— да. Это я его так назвала, потому что он больше остальных, — объяснила я. По особым излучаемым им волнам благодарности я поняла, что ему понравилось быть Пятнышком. Огонек был горд, что у него появилось свое собственное имя.
— Откуда ты, Пятнышко? — обратилась к нему Хай Лин.
Внезапно огонек задергался и побледнел. Приятные эмоции улетучились, и меня, словно ток, пронзил страх.
Червь. Червь идет.
— Ох, — слабо всхлипнула я, опускаясь на землю. Влажная почва испачкала мое одеяние, словно сшитое из розовых лепестков, но я была слишком поглощена жуткими мыслями, чтобы обратить на это внимание.
— Они исчезли! — воскликнула Ирма. — Куда они делись?
Зеленые вспышки снова пропали — все, кроме Пятнышка, которое, как пришитое, все еще сидело на моей ладони.
«Помоги… Пожалуйста, помоги!»
— Сны, — наконец произнесла я, — кошмары… Они тоже появились из-за огоньков. Похоже, в том мире, где живут эти существа, происходит нечто ужасное. — Я будто бы разделила их страх быть схваченными, проглоченными, переваренными, уничтоженными. Пятнышко и его друзья явились сюда, бежав от жуткого врага. И теперь они просили моей помощи.
— Похоже, настала пора отправиться к Оракулу, — сказала я.
Пять ладоней легли на талисман. Пять подруг, близких, как сестры, — вот что такое W.I.Т.С.Н.
— Сердце Кондракара, услышь нас, — ровным голосом произнесла Вилл. Отнеси нас к Оракулу.
Зеленая поляна, золотистые лютики, молодые листочки па деревьях — весь пейзаж разом расплылся в Тумане. Вместо неба над головой появился сводчатый розовый потолок, нас окружили Мощные колонны высотой с вековые деревья.
«Добро пожаловать, Стражницы.»
Оракул почти всегда приветствовал нас одними и теми же словами. Но мне они никогда не надоедали, потому что это были больше чем слова. Приглашение было по-настоящему теплым, сразу чувствовалось, что тебе рады, что ты — часть этого загадочного и интересного мира. То же впечатление создавалось, и когда ты прикасалась к Сердцу.
— Пятнышко и его собраться в беде, — начала я без всяких объяснений.
«Ты назвала его Пятнышком?» — слова сопровождало ироничное любопытство, похожее на мысленную усмешку.
— А что, это неправильно? Я, конечно, знаю, что это не его настоящее имя, но…
«Он принял его, пусть будет Пятнышко».
— Я хочу ему помочь. Но мне не известно, откуда он явился. Я даже не знаю, что он такое…
— Он прибыл из Филии. Цветущего зеленого мира, где все растет и плодоносит. По крайней мере, этот мир был таким, пока Пятнышко и его народец не покинули его. Теперь он может превратиться в пустыню. Пятнышко и его племя составляют самую суть роста и цветения. Без них не распустятся бутоны, не вызреют фрукты.
— Я почти… догадалась об этом. Но как он нашел меня?
— Без сомнения, его притянуло к тебе, потому что ты тоже связана с природой, с силами Земли.
— В его мире есть что-то такое, чего Пятнышко и его собраться боятся. У них есть грозный враг…
Я подождала, но Оракул так ничего и не рассказал о том, что это за враг.
— Не можем ли мы отправиться в Филию и помочь огонькам сражаться с их противником?
«Если вы этого хотите».
— Да, мы хотим. Ведь, правда?
Мы действительно все этого хотели. Я чувствовала молчаливую поддержку подруг.
«Вряд ли многие зеленые огоньки будут столь смелы, что последуют за вами. Возможно, только Пятнышко, потому что ты назвала его и тем самым выделила среди остальных».
— Выделила? — встревожилась я. — Но я не навредила ему этим?
«Вредно ли для семени то, что оно прорастает? Всякое изменение в определенных условиях может обернуться вредом, но кто хочет оставаться неизменным всегда?… Ты изменила его тем, что выделила его из массы остальных. Огонек принял это изменение и гордится им. Он сделал решительный шаг; став Пятнышком и твоим другом. Ты должна оценить его смелость и быть ему благодарна. А теперь еще раз подумай, ты уверена, что поступаешь правильно? Ты действительно хочешь попасть в Филию и встретиться лицом к лицу с тем, кто внушает народу Пятнышка такой ужас?»
Последние слова прозвучали настолько устрашающе, что решимости у меня сразу поубавилось. Но если Пятнышко отважилось разыскать меня и стать моим другом, как я могла предать его?
— Да, — ответила я.
«Что ж, быть по сему. Удачи вам, Стражницы!»
