Антон сник. Потом опять глянул просительно:
— А тогда… извините… не могли бы вы сами купить? Это совсем рядом.
— Я?!
Ох, да они же ничего не знают! Никто, кроме Цезаря. Он, Корнелий, для них сотрудник школы, вольный человек. Наверно, меж собой удивляются: что это он безвылазно торчит здесь несколько суток?
А… почему бы не купить ребятам булочек? Кто помешает? Улан в проходной? Но в его глазах Корнелий просто дежурный воспитатель. А до лавочки квартал…
Ох как вдруг захотелось наружу, за эту грязно-белую стену!
Разве это что-то изменит? Ничего… Но все равно!
Сердце забухало, сбивая дыхание.
— Ну… хорошо. Только у меня ни гроша, давайте вашу мелочь.
Они сбежались стайкой. Лишь Цезарь в стороне. Антон собрал горсточку алюминиевых, почти невесомых монеток. Жалкие грошики, которые муниципальная служба призрения выдавала для радости жизни безындексным детишкам. Наличные! Потому что перечислять-то было некуда: не имеешь индекса — нет и счета в банке…
— Вот, господин Корнелий. Пожалуйста, если можно, купите на все…
— Хорошо. Но условимся: чтобы здесь все было в порядке, пока я хожу.
Антон встал навытяжку, словно кадет:
— Честное слово, я отвечаю. Все будет тихо, сколько бы вы ни ходили…
«А сколько тут ходить-то?..»
Корнелий пошел к проходной. Сердце все еще колотилось. И словно эхо от него, прозвучали сзади торопливые шаги. Догонял Цезарь.
— Господин Корнелий… Вот… — Он смотрел без прежней жестокости, почти умоляюще. Протягивал серебристую монетку. Она оказалась странно тяжелой.
— Что это?
— У меня другой нет, господин Корнелий. Это старинная. «Десять колосков»… Видите, на ней Юхан-Хранитель. Это денежка из древнего Звездограда…
На монетке в окружении мелких полустертых букв Корнелий увидел мальчишечий профиль. Обычный пацаненок — со вздернутым носом, с растрепанными волосами…
— Но… она же у тебя, наверно, не просто так… — догадался Корнелий.
— Не просто… — У Цезаря повлажнели глаза.
— Наверно, вроде талисмана?
— Да! Но сейчас можно. Пусть…
«Значит, для него это так важно — внести свой вклад в ребячий праздник! Почему? Из-за одной переглядки с Ильей? Или просто измучился в своем одиночестве?»
Но Цезарь торопливо выговорил:
— Я очень прошу… Я понимаю, из индексной будки вам нельзя звонить, но есть автоматы, которые от монеток работают. Эта подойдет, я знаю…
— Подожди. Куда я должен звонить?
— К нам домой бесполезно. Надо папиным друзьям. Простой номер: сорок два, сто одиннадцать, двести двадцать два. Вы только спросите: «Дом штурмана Картеша?» А потом: «Цезарь там-то…» И все!
— Ну… ладно. А монетка-то эта зачем? Тут и так хватает мелочи…
— Нет! Пусть эта! Я знаю, она обязательно поможет…
В детстве Корнелий читал о страхе птицы, которую после неволи выпускают из окна. Открывшийся мир кажется ей жутко громадным и полным угроз. Она рвется назад — в комнату, в привычную клетку!..
Что-то похожее испытал и Корнелий, когда шагнул из проходной (улан глянул равнодушно и ничего не сказал).
Страх был подсознательный, вне всякой логики. Потому что окраинная, заросшая подорожником и диким укропом улица была столь же тихой, как и школьнотюремный двор. С одной стороны — обшарпанно-белая стена, с другой — заборы, запертые мастерские и угол кирпичного склада. Не то что постовых, даже и обычных прохожих не было.
Корнелий часто подышал, загоняя страх в глубину. Сердце застучало ровнее… А чего он, собственно говоря, дрожит? Что может быть хуже смерти? Действительно одичал за стеной…
Корнелий опустил горстку мелочи в пиджачный карман. Оглянулся. Лавочка, судя по всему, вон там, на перекрестке. Висит под карнизом одноэтажного дома старинная вывеска с фигурным кренделем. Ну, пошли…
День был теплый, солнечный, стрекотали кузнечики. Корнелий шел не спеша, ровно. Страх исчез, сонное умиротворение обволакивало его, он рассеянно улыбался. Лавочка оказалась заперта, но это его почти не огорчило. Можно найти какой-нибудь магазинчик в соседнем квартале. А заодно и телефонную будку. В самом деле, отчего бы не помочь несчастному мальчишке Цезарю Лоту? Чем Корнелий рискует? Ничем…
Он свернул за угол. Улица полого шла вверх. Слева оказалась длинная стена с широкими окнами, из них пахло пекарней. Справа тянулась витая решетка густого сада. У решетки стояла телефонная будка, но явно индексная, не для монеток. Плутовато улыбаясь, Корнелий обошел ее.
