— Что там, что происходит? — волновался Чаз. — Будь прокляты эти короткие ноги!
Стратиомимусы не стали убегать далеко — ведь они знали, что в случае необходимости легко уйдут от любой погони. Они переживали за судьбу своего друга. Поэтому Хизалк и его семья спрятались за низкой полуразрушенной стеной из золотых кирпичей. Стратиомимусы прекрасно видят в темноте, ничуть не хуже, чем днем, а вот человеческим глазам ни за что было бы не разглядеть их во мраке. Даже на таком приличном расстоянии Хизалку и его родным хватало света пиратских факелов, чтобы видеть все происходящее.
— Сложно сказать. Они все столпились. — Хизалк встал на цыпочки, чтобы получше разглядеть. — Они связали руки твоего друга Уилла за спиной и, кажется, толкают его прямо к молодому тираннозавру.
— Грызуня, — пробормотал Чаз. — Она ведь связана и озлоблена. Кто знает, как она воспримет Уилла? Для хищника плен — это, наверное, еще ужаснее, чем для вас.
— Что ты сказал? — Шремаза изумленно уставилась на протоцератопса, пока трое ее детей обменивались взглядами.
— Грызуня. Ее так зовут.
Хизалк продолжал наблюдать:
— Как бы ее ни звали, мне кажется, они хотят скормить ей нашего друга.
— О нет! — Чаз непрерывно бил лапой о землю. — Это же варварство!
— Я уже ничему не удивляюсь. — Шремаза как могла старалась успокоить его. — Эти люди способны на все.
— У него есть шанс. — Чаз ходил по кругу. — Очень маленький и только в том случае, если она быстро соображает. Очень быстро. — Он снова обратился к Хизалку, который занимал самую выгодную позицию для наблюдения: — Что сейчас происходит?
— Пока ничего. О! Они сняли веревки с головы тираннозавра и развязали ее челюсти. Люди очень осторожны, они держатся подальше от нее.
— Еще бы. Что она делает?
— Пока ничего. Просто очень внимательно следит за Уиллом.
Чаз закинул голову назад, так что его костяной воротник ударился о спину.
— Надо было мне остаться с ним. Мне надо быть там! Я мог бы поговорить с этими людьми.
— Ты думаешь, они стали бы тебя слушать? — ласково говорила Шремаза. — Я провела много времени среди этих людей. Они совершенно уверены, что мы бессловесные и глупые. Если бы ты стал говорить, они бы подумали, что это какой-то трюк и Уилл говорит вместо тебя. Они скормили бы тебя тираннозавру еще до того, как ты успел бы вымолвить слово. Или сами съели бы тебя. Я поняла это по их взглядам, они и нас хотели съесть.
— Каннибалы! — Чаз покачал головой. — Что за чудовищные создания!
— Нет. — Килк, подобно многим своим соплеменникам, не любила резких суждений. — Они просто необразованные.
Протоцератопса охватило отчаяние. Он никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным. Конечно, у него с Уиллом Денисоном были разногласия, но они так много пережили вместе, прошли такой трудный путь. За это время он сдружился с ним так, как ни с одним другим человеком, даже с собственным учителем. В нем проснулись уважение и искренняя привязанность к молодому наезднику на летающих ящерах.
Но Чаз ничего не мог сделать. Оставалось только уповать на то, что Уилл сам что-нибудь придумает.
В стане пиратов раздавался гомерический смех, каждый рассуждал, как следует поступать Уиллу. Кто-то сказал, что ему нужно повернуться и подставить свой зад. Гимараеш, конечно, смеялся вместе с другими, но его веселье было неискренним.
Взгляд желтых глаз был неотрывно прикован к Уиллу. С нижней челюсти Грызуни капала слюна. «Сколько времени ее не кормили? — подумал Уилл. — Судя по этому взгляду, слишком долго». Он стоял уже всего в нескольких футах от жутких челюстей.
Что делать? Банда захмелевших пиратов ничего не хотела слышать. Тираннозавр тоже, да он и не мог говорить на человеческом языке. Чаз, конечно, попытался бы, но его не было рядом. Он правильно поступил, что убежал.
Уилл не мог отвести глаз, дикий, почти гипнотический взгляд приковал его внимание, словно пронизывая насквозь. «Странно чувствовать себя не мыслящей личностью, а куском мяса», — подумалось Уиллу.
Трудно сказать, что за мысли роились в голове Грызуни. Унизительное положение пленницы наверняка ужасно разозлило и смутило ее. Но не напугало. Уилл вообще сомневался, что в языке тираннозавров есть слово «страх». Кажется, теперь юная хищница искала любую возможность выместить свой гнев на человеке — на любом человеке.
