— Дикари! — задрожала Катюха, вскакивая. — За что? Она же ваша! Такая же, как вы! Вы не просто дикари, вы звери, вы волки!
Но ее никто не услышал, толпа набросилась на людей, как голодная волчья стая. Рычала и ревела, клацала зубами, размахивала кольями и прутами, тянулась руками. И только Ванькино проворство спасло приятелей от неминуемой гибели. Не окажись он рядом — смяли бы в два счета, порвали заживо. Лугатику и Раппопету чуть не перебили хребты, Катюхе с Сашкой едва мозги не выбили. Меч Магов разрядил ситуацию, вдобавок Раппопет и Лугатик подхватили оружие заколотых перевертышей и начали торопливо стрелять в нападающих. Схлестнулось бешенство горожан с исступленным криком людей.
Вечер быстро сгущал темноту. Солнце сваливалось за горизонт, тонуло в вязких болотах. Бойня длилась долго, однако противостоять мечу Магов было невозможно. Орда редела, оставляя трупы. Закат начинал маячить красным горбом исчезающего солнца. Горб медленно опускался, жирно расползаясь по горизонту красной полосой.
Вскоре схватка подошла к концу. Последнему горожанину Ванька сохранил жизнь. Отступил от него, тяжело дыша, опустил меч, утомленно отвернулся, глянул туда, где тихо сужался умирающий диск солнца и ярко горела линия горизонта.
Но не стоило отворачиваться от недобитого, ярость подкинула того с земли, и Малкин получил удар по голове. Чуть не выронил меч. Обернулся, выставляя острие перед собой. Перевертыш ринулся вновь и напоролся, меч вошел ему в живот. Горожанин рухнул замертво, а на перекошенном лице осталось лютое выражение, скрытое темнотой.
Неумолимо близилась полночь. Ванька был сумрачен и молчалив. От бессмысленной крови тошнило, уже не верилось, что совсем недавно он жил другой жизнью, среди нормальных людей: рыжим, нескладным, с дурацкой прической, не высовываясь и терпя насмешки девчат. Все перевернулось в одночасье. Этот горожанин мог бы еще жить, но он выбрал смерть. Или смерть выбрала его по воле Философа. Ванька уже не пытался понять суть происходящего, но знал, что меч защищал людей.
Малкин положил его на плечо и нескладной походкой, раздвигая копья трав, направился прочь от места побоища. Его силуэт в темноте стал таять. В небе скоро должны были проклюнуться неяркие звезды. Это небо Ваньке было и знакомым и незнакомым одновременно. С одной стороны, он видел его таким привычным, как будто смотрел со своего балкона, но, с другой стороны, земля будто вращалась в обратную сторону. Раппопет сорвался вдогон, догадываясь, куда направляется Ванька:
— Возвращаешься в город? — поравнялся он с Малкиным. — Сдается мне, туда нам хода нет, как к людям-собакам. В конце концов, когда-нибудь волки нас порвут. Не может бесконечно продолжаться везение. Ты сам помозгуй, меч однажды может исчезнуть неожиданно, как появился. И что тогда? Я бы сейчас не рисковал возвращаться. Сколько можно испытывать судьбу? И потом, все на тебя надеются, а ты их снова тащишь в самое логово зверя. Хотя, по большому счету, я не знаю, где сейчас безопаснее. Просто все непредсказуемо. Может, не пойдем в город? Что скажешь?
— Там Карюха, — глухо откликнулся Малкин. — Рядом. Глупо упускать такую возможность. Повезет — Карюха будет с нами, не повезет — останемся при своих. Риск, конечно, но, может быть, другого случая больше не представится. — Ванька большими шагами шел вперед, будто хорошо видел дорогу. На самом деле, шагал наугад, полагаясь на удачу.
— Скоро полночь, — напомнил Андрюха. — В полночь в городе кишат волки. Идем на дуро. Я никогда не был трусом, но сам головой в пекло не лез. Не верю, что Анька сказала правду. Сомневаюсь, что вообще знала, где Карюха. Философ играет в кошки-мышки, хотя я уже сомневаюсь, что он существует. Зачем бы он отдал на съедение Аньку? Ведь она старалась для него. Этот Философ тоже перевертыш, коли пожирает своих подопечных. Хотя мне не жалко волчицу. Она была тварью, туда ей и дорога.
Трава хлестала по ногам людей жестким частоколом зеленых штыков и особенно измывалась над Малкиным, как щупальцами спрута обвивала его лодыжки, мешала двигаться. Ваньке приходилось прибегать к помощи меча, погружая его в черную густую массу ожившей зелени и отсекая черные щупальца. Сашка и Катюха подминали траву по следу Андрюхи. Лугатик опасливо замыкал цепочку. В темноте силуэты людей едва различались.
