреть на улицу, покачиваясь на каблуках и невесело усмехаясь чему-то своему.
Ты устроишься за шатким, застеленным старой клеенкой столом. Стиснутые пальцы рук заноют от напряжения. Долгое время тишину будет нарушать лишь шорох газовой плиты да иногда бессмысленное рычание пустого холодильника. Потом Странник шумно вздохнет и поднимет взгляд. Скажет сумрачно, в никуда:
— Холодно…
Тогда не выдержишь ты.
— Да разве же это — холод? Где ты был, Странник?!
Он обернется, присядет на подоконник. Серьезно и грустно проговорит:
— Прости, Шер… Это страна, куда даже друзей с собой не берут.
— Зря…
— Страна под названием Память… Очень неприветливое место…
Ты судорожно разожмешь руки, но тут же снова стиснешь белые пальцы.
Опять повиснет молчание. Странник будет, отвернувшись, молча смотреть за окно. И ты заговоришь, осторожно подбирая слова:
— Знаешь… Память, да… Я тоже кое-где побывал… Там глухая, злая темнота… Знаешь, Странник, темнота ведь бывает разная: иногда добрая — тогда она обнимает и греет, а иногда… она душит и давит, и потом еще долго кажется, что не хватает воздуха… И я до сих пор еще не пришел в себя. Я хуже слышу и мысли иногда путаются… Ты не обижайся, если я вдруг не услышу тебя, хорошо?
