Славка вскочил с дивана и в темноте забегал по комнате.
Вот придумал так придумал!
Над городом взошла луна и долго стояла, уставившись вниз немигающим оком. Порой её окутывали быстрым серым плащом взъерошенные облака; они проплывали мимо, и края у них серебрились, как от мороза. Иногда они не успевали коснуться луны, и тогда вокруг неё открывалось небо и прорезывались звёзды, нестерпимо яркими точками, а потом они исчезали в сером блёклом тумане.
В одно из таких ничем особенно не отмеченных мгновений суровый милиционер Пётр Тагер, впервые дежуривший ночью на улице, случайно взглянул на небо, благо ни один дом здесь особенно не возвышался над всеми, и увидел, как что-то большое и странное чиркануло по небу, оставив за собой жёлтый сияющий сноп бегущих лучей.
Это не могло быть северным сиянием, в Ленинграде оно не сияет, падающей звездой тоже быть не могло: он видел падающие звёзды, они совсем другие… «Может, это отсвет какой-нибудь случайной кометы?» — тихо подумал про себя Тагер, но не дал увлечь себя этой мыслью.
Если бы это было так, то про комету он прочитал бы непременно в газете, а раз молчат учёные, — значит, ему просто примерещилось…
Но всё-таки он долго шёл и не отрывал взгляда от серого ночного неба и в конце концов невежливо налетел на одинокую позднюю прохожую: это была Светлана Леонидовна, она возвращалась из театра и спешила по пустынной улице, чтобы поскорее оказаться дома.
— Уж извините… — проговорил Тагер, хватаясь за её рукав, чтобы остановиться и не сбить её с ног. — Я не нарочно, честное слово. Так получилось… Засмотрелся на небо.
— Ничего, — ответила Светлана Леонидовна. — В другой раз будьте осмотрительней.
— Мне кажется, — сказал Тагер, пропуская замечание, — я видел нечто замечательное…
— Не морочьте мне голову, — сказала Светлана Леонидовна, — уже слишком поздно.
— Я могу проводить вас. У меня как раз ночное дежурство. Я должен охранять покой жителей этой улицы.
— Не стоит беспокоиться. Я никого и ничего не боюсь. Разве что своей работы, — добавила Светлана Леонидовна на прощанье и побежала дальше.
Тагер её нагнал.
— А кем вы работаете, если это не секрет?
— Это как раз большой секрет, — ответила учительница и опять побежала по улице.
Тагер не стал её больше преследовать, остановился посреди дороги и сказал вслух:
— Хотелось бы мне разгадать этот секрет, какая таинственная незнакомка!
Он проводил Светлану Леонидовну глазами, потом опять уставился на небо: там снова вынырнуло из синих теперь облаков нечто большое, сияющее…
— Ничего себе! — сказал Тагер, протирая глаза: может, это ему снится.
Но ему ничего не снилось: он был ночным дежурным милиционером, и спать ему не полагалось.
— Славик, что с тобой? — прошептала мама, заглядывая в комнату.
Славка быстро и тихо скользнул на диван и замер под одеялом — как будто спит. Мать подошла к нему, постояла, потом подоткнула одеяло, чтобы он не раскрывался ночью и не заболел, и поцеловала в глаза, якобы спящие. Ему захотелось обнять её, прижаться к ней, но он сделал над собой усилие и сказал себе: «Потом, потом. Когда я стану другим. Тогда ей за меня не будет стыдно».
И тут же в один миг, успокоенный, он уснул, бормоча какие-то непонятные слова, из которых она разобрала только: «Спасибо за прилёт!»
Мать невольно улыбнулась этим непонятным словам своего невозможного Кукушкина, перевернула его на другой бок, чтобы он спал спокойнее, и ушла.
Но и на другом боку Кукушкин продолжал видеть свой космический сон: как мчится он навстречу каким-то пришельцам, старается дотронуться до них, но они, словно воздушные шары, отскакивают далеко-далеко. Когда же наконец он всё же изловчился и схватил одного неведомого пришельца, чей-то красивый голос на чистейшем русском языке произнёс: «С добрым утром, дорогие товарищи. Сегодня пятница. Первое ноября, шесть часов утра. В Москве дождь. Москвичи, не забудьте, пожалуйста, ваши зонтики!»
Кукушкин привстал на локтях, непонимающими глазами огляделся по сторонам и не сразу понял, куда попал, потом увидел голую розовую Марьяшкину пятку и расстроился — узнал свою комнату.
Он выключил радио и снова лёг, надеясь вернуться в сон. Но сон потускнел и съёжился, а потом и вовсе исчез. Тогда он заснул просто так, без сновидений.
