В такую пору у фонтана часто собирались ребята. Иногда это был не только экипаж «Репейного беркута», приходили и другие мальчишки и девчонки. На круглом бетонном барьере всем хватало места. Сидели, болтали о том, о сем (а в теплой воде бултыхали ногами), делились новостями – обычными и сказочными…
Новости были хорошие и не очень. Например, кто-то рассказал, что в городском парке видели Анну Львовну, гуляющую… с Домби-Дорритовым! Конечно, Чарли Афанасьевич был уже не прежний, но все равно досадно. Обидно за Андрея Андреича… Да, женское сердце – загадка…
И еще неприятное известие. Какая-то американская обсерватория сообщила, что к Земле спешит астероид поперечником в три километра. Сами понимаете, что будет, если он грохнется…
– Да скорее всего промажет, – успокоил друзей Соломинка. – Сколько уже было таких астероидов, а все пролетали мимо.
И никто не стал сильно тревожиться. Кроме Степки. Она перепугалась по-настоящему. Несколько раз шепотом спрашивала Игу: правда ли, что «эта штука» пролетит мимо? Ига успокаивал, как мог. И наконец сказал:
– А если окажется совсем близко, раздолбают ракетами. Или… я знаю еще один способ… – И неуверенно хихикнул.
Все захотели узнать, что за способ. Но Ига уже прикусил язык. Друзья настаивали. Ига сказал:
– Тогда… ты, Власик, не обижайся, ладно?
– Не буду, честное лопухастое…
– Надо собрать побольше женщин. Таких, как… Маргарита Геннадьевна. Ну, со способностью к сверхгромкому визгу. Пусть они встанут на высокой горе. Когда астероид будет подлетать, они ка-ак заверещат… Он обязательно сменит курс, как та шина…
Власик смеялся громче всех. И обещал, что непременно расскажет про этот способ тетушке.
– Она меня убьет при первой встрече, – сказал Ига.
– Не-е! У нее чувство юмора на высоте!..
Многолюдными собрания у фонтана бывали не часто. Обычно сюда приходили друзья директора Штольца – Пузырь, Лапоть, Соломинка, Власик, Ига, Степка и Генка (с Ёжиком, конечно). От дома до музея не близко, но что за беда! Натертые волшебной ржавчиной подошвы делали своих хозяев почти невесомыми, избавляли от всякой усталости. А может быть, дело не в ржавчине, а в том, что лето и каникулы. В такую пору весь лопухастый народ чувствует себя легким и неутомимым…
Шумно прилетал Казимир Гансович. Он сейчас жил в пустой собачьей конуре на каком-то «ого-го-роде», а кормился то на болотах, то на разных птичьих дворах: лето – благодатная пора и для беспризорных гусей.
Иногда на барьер бассейна бесшумно прыгали белые гипсовые ноги. Над ними ощущалось невидимое мускулистое тело штангиста Жоры.
– Репивет, лопухастые, – говорил атлет и ему отвечали:
– Репивет, Жора! Как дела?
Жорины дела были неплохи.
Ребятам стала известна его сердечная тайна. Оказывается, куриные ноги от старой избушки были не куриные, а как у водоплавающей птицы (наверно из-за близости воды). С перепонкам, будто у Казимира Гансовича. Но и не гусиные они были, а, скорее, лебединые. Потому что иногда над ними возникала полупрозрачная… нет, не дряхлая избушка, а прекрасная девица. Судя по всему, царевна-лебедь. Понятно стало, почему Жора так часто навещает остров Одинокий Петух!
Бывало, что Жора делился своими планами. Хотел Жора устроить на Одиноком Петухе поселок для… кого бы вы думали? Для бывших гипсовых скульптур!
– Ведь многие из них сейчас такие, как я, – охотно объяснял Жора друзьям. – Не все, конечно. Те, что были просто гипсовыми болванами, они и не почуяли ничего, когда их расколотили. Но ведь были и такие, которых люди любили. Глядели на них по-приятельски, разговаривали даже с ними. Вот, как со мной, например… Или как со здешними пацанятами, которые плясали вокруг фонтана… У таких скульптур, братцы, появляется в конце концов этакая живая душа. Или, по-научному выражаясь, энергетическое тело. Ну, опять же, вроде как у меня. Гипс можно расколотить, а такое вот невидимое тело, оно все равно остается… – И Жора с удовольствием поводил энергетическими плечами.
Степка однажды спросила:
– Дядя Жора, эти ребята с фонтана, они теперь где?
– Какой я тебе «дядя»… А ребятишки эти, когда их тут порушили, разбежались кто куда, по двое, по трое… Живут в лопухах на окраинах. Четверых мы с Лебёдушкой уже нашли. Это Ванюшка, Настя, Катя и Бориска. Ну и других скоро сыщем. Услышат про нашу затею – сами прибегут. Ядвига Кшиштовна поможет на острове жилье соорудить…
– А может быть, Ядвига Кшиштовна разработает технологию, чтобы вы стали видимыми? – спросил Лапоть.
