Я пошел к себе в комнату и надел чистую рубашку. Потом собрал учебники, тетради и расположился в столовой у камина.
Я никогда не был особенно силен в математике, а в тот день, помнится, нужно было решить очень уж трудную задачу. Я несколько раз перечел условие, но так до конца и не понял, в чем там суть. К отцу обращаться за помощью не стоило — он тоже был не в ладах с цифрами. Задай я ему вопрос, он бы тут же состроил озабоченное лицо, наморщил лоб и со словами: «Ну-ка, ну-ка, сейчас поглядим…» — начал бы вчитываться в условие задачи, а потом наверняка надел очки в знак крайнего недоумения, и в конечном счете этим дело бы и кончилось.
Впрочем, что его зря беспокоить: он удобно расположился в своем кресле у камина и, посасывая трубку, глубоко задумался. Над нами, на чердаке, тихонько подвывал ветер. Временами он выдувал из камина маленькое облачко дыма, и оно расползалось по потолку.
Наконец Па встал и подошел к окну, которое опять до половины занесли сугробы.
— Напрасно мы старались, пропала наша работа. Все придется расчищать сначала, а этот проклятый ветер и не думает униматься.
Он все время настороженно прислушивался — похоже, еще дожидался своего снегоочистителя.
— Ей-богу, они про нас забыли!
— Как будто им больше думать не о чем! — откликнулась Ма, — И потом, сегодня уже поздно.
— А все-таки я позвоню в дорожную службу.
Он снял трубку видеофона, нажал на клавиши. Сперва по экрану побежали косые белые полосы, потом появилось чье-то искаженное лицо, колеблющееся, как язык пламени. Наконец, изображение устоялось. На экране показался начальник дорожной бригады месье Мармьон. Я хорошо знал его, потому что он жил рядом со школой, и, когда встречал меня по утрам, всегда кричал, высунувшись из своего грузовика: «Привет лесным жителям!» или «Медведи тебя еще не съели?»
«Жизнерадостная личность!» — говорил о нем Па. Но сегодня вечером он выглядел усталым и озабоченным.
— Ну, как у вас там, внизу? — спросил отец.
— Плохо. Хуже некуда. Снег валит и валит. А ветер, как назло, устраивает заносы. Я послал две машины расчищать национальное шоссе [13].
— А о нас вы подумали?
— Я обо всех думаю, но в настоящее время ничем вам помочь не могу.
— Может быть, завтра утром?
— Наверное, если только буран утихнет. А пока к вам и не доберешься. Потерпите немного!
— Что же нам еще остается!
— Я вынужден прервать разговор, — сказал Мармьон, — На дороге со стороны Белонжа застряло несколько грузовиков. Я еду туда. Спокойной вам ночи!
Он поднял руку к виску, словно отдавая честь, и по его усталому лицу скользнула тень улыбки.
— Ура! А мы в школу не пойдем, а мы школу обойдем! — ликующе запела Ноэми.
Я, конечно, тут же закрыл тетрадку — никакой срочности теперь не было — и подумал: «Если снегопад не кончится, Катрин, наверное, тоже не сможет выйти из дома».
Часы прибили семь. Кот выбрался из-под кресла, потянулся и зевнул. Ветер по-прежнему дул порывами, все более и более сильными. Когда он с диким воем налетал на шале, мы слышали, как дрожат двери и трещат балки на чердаке.
— Ну и грохот! — сказала Ма, — Прямо страшно становится. Давайте посмотрим телевизор, а то что-то на душе тоскливо.
— Ну, если хочешь, — сказал Па без всякого энтузиазма.
Как и на видеофоне, изображение было мутное, будто на экране тоже шел снег. Мало-помалу экран прояснился, но краски все равно остались какими-то блеклыми, словно действие происходило под водой. Показывали документальный фильм о Лунополисе и о строительстве новой ракетной базы возле города. Ничего интересного в этом не было: все уже привыкли, что люди живут на Луне, но я все же посмотрел передачу, правда, вполглаза, думая совсем о другом.
Потом диктор приступил к прогнозу погоды. Потоки холодного и влажного воздуха, двигаясь с севера, достигли Европы и вызвали обильные снегопады. Снег шел над всей Европой, особенно сильные заносы отмечались в горах, где сугробы достигали порой двухметровой высоты. В ближайшие сутки никаких улучшений не предвиделось. Диктор добавил, что непогода сильно помешала движению транспорта, но что принимаются всевозможные срочные меры. Потом нам показали заснеженные, как в Сибири, просторы, вереницы неподвижных грузовиков, красные снегоуборочные комбайны, выбрасывающие вбок белые фонтаны. Комментатор гордо объявил, что мы располагаем самой современной техникой, оборудованной радарами, сонарами, ЭВМ, которые…
Внезапно погас свет, и комната погрузилась во тьму, слабо разбавленную лишь отсветами огня в камине. Па вскочил, чертыхаясь и крича, что, мол, этого еще недоставало, конечно, по такой погоде следовало ожидать какой-нибудь пакости, теперь насидимся без света. Он сходил в чулан за керосиновой лампой, зажег ее от уголька из камина и поставил на стол.