Уилл стоял уже совсем близко. Если бы лапы Грызуни не были связаны, она, без сомнения, уже бросилась бы на него. Даже будь его руки свободны, он не смог бы сопротивляться таким мощным челюстям. От молодой самки, как и от ее родителей, воняло тухлятиной.
Родители. На Уилла все-таки снизошло озарение. Он же мог говорить на языке тираннозавров. Если быть точным, мог произнести не больше четырех слов.
Четыре настоящих имени.
Он попытался воспроизвести звуки. У него, правда, так пересохло в горле, что в результате получился звук, похожий на кашель котенка. Эта отчаянная попытка еще больше развеселила пиратов, и они даже начали подстрекать его повторить все снова. Не обращая внимания на их насмешки, Уилл попытался заговорить во второй раз, издавая вполне сносное грудное рычание. Получилась жалкая, немного смешная имитация изумительного рыка Лихого. Но результат не заставил себя ждать.
Удивленная, Грызуня замигала глазами и закрыла свою внушительную пасть, неуверенно глядя на Уилла. «Эх, был бы у меня голос пониже», — сокрушался Уилл. Его легкие были на несколько порядков меньше и слабее, чем нужно, чтобы верно воспроизвести звуки языка тираннозавров, но он очень старался.
Его второе рычание еще больше смутило тираннозавра. Грызуня склонила голову набок, выражение ее лица говорило о сильном любопытстве, она ждала, что он еще скажет.
— Ух ты! — воскликнул Чамаш. — А парень-то разговаривает с ней.
— Ничего подобного, — заявил Копперхид. — Он просто знает, как имитировать ее рык. Все равно что собаку свистом подзывать.
— Точно, Копперхид прав. — Хотя Блэкстрап и не хотел признавать ни в одном из своих пленников каких-либо достоинств, все же он был поражен умением и храбростью молодого человека. — Нет, это не разговор.
Уилл находился в зоне досягаемости ее челюстей, но тираннозавр, казалось, уже не собирается употребить его на закуску. Теперь Грызуне стало интересно, откуда этот странный человек, пробравшийся в лагерь пиратов, чтобы освободить семейство стратиомимусов, узнал имена ее родителей. Накопившийся в ней гнев, который она жаждала выместить на злополучной жертве, совсем остыл, теперь ею двигало только любопытство. Его произношение, конечно, было ужасным, но слова не становились от этого менее замечательными. Она смотрела на него настойчиво, ожидая, что он еще скажет. Наклонив голову так, чтобы подбородок коснулся груди, человек произнес свое собственное имя. Имя, данное ему в племени тираннозавров. Вкладывая как можно больше энергии и значимости в интонации, он посмотрел Грызуне прямо в глаза и назвал ее имя. В последний раз она слышала его от мамы.
Сидя на корточках, она вопросительно зарычала на человека, повторяя имена родителей и свое собственное. На этот раз он энергично кивнул и улыбнулся. Грызуня была немного знакома с языком жестов людей и поняла его.
— Черт меня дери, если они не разговаривают, — удивлялся Раскин.
— Выброси эти глупости из головы, Раскин. — Блэкстрап нахмурился, наблюдая за рычащей беседой. — Рев и рычание, вот и все, что ты слышишь. Мальчик с собакой. Это не настоящая речь. Верно, Смиггенс?
— Я тоже так считаю, капитан.
Блэкстрап удовлетворенно хмыкнул.
— Да, они общаются, — продолжил Смиггенс, — но я бы не назвал это разговором. И уж конечно, это не разумная беседа. Но в любом случае в этом что-то есть. Что-то такое, чего мы пока не понимаем.
Блэкстрап закачал головой в знак несогласия:
— У меня как-то была лошадь, которая понимала больше слов, чем этот чертов выродок. Но я никогда не утверждал, что могу поболтать с ней.
— Посмотрите. — Томас показал на хищника. — Что она собирается сейчас делать?
Закинув голову, молодой тираннозавр завыл жалобно и громко, куда громче целой стаи злобных койотов или волков. Уилл мог только посочувствовать ее горю. Хотя пение больших хищников и было безыскусным и простоватым, оно было не менее благозвучным, чем пение других динозавров, исключая разве что утконосов, чье музыкальное мастерство было вне конкуренции.
В этой песне смешались гнев, и боль, и отчаяние одиночества. Не зная, как отвечать, Уилл приник лбом ко лбу Грызуни и стал ей подпевать. Он много раз ходил на концерты утконосов. По сравнению с гортанным тявканьем Грызуни музыка умелых коритозавров и ламбеозавров — просто шедевры Моцарта. Но даже примитивный напев тираннозавра задевал за живое.