– А зачем? – удивился Жора. – Так нам гораздо удобнее. Можем путешествовать где хотим, никто не обращает внимания. Никому не мешаем и нам никто не мешает…
Услышав о путешествиях, Казимир Гансович вздохнул (по-гусиному, разумеется). Потому что с дальними перелетами у него дело не клеилось. Понимал, что до Африки не дотянуть.
– Ты, Казя, потерпи еще малость, одну зиму, – сказал гусю Жора. – Вот наладит наш невидимый народ жизнь на острове, а потом начнем путешествовать по белу свету. С будущей весны. Нам ведь в пути много не надо, была бы компания хорошая. И ты с нами. Мы по травке, ты по воздуху. Устанешь – присядешь мне на плечо… Чего тебе какие-то незнакомые гуси? А с нами ты подружишься обязательно…
Лапоть подтвердил Жорины слова:
– В самом деле, Казимир Гансович. С дикими гусями у вас может возникнуть психологическая несовместимость, а с ребятами вы всегда находите общий язык. Неважно, что они будут невидимые. Все равно лопухастые…
– Га?.. Ого-го… – отозвался Казимир.
– А мы – на ступе! – сказал Генка и бултыхнул ногами.
– Если разрешит Ядвига Кшиштовна, – охладил его энтузиазм разумный Соломинка.
В самом деле, Ядвига Кшиштовна разрешала ребятам летать на ступе не очень-то охотно.
– Пока раз в две недели, не чаще, – ответила она на их просьбы. – А дальше будет видно… – Судя по всему, она опасалась, что лопухастый экипаж посворачивает себе шеи. Спорить и упрашивать ребята не решались…
Но можно путешествовать и на «Репейном беркуте»! Пусть не так далеко, как Жора со своим невидимым народом, но все равно интересно! Власик, например, предлагал отправиться на поиски живущего в Плавнях дракона. Чтобы подружиться с ним и снять про него фильм. Теперь-то, с помощью стекол Ядвиги Кшиштовны, на видеопленке записывались все здешние чудеса. Власик наснимал уже множество всяких эпизодов с кнамами, квамами, книмами, чуками и прочими удивительными жителями здешних мест. И некоторые из них стали его приятелями. Это Власика (и его друзей тоже) радовало…
2
Но случалось, что Власик грустил. Не участвовал в обсуждении будущих плаваний и в разговорах, когда вспоминали приключения на Одиноком Петухе. Что поделаешь, письма от отца приходили редко. В грустные минуты Власик сидел молча, только болтал в воде ногами и тихонько насвистывал. Все смотрели на него с пониманием. Особенно Степка.
Степка порой тоже грустила.
А однажды она сказала такое… у Иги даже холодок по спине.
– Жора, – сказала Степка, – а как ты думаешь, нельзя ли превратиться в гипсовую девочку? Может быть, есть такое колдовство?
– Зачем тебе? – изумился Жора.
– Ну… потом кто-нибудь меня разбил бы… И я стала бы такой, как ребята с этого фонтана. И жила бы с вами… Забавно, да?
Невидимый Жора крякнул и ничего не сказал. И остальные молчали. Только Пузырь, кажется, что-то бормотнул под нос. Вроде как «ну, ты даешь…» Ига быстро глянул на Степку, опустил глаза и сильно заболтал в бассейновой воде ногой. В тишине вода громко бурлила. «А как же я?.. Эх ты, Степка…»
Потом они вместе шли домой, и Степка дергала подол уже изрядно потрепанного зеленого платьица с белыми загогулинами. И смотрела на свои пыльные, надетые на босу ногу сандалии. А Ига – на свои растоптанные кеды.
Наконец Степка подышала сквозь дырку от вырванного зуба и сказала.
– Ты обиделся…
– На что? Не выдумывай…
– Не притворяйся, ты обиделся. Когда я сказала, что хочу сделаться гипсовой.
«Больно надо мне обижаться на девчоночьи глупости», – хотел сказать Ига. И вдруг понял, что врать ни к чему.
– Да! Потому что… значит, тебе плохо с нами, со всеми? И… со мной…
Степка опять втянула воздух сквозь дырку от зуба.
– Ига, мне хорошо… пока день. А вот приду сейчас в тот дом. И будто в холод…
Ига поежился. Понял. И не знал, что сказать. Пнул попавшуюся на асфальте пивную пробку. Она взлетела и радостно сверкнула под фонарем, хотя радоваться было нечему.
– Что ли… так уж совсем худо?
– Дед молчит, бабка молчит. Скажет только: «Иди ешь, там на кухне картошка и молоко»… А потом лежишь под одеялом, а кругом совсем пусто. Даже кошки в доме нет, чтобы подошла и чтобы погладить…
