Чадный дым взвился клубами, затягивая все вокруг. Медведь заревел – дым забил раззявленную пасть, хлынул в горло. Проклятье, он ведь должен был всего лишь схватить Содани! Сплошная стена дыма сомкнулась вокруг, и сквозь нее в медведя снова ударил всплеск пламени, заставляя забиться, ревя от ужаса. Из черных клубов на него надвинулось хохочущее лицо Содани. Голова великого игрока, казалось, просто висит в дымовой завесе – без всякого тела! Вокруг нее, взвиваясь и опадая, бушевала яростная багрово-алая Огненная корона! Содани распахнул рот – и с новым взрывом хохота выплеснувшийся язык Алого пламени лизнул чувствительный медвежий нос. Воя от боли и ужаса, медведь снова вскинулся на дыбы, упал на четвереньки, припадая брюхом к земле, как избитый пес, попятился, словно надеялся задом просочиться сквозь стену. Отскочил – стена была горячая. Рыжие огненные языки вились у головы Содани, как разметавшиеся кудри, и великий игрок хохотал, хохотал, хохотал – он был счастлив.
– Попался ты, мишка-мальчишка. Зверь. Животное. – Взгляд Содани потяжелел, став как два алых камня. Огненный язык ударил вправо, прошел впритирку, подпаливая шерсть на одном боку, ударил влево – подпаливая второй. Содани захохотал снова – он забавлялся, гоняя вдоль тлеющей деревянной стены ревущего от боли и ужаса перед Огнем медведя. Огненный язык вырвался из его распяленного в хохоте рта, норовя хлестнуть поперек медвежьей морды…
Окутанный сверкающим алым ореолом меч ударил наперерез. Казалось, меч, как и голова Содани, двигается сам – лишь уверенно сжимали рукоять две тонкие мальчишеские руки. Огненный язык захлестнулся вокруг пламенеющего Алым лезвия. Клинок мгновенно вздернулся вверх, рванул… Алый огонь растаял на лезвии, будто впитавшись в прокованную сталь. Медведь успел увидеть выражение крайнего изумления на лице Содани, а потом великий игрок полетел вперед, кувыркнулся и ляпнулся у тлеющей стены. Оказалось, у него все-таки не одна голова, тело тоже имелось. Клубы дыма накрыли распростертого Содани. Держась за невыносимо горящий нос и раскачиваясь от боли, медведь видел, как в сплошной черноте дыма лютуют алые сполохи: росчерк, росчерк, росчерк… Они били наотмашь, врезались друг в друга, кидались наперерез… А потом прямо в дыму распахнулась дыра – такая же черная, но все-таки иная. Из нее пахнуло тяжелым неприятным запахом – медведь увидел, как по краям дыры быстро побежали золотисто-рыжие Огненные дорожки. Сшибая Пламя, оттуда веселым сверкающим водопадом хлынул поток мелких, как капли, льдинок. Послышалось шипение – и талая вода плеснула на горящую комнату, гася языки Алого пламени.
Дым распался, как вспоротое ножом черное полотно. Хакмар замер в настороженной стойке со вскинутым над головой мечом – клинок шипел и искрил, разбрасывая вокруг себя мелкие колючие брызги Рыжего пламени. Перед Хакмаром, припадая к полу в почти паучьей позе – руки-ноги раскорячены, суставы неестественно вывернуты – застыл Содани. А за спиной у него возникла хищно растопырившая пальцы Аякчан – и глаза у нее светились нестерпимой голубизной.
Краткую долю мгновения, меньшую, чем один удар сердца, вся группа застыла в неподвижности – и тут же снова взорвалась движением. Руки-ноги, просверк клинка, шипение Алого и Голубого огня слились в единое целое.
Вылетевший из рук Аякчан здоровенный ледяной булыжник врезался Содани в зад. Из глотки игрока, вместе с Огненным языком, вырвался омерзительный писк. Хакмаров меч ударил навстречу, жадно втягивая в себя Пламя. Оттолкнувшись всеми четырьмя конечностями, Содани скакнул в сторону. Пылающий сапфировый хлыст обвился вокруг одной из паучьих лап, рванул назад. Содани завизжал еще омерзительней. Его тело, ставшее вдруг гибким, как у червя, выгнулось назад, и выметнувшийся хвост, увенчанный алым жалом, рассек Огненную сапфировую ленту. Шустро перебирая паучьими лапами, Содани засеменил к выходу. Сапфировый хлыст наотмашь стегнул вдогонку – лапы Содани подломились, покачивающееся между ними длинное червеобразное тело шкрябнуло брюхом по полу… и тварь рванула дальше, промелькнув мимо забившегося в угол медведя…
Медведя словно пнул кто-то изнутри. Басовито взревывая от терзающего его ужаса, он неуклюже скакнул и обрушился Содани на спину. Червеобразное тело забилось под ним, пошло волнами, суставчатые лапы судорожно задергались. С рычанием медведь навалился плотнее, вжимая Содани в пол. Тело под придавившими его лапами было вовсе не человеческое – упругое, жесткое и какое-то хрусткое. Молотящие во все стороны суставчатые конечности сухо пощелкивали. Приплюснутая голова со скрипом повернулась, сделала полный оборот – теперь затылок Содани смотрел в пол, а пылающие Огнем и ненавистью круглые буркалы выпучились на медведя.