— Не бузи, Андрюха, — сказала Сашка, когда Раппопет умолк. — На этот раз Анька не соврала. Если бы соврала, осталась бы живой. Ее убили за то, что привела нас к Карюхе, и, возможно, не только за это. Ответ есть у Философа.
— Давайте поспешим, чтобы успеть до полуночи! — вклинилась Катюха и громко ойкнула, схватившись случайно за жгучую крапиву, прикусила язык, ощущая жжение в ладонях.
Ванька ускорил шаг.
Он шел впереди и больше других испытывал сопротивление травы, воздуха и мрачных духов надвигающейся полуночи. Духи проникали под одежды и глубже — в сознание людей, наполняли тела нерешительностью, заставляли рассудки блуждать по лабиринтам безысходности. Все больше довлела зависимость от обстоятельств, нежели от собственных устремлений. Словно люди оказались в каком-то порочном круге, разъедаемые изнутри сомнениями, как лямблиями. Сердца не стучали, они барабанили в грудных клетках, дыхание захлебывалось, а утомленные ноги сами переходили на короткие перебежки. Быстрее, быстрее добраться до цели, чтобы наступила, наконец, развязка.
Темнота сгущалась. Тревожная, душная, чужая.
Она пробудила все, что крепко спало днем, пряталось от дневного света в закоулках теней и тьмы глубинной. Со всех сторон доносились непонятные звуки, заставляли вздрагивать и съеживаться от клацанья и скрежета, холодом обдавало позвоночники при всяком необъяснимом хлопанье над головами и неестественном вопле, похожем на визг свиньи.
Вдруг начинали сыпаться человеческие голоса, в которых каждый из друзей находил знакомые для себя интонации. Голоса звали к себе, утверждая: «Дорога из города здесь, дорога здесь. Иди за мной». Трудно было не свернуть на голос. Но тогда все должны были разойтись по сторонам и остаться в одиночестве. Люди сжимали зубы, вырывали себя из плена странных зовов, из зависимости от обстоятельств и упрямо держались вместе. Не замедляя шага, сбились кучнее.
Наконец, поле оборвалось, щупальцевый спрут зеленой травы сделал последнюю попытку, чтобы удержать людей, но, разрываемый их усилием, болезненно прошелестел и стих.
Ноги людей ступили на черный асфальт дорожного полотна окраины города. Полночь была близко. Малкин перешел на легкий бег. Его вела интуиция, по наитию он приблизился к нужному перевернутому дому за невысоким забором из штакетника, с узкой калиткой. И все вокруг стихло, точно какая-то сила извне подавила шумы: пропал шум шагов, шуршания одежд, дыхания.
Остановились перед калиткой, прислушались. Сашка повернулась спиной к дому, громко позвала:
— Нехорошо стучать в окно, когда калитка пропускает запах Карюхи!
Буквально через пару секунд из-за темных дверей дома отозвались:
— Кто бы ни пришел, одежда не красит Карюху!
В тот же миг сбоку, из густой темноты, истошно и длинно разнесся безудержный петушиный крик, оповещая о наступлении полуночи. Спустя мгновение двери дома с пронизывающим скрипом распахнулись, на улицу вырвался волчий вой, а следом через темное крыльцо перемахнул черный зверь. Черным комом прокатился по черной земле темного двора и как вкопанный остановился в десяти шагах от калитки, блестя бешенством двух холодных недвижимых глаз и притягивая взгляд Малкина.
Когда он начал выгибать спину и грудью припадать к земле, Сашка поняла: волк собирался кинуться на Ваньку. Зверю не составляло труда перескочить через жиденькую калитку.
Катюха попятилась, прячась за спину Малкина. За этой спиной было спокойнее и надежнее. Испуг, как иглой, прошил тело от затылка до пяток, короткий и уже привычный. От корней волос пробежал морозец, мышцы напряглись, ладони вспотели. Она вытерла их о джинсы, присела, в голове мелькнула мысль, что вновь предстоит смертельная схватка.
— Не успели, — выронила из себя.
Сашка, не отрывая взгляда от пасти зверя, на одном дыхании выдала:
— Мы знали, что рисковали, Ванька. Карюха в доме. Ее усыпили. Надо войти внутрь. Слышишь? Ты прав, другого случая может не быть. Волк пока что один, всего один. Это удача. Не медли.
Раппопет нащупал штакетину забора: оторвать бы и вогнать ее в оскал пасти. Брови сошлись на переносице, лоб прочертили морщины. По спине Лугатика побежали мурашки, он тоже потянулся к штакетинам. Зубы выбили дробь и заскрипели, сдавленные челюстями.
Последние слова Сашки подтолкнули Малкина. Медлить нельзя. Тыльной стороной ладони пригладил торчащие волосы, сжал рукоять меча и пинком распахнул калитку.
Волк рыкнул, а на черное крыльцо из темного дверного проема выступила крупная черная волчица. Два зверя преградили дорогу к дому.