Меня разбудили в восемь часов. Родители были уже в полной парадной форме. Значит, пока я спал, в их планах ничего не изменилось.
— Скорей умывайся, а потом — к столу, — сказала мама и поцеловала меня. — С добрым утром!
Как давно она не говорила со мной так ласково, а всё потому, что ни разу никуда от меня не уезжала.
Я сел завтракать. Мама занялась поисками сумок, куда они с отцом в Ташкенте будут складывать виноград и дыни. Отец ходил по квартире, не зная, чем заняться. Он не любил сборы. Он был готов поехать в Ташкент в одной майке, но мама натолкала полный чемодан белья, и теперь он ворчал:
— До Ташкента я, конечно, его кое-как дотащу. Но там нанимай себе верблюда. Набрала столько, как будто мы отправляемся в кругосветное путешествие!
— Если тебе наплевать, что скажут о тебе мои сослуживцы, то мне — нет! И пожалуйста, подумай о своих манерах. Когда разговариваешь, не кричи и не размахивай руками.
Не успел отец ответить, как раздался звонок: это пришли Гуслевичи. Я никогда не видел, как взрываются вулканы, но уверен, что шуму там гораздо меньше, чем при встречах отца и Стаса.
Стас в два раза выше отца и тоньше, и младше, но отец всегда сгребает его в объятия и трясёт, хотя они, может быть, виделись только вчера. Хоть бы раз он так обрадовался мне!
Они тут же заговорили про какие-то свои научные проблемы, которые никого не интересовали. Зато Нина сразу подключилась к Марьяне, подхватила её на руки и закружилась по комнате.
— Господи, неужели у меня будет когда-нибудь такое чудо?
А это «чудо» уже успело нареветься.
По утрам Марьяна делается какая-то особенно звонкая: ей всех жалко. Звякнешь стаканом — плачет, уронишь ложку — плачет, бросишь подушку — плачет, от всего — плачет. Спросишь: «Ты чего?» Отвечает: «Жалко».
Не знаю, как она маму отпустила от себя. Обычно оторвать её от мамы по утрам просто невозможно. Только я один на это способен. А тут вроде и без меня обошлись. Интересно!
— А ты, мамочка, про попугайчика не забудешь?
— Не забуду. Я же обещала.
— Чтобы маленький был. Синий с красным и белыми усиками. — И Марьяна опять заплакала.
Мать бросила сумки, принялась её успокаивать и дала клятву, что привезёт ей из Ташкента попугая, красного с синим и с белыми усиками.
Марьяна засмеялась, и сразу вокруг стало веселее. Потом мы уже без всяких слёз с дикими радостными криками проводили наших родителей.
Чтобы продлить счастливые минуты расставания, я высунулся в окно, рядом со мной стояла на подоконнике Марьяна, я крепко держал её, и мы изо всех сил махали им руками.
Мама уезжала неуверенно, я даже испугался, как бы она не вернулась, отъезд даже по бесплатной путёвке давался ей с трудом. Зато отец радовался! Здорово он умеет радоваться, молодец!
— Ну и прекрасно! — весело сказал Гуслевич, когда родители скрылись из виду. — Считайте теперь, что мы — ваши, а вы — наши!
Мы с Марьяной радостно захлопали в ладоши: Гуслевичи — очень хорошие, мы их давно знаем. Стас на моих глазах заканчивает университет. На свадьбе у них мы с Марьяной гуляли. Свадьба была студенческой и состояла из одних ватрушек. Гуслевичи живут на стипендию, денег у них мало, но зато они уж такие весёлые, что просто рот не закрывается от смеха. Мы с Марьяшей так у Гуслевичей смеялись, что даже не смогли съесть эти ватрушки и унесли их домой. Это было пять дней назад.
Конечно, Марьяна без всякого сопротивления согласилась тут же стать Марианной Гуслевич, и я тоже подумал, не стать ли и мне Ярославом Гуслевичем, но вовремя спохватился. Стас с первых же минут начал закабалять меня.
— Нина, ты полностью прикрепляешься к Марьяне. Шагом марш в детский сад! — скомандовал им Стас. — И вечером будешь заходить за ней. А я беру на себя Славу. Под полную свою ответственность. Слава, как у тебя с уроками? Как не задали? Разве такое бывает? Хорошо, вечером проверю по дневнику. И за сегодня и за вчера. Обещаю тебе серьёзно: эти три дня будешь у меня жить, как на другой планете. Я за тебя возьмусь! Пошли, я провожу тебя в школу. Нам с тобой по пути.
Вот так поворотик! А я ещё считал его хорошим человеком! Как я в нём разочаровался буквально за одну минуту, а ведь знал его с первого своего класса… и так ошибиться в нём!
