Учёные Звездочёты затихли и затаили дыхание.
И Марципана Людоедовна стояла молча — страх сковал ей язык.
В этой тишине все услышали, как за толстыми стенками сундука ворочаются, взлетают и бессильно падают уже почти задохнувшиеся в своей тюрьме звёзды.
— Да, они там, — сказал самый старый Учёный Звездочёт, поднялся и спотыкающейся, старческой походкой побрёл вслед за Студентом к золотому помосту, к кованой тюрьме, где гибли те, кому он посвятил жизнь. — Я слышу, я знаю, что они там. Надо освободить их, даже если придётся… Да, даже если придётся умереть за это… Ведь без звёзд жить нельзя…
И остальные Учёные Звездочёты поднялись вслед за своим старейшиной и, угрожающе размахивая телескопами, повторяли:
— Без звёзд жить нельзя…
Только теперь Марципана Людоедовна опомнилась. Она вскочила на кованый сундук и, выставив вперёд руки, на которых вдруг выросли длинные железные когти, заверещала:
— Назад, мерзкие старикашки! Ещё шаг, и я превращу вас в комаров!
Учёные Звездочёты остановились, потом они переглянулись и стали пятиться к своим креслам, обитым голубым бархатом.
— Ничего не поделаешь, приходится подчиняться грубой силе, — переговаривались они. — Ведь если мы превратимся в комаров, кто же будет носить наши прекрасные синие хламиды, расшитые серебряными звёздами? И кто тогда будет смотреть в наши телескопы? И составлять гороскоп для его величества, чтобы он начинал войны и казнил непослушных при благоприятном сочетании светил?
Так переговаривались Учёные Звездочёты; только один из них, самый смелый, украдкой взглянул на Марципану Людоедовну и укоризненно сказал правда, так тихо, что не слышал самого себя:
— Нехорошо, просто невоспитанно красть звёзды, достопочтенная сударыня Ведьма…
А Студент по-прежнему упрямо шёл к золотому помосту.
И за ним, задыхаясь, спотыкаясь, шаркая ногами, брёл самый старый Учёный Звездочёт.
Но сколько они ни шли, помост не становился ближе, потому что проход, устланный пурпурным ковром, удлинялся и удлинялся. Так наколдовала Марципана Людоедовна. Недаром она окончила ведьминскую гимназию медалисткой.
Марципана Людоедовна приплясывала на крышке сундука и прямо покатывалась со смеху:
— Поторопитесь, я соскучилась, эй вы, старикашка, выживший из ума, и нахальный студентик! Сейчас я вас обоих превращу в миленьких маленьких блошек, может быть, тогда вы наконец припрыгнете в мои объятья, ха-ха-ха, хи-хи-хи!
А Студент и Старый Звездочёт шли и шли по проходу, ставшему бесконечным.
С каждым шагом Студент повторял «гули-гули-гуленьки», звал звёзды, задыхающиеся в сундуке, уже почти мёртвые, милыми прозвищами, которых нет в звёздных атласах.
Услышав его голос, звёзды собрали последние силы и стали летать там, внутри сундука, быстрее и смелее.
— Прожигайте крышку! Пробивайте себе выход на волю. Прожигайте железо последним теплом, которое в вас осталось! — повторял Студент, шагая по бесконечному проходу, устланному пурпурным ковром.
Как прекрасно, чудесно и замечательно, что Марципана Людоедовна хохотала и визжала и совсем не услышала слов Студента.
Но звёзды хорошо расслышали голос своего пастуха.
Они уже не метались в тёмном сундуке как попало, а из последних сил летели все вверх, к крышке сундука, ужасно толстой и выкованной из самого прочного железа самыми умелыми царскими кузнецами.
Они летели вверх — одна за другой, одна за другой — и жгли, прожигали крышу своей тюрьмы.
И хотя железо было очень крепким — это ведь было то самое железо, из которого изготовляются топоры для царских палачей и решётки царских тюрем, — оно поддалось наконец: крышка вместе с Марципаной Людоедовной провалилась внутрь сундука.
А звёзды вылетели на свободу — все разом, огромной, шумной и весёлой стаей.
Они отфыркивались, отряхивались, жадно вдыхали ночной воздух и устремлялись к вершине хрустального купола.
Звездочёты узнавали своих любимиц и, хлопая от радости в ладоши, кричали им вслед:
— Арктур, сыночек мой!
— Кассиопея, милая!