Мы поужинали при ее слабом свете, и я хорошо помню, что эта вечерняя трапеза показалась нам с Ноэми праздничной, несмотря па буран, который то взвывал, то стихал за окном. Однако, глядя на отца, я видел по его озабоченному липу, что эта авария ему очень не нравится. Зато Ма в красноватом свете лампы выглядела еще красивее: тени волшебно преображала ее лицо, глаза в полутьме блестели, распущенные волосы падали па плечи.
Едва она подала нам торт, который испекла к ужину, как буря налетела с новой силой и крыша застонала под ураганным ветром, точно корабль, сотрясаемый штормом. К счастью, низ дома, окна и двери были теперь неподвижны — видно, ветер прочно замел их сугробами.
— Слушайте! — вскрикнула внезапно Ноэми, уже набившая рот тортом. Она подняла палец: — Слышите, как будто волки воют!
— Волки? Ну что ты болтаешь! — ответил Па, — Это ветер воет на чердаке. Откуда здесь волки?
— А вдруг они придут из лесу?
— Ну нет, не думаю.
— А Себастьен говорит, что это вполне может быть. Я, например, думаю, что снег будет идти семь дней и семь ночей и что сюда набегут волки. Мама, можно мне еще торта?
— Ты слишком много ешь, Ноэми. Гляди, растолстеешь, как поросенок, и волки тебя съедят.
Па раскурил свою трубку и, налив себе рюмочку настойки, стал смаковать ее с довольным видом.
— Великолепный ужин! — сказал он, — Лучший в моей жизни, как, впрочем, и все остальные. С таким угощением нам ничего не страшно.
Я вслушивался в голоса родных, в треск огня, в завывания ветра. Я вспоминал рассказы Лондона [14] и Кервуда [15], где шла речь о Крайнем Севере, и грезил о жизни в бревенчатой хижине, о полярной ночи, о пурге и волчьем вое. При слабом свете керосиновой лампы, под стоны бури за окном, мечты мои обретали удивительную реальность. Я воображал себя Родериком Дрю, Бремом Джонсоном, Генри или Биллом [16], я храбро сражался с суровой северной зимой, и мои отвага и сила творили настоящие чудеса. Короче, я рвался навстречу приключениям.
На следующий день утром в доме опять стояла мертвая тишина. Буря, свирепствовавшая всю ночь напролет, теперь улеглась. В моей комнате была тьма кромешная, и я никак не мог понять, который час.
Я почувствовал что-то живое на кровати, возле себя, и, протянув руку, нащупал нашего кота. Он жалобно мяукнул, как будто был чем-то сильно напуган. Наверное, накануне я оставил свою дверь приоткрытой, и он незаметно пробрался в комнату. Это было не похоже на него: мама запрещала нам с Ноэми брать кота в постель, да и сам он предпочитал греться у камина, возле тлеющих углей. Я погладил его, он опять испуганно мяукнул, крепче прижался ко мне и затих.
Я нажал было на выключатель лампы, но вспомнил, что электричества со вчерашнего дня нет. Пошарив, я отыскал фонарик на батарейках, зажег его и осветил будильник: он показывал половину восьмого. Это означало, что в школу я сегодня уже не попаду. При других обстоятельствах меня этот факт только порадовал бы, но сегодня — такое уж невезение! — я пропускал свидание с Катрин.
Через полуоткрытую дверь я заметил слабый колеблющийся свет в гостиной. Он приближался, и вот уже в мою комнату зашел отец с керосиновой лампой в руке. Он нагнулся ко мне.
— А, ты не спишь! Я не стал тебя будить, все равно в школу вам сегодня не идти. Все завалено снегом. Я даже ставни не смог открыть.
— Разве они не расчистили дорогу?
— Конечно нет! Там, наверное, сугробы выше головы. Как в прошлом году в ноябре, помнишь?
— Ага, мы тогда ждали снегоочиститель два дня. Думаешь, сейчас будет то же самое?
— Вполне возможно!
Отец говорил вполголоса, наверное, чтобы не разбудить Ноэми; он качал головой, и неверный свет лампы обнаруживал мелкие морщинки вокруг его глаз. Несколько минут он, замерев, постоял возле моей кровати, вслушиваясь в молчание ночи там, снаружи.
— Ну и тишина! Словно все вымерло вокруг. Поднимусь-ка я на чердак, гляну, что там творится на дворе.