– Ка-х-х-шшш! – усеянная мелкими игольчатыми зубами пасть распахнулась, и медведю в морду ударил завывающий клуб Алого пламени.
В самый последний миг медведь успел перекатиться на спину – совсем не по-медвежьи, а по-человечьи поднимая Содани над собой. Тварь, в которую превратился великий игрок, судорожно засучила в воздухе лапами, заверещала, хлеща хвостом во все стороны, и все ее тело окуталось Пламенем. С ревом медведь отшвырнул его от себя прочь – страшным усилием орущего изнутри разума запустив не к двери, а обратно, в глубь комнаты. С глухим «ляп» Содани врезался в стену. Гурк-бах-бум – сшибая шкафчики с крючков, обрушился на скамью.
Глухо, словно из немыслимого далека, прокатился грохот шаманского бубна.
Скамья извернулась, как гибкий угорь, пошла кольцами и захлестнула Содани деревянной петлей. Непрерывно вереща, Содани уперся лапами, рванул, оставляя в захвате клочья дымящейся и остро пахнущей шкуры, вывернулся из объятий скамьи. Рванул прочь. Бубен ухнул снова. Скамья вскинулась, распрямилась и встала торчком. Прыгая, как одноногий-авахи, ринулась вдогонку. Они настигли его вместе – медведь, Аякчан, Хакмар и скачущая скамья. Свернувшись в клубок, медведь ринулся игроку под ноги – или под лапы? Легко, как паук, Содани пересеменил через неожиданное препятствие, торчащие из суставчатых лап неслабые когти рванули паленую медвежью шкуру. Удар Хакмарова меча сшиб тварь с медведя. Пылающий сапфировый шар угодил Содани в лоб, отшвырнул – скамья прыгнула вбок, и верещащая тварь врезалась в нее спиной. И тут же Аякчан звучно хлопнула в ладоши и взвизгнула.
– Чпок-чпок-чпок! – плохо обструганная поверхность скамьи пошла трещинами, и тугие гибкие побеги с силой рванули из каждого старого сучка. И со свистом захлестнулись вокруг Содани.
Вжик-вжик-вжик! – разворачиваясь, как щупальца чудищ Седны, Повелительницы Океана, побеги обматывались вокруг Содани, переплетаясь между собой и намертво притягивая червеобразное тело к скамье. Перебивая запах гари, в комнате остро, одуряюще запахло свежей зеленью – кое-где на побегах виднелись клейкие листочки.
Ба-бах! – скамья с грохотом рухнула, вставая на ножки. Из плотного зеленого кокона торчала лишь щелкающая зубами пасть да вытаращенные глазищи, да еще оставшаяся непривязанной одна конечность. Мелко семеня ножками и раскачивая свой визжащий груз, скамья деловито выбежала на середину комнаты и застыла посредине, вновь, скажем так, одеревенев. То есть не бегала она больше. Не прыгала и в драках не участвовала. Медведь плюхнулся на зад, шумно выдохнул, и шкура его пошла складками, будто сминаясь.
Дрожащими руками Хадамаха расправил на коленях обрывки прожженных и измочаленных в драке штанов.
– Говорил я тебе – не надо на завязочки ставить! – все еще переживая недавнее унижение – дрессированным обозвали, и кто! – сам, можно подумать, человек! – пробубнил Хадамаха. – Все равно одни лохмотья остались.
– Человек в лохмотьях штанов все-таки выглядит приличнее, чем человек совсем без штанов! – тяжело дыша и опираясь о стену, прохрипела Аякчан.
– А медведь в штанах на завязочках выглядит полным придурком – хоть для людей, хоть для медведей! – вполне по-медвежьи рявкнул Хадамаха. – И не надо мне тут говорить, что я и без того придурком выгляжу! – оскаливая внушительные желтоватые клыки, рыкнул он на открывшего было рот Хакмара. – Я вам не Донгар!
– Я только хотел спросить – а где Донгар? – несколько смущенно пробормотал южанин.
В воздухе раскрылось темное окно, остро пахнуло черными водами Великой реки – и в Средний мир торжественно вступил черный шаман. Полностью готовый. С расписным бубном в руках и в полном одеянии для камлания духам Нижнего мира: в медвежьей шапке с бубенцами и расшитом медвежьем плаще.
В горле Хадамахи вскипел глухой рык, а волосы на затылке встали дыбом. Невольно мальчишка припал на четвереньки и застыл так, клокоча горлом и раскачиваясь, как медведь на лапах. Теперь он понимал, почему, если верить Аякчан, тысячу Дней назад его сородичи и он сам – тогдашний он! – выступили с храмовницами против Черных!