Студент тем временем легко оттолкнулся ногами от пола, взлетел и открыл люк в куполе. Когда в хрустальном зале звёзд больше не осталось, Старый Звездочёт сказал:
— Надо вознаградить по достоинству бесстрашного юношу! Предлагаю избрать его Учёным Звездочётом.
— Не преждевременно ли это? — возразил Осторожный Учёный Звездочёт.
— И кто тогда будет работать пастухом? — сказал Увёртливый Учёный Звездочёт. — Не самим же нам — в наши лета и при наших заслугах гоняться по небу за звёздами.
— К тому же госпожа Ведьма когда-нибудь выберется из сундука и, несомненно, превратит симпатичного, но дерзкого юношу в жабу или блоху, — понизив голос, сказал Предусмотрительный Учёный Звездочёт. — А будучи блохой, точно так же, как и будучи жабой, Студент, к сожалению, не сможет смотреть в телескоп и носить голубую хламиду, расшитую серебряными звёздами.
— Звёзды так любят юношу, — снова заговорил Старый Звездочёт. — И им важнее всего, чтобы на них глядели любящие глаза: они от этого ярче сверкают.
— Позволим себе не согласиться с вами, коллега, — в один голос возразили Осторожный, Увёртливый и Предусмотрительный Учёные Звездочёты. — Звёзды не имеют права любить или не любить. Они — небесные тела, а небесные тела, в отличие от земных тел, должны быть холодными и спокойными!
Пока шёл этот спор, Ниночка влетела сквозь раскрытый люк в хрустальный зал. Она увидела Студента и ужасно обрадовалась; она уже почти не надеялась увидеть его живым и здоровым.
И ещё она увидела сестрицу свою Марципану, которая, цепляясь длинными железными когтями за стенки, выбиралась из сундука.
Ниночка скорее посадила Студента на метлу позади себя и взлетела в ночное небо.
— Стань жабой, Студент! Гурарум-пум! — диким, ведьминским голосом завизжала вслед Марципана.
Ниночка припала к метле и летела что было сил.
Никогда ещё никто на свете не летал так быстро на метле. Она летела быстро, как только могла, потому что надо, чтобы когда ведьма в третий раз выкрикнет заклятье, голос её не был бы слышен. Тогда страшное заклятье не подействует.
Ветер свистел в ушах. Звёзды услужливо сторонились, открывая дорогу.
— Гурарум-пум-пум! Будь жабой, Студент! — второй раз донеслось издали, но всё-таки достаточно внятно и громко заклятье Марципаны.
От скорости захватывало дыхание. Руки устали сжимать метлу. Далеко и высоко улетели Ниночка и Студент. Так далеко, что уже и Звёздной палаты не стало видно, и всего Царского города, и дремучего леса, окружающего город. Только звёзды и облака, облака и звёзды. И всё-таки из дальней дали в третий раз прозвучал ведьминский крик:
— Гурарум!..
Ниночка в ужасе оглянулась, чтобы посмотреть, не превратился ли уже Студент в жабу. «Всё равно я буду тебя любить до самой смерти…» — про себя прошептала она.
Но Студент не стал ещё жабой.
— Тум-пум! — провизжала ведьма и вдруг… уснула, не закончив заклятья.
Ведь наступил Тайный час.
Ведьма уснула, уснули, прильнув к телескопам, Звездочёты. Уснули все люди в городе, звери в лесу, вода в реках, ветер в поле, цветы на лугу.
А Студент и Ниночка летели по чёрному небу за звёздной рекой, льющейся полого и тихо, как всякая полноводная река.
— Пастух и пастушка… — журчали звёзды. — Пастух и пастушка…
В ту памятную ночь Студент раз десять подсыпал пшено в серебряное корытце — звёзды так наголодались — и много раз менял ключевую воду в золотом корытце, чтобы они могли как следует смыть пыль. Ниночка помогала ему. Всякий раз, взглянув на Ниночку, студент думал: «Плохо бы мне пришлось одному!»
Звёзды вдоволь ели и пили, а потом долго-долго плескались в ключевой воде.
Но зато как прекрасно сверкали они в ту ночь, когда снова поднялись в небо.
«Ах, как вызвездило сегодня», — повторяли все те, кто хоть на секунду проснулся в ту ночь, прежде чем снова закрыть глаза. А в ту ночь просыпались все, у кого завтра день рожденья, или если не завтра, то через несколько дней, или через несколько недель, несколько месяцев…
И просыпались влюблённые. И те, кому суждено когда-нибудь полюбить. И те, кто любил когда-то.
Проснулся и Старый Звездочёт. Он открыл глаза и тоже сказал:
— Ах, как вызвездило сегодня!