Лавочек со сластями пока не было видно. Корнелий шЪгал дальше. Он чувствовал себя маленьким мальчиком, который впервые ушел из дома один, без спросу. Из травы у садовой решетки вышла серая кошка. Лениво пошла через дорогу. Не черпая, но все-таки…
— Кыш… — сказал Корнелий.
Кошка поглядела на него желтым прищуренным глазом, подумала и снисходительно пошла обратно. Хорошо…
Улица поднималась, поднималась и наконец привела на верх пологого холма. Здесь пролегала узкая бетонная дорога, за ней лежали сады с красными крышами коттеджей. За садами блестела река, а по берегам поднимался город. Пестрый, с путаницей современных кварталов и разномастной старины.
Как прозрачные кристаллы переливались многоэтажные стеклянные офисы, торчали перевернутыми сосульками башни Готического квартала, подобно римским акведукам шагали со склона на склон арочные мосты монорельса. Сумрачно рисовался среди маленьких облаков на древней Горе зубчатый контур Цитадели. Над ним шилом втыкалась в небо вышка-антенна Всеобщего Вещания…
Корнелий подумал почти с нежностью, что он, по сути дела, всегда любил этот город. Несмотря на разницу стилей, безвкусицу архитектуры, запутанность кварталов и бетонно-стеклянную стандартность Нового центра. Выросший в тихой классической Руте, он приехал сюда уже взрослым и вначале ужаснулся чудовищным зданиям, бешеному ритму, вечному шуму, бестолковщине и многолюдью. Как-никак первый после столицы город в Западной Федерации. А точнее — столпотворение разных поселков и городков вокруг двух центров — старой Горы и нового Дневного квартала…
Корнелий неторопливо и даже умиленно водил глазами, когда прежний птичий страх вдруг опять встрепенулся в нем. Почему?!
А, вот что!.. Корнелий отступил в тень желтых акаций на обочине. По бетонке катил дорожный патруль. С десяток улан на своих мотодисках.
Эти диски были постоянным предметом зависти мальчишек и загадкой для всех гражданских лиц. Плоское черное колесо с торчащими из оси педалями и маленькое седло на обтянутом тонкой шиной ободе. И все! Где двигатель, как держится и остается неподвижным седло на стремительно вертящемся колесе, почему оставленный улан## диск не падает, если даже наклонен под углом сорок пять градусов? Эффект спрятанного внутри могучего гироскопа?
Диски были тайной. Нет, не военной (ибо известно, армии как таковой в Вест-Федерации нет), но достаточно крепкой государственной. Управлению диском учили в специальных уланских школах. Оно и понятно — попробуй-ка удержись на этом чертовом колесе, лишенном даже руля! Зато все выученные уланы были наездниками-виртуозами. А маневренность дисков — необыкновенная. Они стремительно разворачивались на месте, перелетали через ямы и небольшие овраги, могли на несколько секунд зависать в воздухе и какое-то время даже мчаться по вертикальной стене…
Патруль пронесся мимо. Уланы в своей черной коже, в лакированных бутылочных крагах на согнутых ногах катили, сильно склонившись вперед, растопырив локти и уперев ладони в пояс. На угольных дисках белели крупные латинские буквы UL(Управление по обеспечению всеобщей лояльности). Неподвижные, хотя и чуть размытые буквы на бешено вертящихся колесах! Тоже загадка. Может быть, эффект стробоскопа?
Промчались, улеглась на бетонке легкая пыль. Улегся и страх Корнелия. Не нужен Корнелий этим стражам безопасности и порядка. «Никому ты не нужен, не дрожи…» Усмехаясь, он оглядел ближние окрестности. Наискосок через дорогу поднималась из лопухов стеклянная будка с телефоном. С буквами «МА» на стекле. Монетный автомат.
Вот и хорошо. Корнелий с мальчишечьим припрыгиванием двинулся через бетонку. И здесь, на самой середине, его прошила, просверлила, проткнула раскаленной вибрирующей иглой трель свистка.
Корнелий закостенел. Неизвестно откуда возник постовой — весь в черном, с желтыми ремнями, шел он по краю бетона. Небрежно помахивал жезлом и в то же время нашупывал на поясе уловитель индекса — блестящую коробочку с раструбом.
— Эй, сударь! Здесь переходить не полагается…
Корнелий стоял, оплывая новым липким ужасом.
— Я возьму ваш индекс… Эй, куда вы!
Корнелий побежал — сперва слабо, через силу, потом скорей, скорей. По-заячьи петляя, прорываясь сквозь кусты. Длинная трель словно вонзилась в затылок…