И мир вокруг нас снова стал меняться…
Глава 5. Город под названием голод
Земля была серой, как грязный школьный мел. Ветер шелестел высохшими стеблями. И где-то вдалеке раздавался звук, который словно проникал тебе под кожу, — тонкий безутешный плач голодного ребенка.
Откуда я узнала, что ребенок плачет именно от голода? Да ниоткуда, я знала это, и все тут.
— Унылая картина, — поежилась Вилл.
Вообще-то нельзя было сказать, что мы оказались в голой пустыне. Вдоль дороги высились деревья, крепко вцепившиеся в землю своими корнями. Хотя листьев на этих деревьях не было. Ячмень и пшеница в полях по обе стороны от дороги засохли на корню, оставив только тонкие шуршащие стебли, выгоревшие на солнце и ветру до белизны. Из серой почвы не пробивалось ни единой травинки.
— Сдается мне, надо было взять с собой в дорогу какой-нибудь провизии, — пробормотала Ирма.
Она всего лишь хотела пошутить, но фраза прозвучала как-то плоско и неуместно. Никто даже не улыбнулся.
— Давайте найдем этого ребенка, — решительно сказала Вилл. — Не знаю, как вы, а я не могу стоять столбом и слушать, как кто-то надрывается.
В давние времена это был уютный зажиточный городок. Признаки этого все еще можно было найти на улицах, но ярко расписанные ставни теперь высохли и потрескались. Пустые рыночные прилавки, верно, когда-то ломились от товаров; огромные голые деревья в сквере в былые дни укрывали в своей тени усталых путников.
В городе по-прежнему жили люди, они работали, волочили куда-то тележки, торговали утварью, например, деревянными мисками и глиняными горшками, но, похоже, никто не горел желанием их покупать. Эти люди казались такими же серыми как высохшая почва, и такими же выгоревшими, как белесые стебли в полях. В них не осталось красок, да и жизнь-то едва теплилась.
Мы различили какой-то новый шум, не похожий на хлопанье старых ставней на ветру. На площади у фонтана несколько женщин были заняты стиркой, они сосредоточились на своём деле, не разговаривали, не пели, не смеялись, как это обычно делают прачки. Мы подошли поближе. Хоть мы явно были для них чужеземками, наряженными в странные одеяния, они только окинули нас пустыми взглядами и угрюмо вернулись к работе. Они лишились даже любопытства.
Один из торговцев, продававший деревянные миски и шкатулки, закричал погромче, чтобы привлечь покупателей:
— Отличные миски, лучшее качество, две штуки на пенни.
Но в голосе его не слышалось никакого воодушевления, никакой надежды. Он понимал, что ничего не продаст. Он просто пришел сюда по привычке.
И когда на площади на несколько мгновений установилась унылая гнетущая тишина, мы снова услышали плач голодного малыша.
Я решительным шагом направилась к тому месту, где продавец мисок установил свой убогий прилавок. При моем приближении он механически поднял голову, и в его глазах зажглась надежда.
— Миленькая девочка в красивом платьице, — затараторил он, пытаясь изобразить на лице улыбку. — Ну конечно, такой девочке нужна хорошая шкатулочка для ее милых безделушек!
Мне было жаль разочаровывать его. Но ведь, купив одну шкатулку, я не спасу город от того, что его убивает. К тому же, мне попросту нечем было заплатить.
— Чей это ребенок? — спросила я.
Его взгляд снова сделался пустым, а голова поникла.
— Мары Горшечницы, — ответил он безучастно. — Ревет с самого полудня, да никто ему не поможет.
— А где живет Мама?
— Тебе-то это зачем?
А затем, что я, как и Вилл, не могу спокойно слушать, как плачет ребенок. Конечно, я не стала объяснять это усталому торговцу.
— Нужно. Пожалуйста, скажите мне!
— Вниз по улице, дом с синей дверью и белой кирпичной трубой.
— Спасибо большое.
— Баю-баюшки-баю, — монотонно тянул усталый голос, доносившийся вместе с тонким детским плачем из открытого окна, — песню я тебе спою…
Мы постучали в синюю дверь. Пение прекратилось.
— Входите.
Ирма толкнула дверь. Мы увидели темноволосую женщину сидевшую возле гончарного круга. Когда мы вошли, она подняла на нас взгляд.
— Кто вы такие? — никаких тебе вежливых приветствий — наверное, из-за измотанности.
— Путницы, — ответила я. Думаю, более подробные объяснения были ни к чему. — Мы услышали детский плач и подумали… Ну, подумали, может, мы можем чем-то помочь…
Ребенок съежился в кроватке, стоявшей неподалеку от круга. Это был маленький мальчик, темненький, как и его мать, бледный и захлебывающийся от рыданий.
