Корнелий надел очки, выбрался из оврага и пошел к станции монорельса. На него не смотрели. Подумаешь, вырядился помятым бичом! Все равно не настоящий. Люди привыкли, что у некоторых мужчин есть такая мода — в отпуск или на выходные одеваться, как безындексные бродяги…
Вторая Садовая линия была обычной улицей одноквартирных особнячков средней цены. Вроде аллеи Трех Садоводов, где когда-то жил Корнелий.
Выйдя на линию, Корнелий впервые подумал с большой тревогой: «А если не найду его здесь, тогда что?»
Но среди долгих бед и горестей судьба дарит иногда вспышки необыкновенных удач. Цезарь шел навстречу.
Он шел издалека, по середине горячей плиточной мостовой. Время близилось к полудню, улица в своем дремотном зное была безлюдна. Только мальчик шагал по неласковому солнцу одиноко и беззащитно.
Корнелий узнал его сразу, хотя одет был Цезарь совсем не так, как раньше… В синих блестящих трусиках, окантованных белым галуном, в бело-голубой безрукавке, наде той на рубашку со шнуровкой ворота, в сандалиях .. Но нельзя было не узнать этот серебрящийся на солнце шар волос.
Со стороны показалось бы: благополучный мальчик вышел из благополучного дома погулять и беззаботно топает по солнцепеку. Но Корнелий настороженными нервами сразу ощутил скрытливость и ощетиненность мальчишки. Корнелия Цезарь не замечал тот шел по краю улицы, в тени. Пора было выйти на дорогу. Чтобы Цезарь узнал его, Корнелий сдернул очки. В тот же миг его толчком остановило предчувствие стремительной беды.
И беда не замедлила случиться.
С другой стороны улицы, из-за ствола большого вяза, вышел навстречу Цезарю плечистый мужчина с крепким затылком. В черных штанах и крагах, в песочной рубашке с погонами и летней унтер-офицерской пилотке.
Цезарь замер, дернулся, словно побежать хотел. Не побежал. Стоял, расставив ноги-прутики, согнув локти. Корнелий был уже близко и увидел на лице его упрямство и отчаяние.
Улан что-то сказал вполголоса, взял Цезаря за локоть. Мальчик выгнулся, рванулся, вскрикнул — негромко и неразборчиво. Метнулся взглядом по улице, словно спасителя ждал. И тогда увидел Корнелия — тот подходил со спины улана широкими неслышными шагами. Вскинул к губам снятые очки.
Чек — вот умница! — ничем не выдал Корнелия. Только радость метнулась в глазах. Тут же он дернулся опять, старательно закричал:
— Пустите, что я вам сделал!
Улан ухватил его . двумя руками, прогнул спину…
На последнем шаге Корнелий вырвал из кармана пистолет и впечатал граненый глушитель под левую лопатку улана.
— Стоять. Руки в стороны…
Сержант оказался опытный: вмиг понял, что трепыхаться себе дороже. Выпрямился, закаменел с раскинутыми и обвисшими, как перебитые крылья, руками (Цезарь отпрыгнул, шлепнулся, вскочил).
Не делая попытки оглянуться, сержант негромко сказал:
— Что такое?
— Не шевелиться… — Корнелий расстегнул висевшую на черном уланском заду кобуру и выдернул увесистый «дум-дум». Очень мягко попросил Цезаря: — Чезаре, малыш, отойди в сторону, подальше… — Потому что сержант мог выбрать мгновение, схватить мальчишку и закрыться им. Цезарь, не отрывая веселеющих глаз от Корнелия, быстро отбежал.
— Что такое? — уже резче спросил сержант.
— Молчать. Пять шагов вперед по прямой. — Корнелий слегка надавил пистолетом.
Сержант, как на строевой подготовке, твердо и широко шагнул пять раз. Сердито поинтересовался:
— Теперь могу я оглянуться?
— Можете… Ва! Да это штатт-капрал Дуго Лобман! Виноват, сержант. С повышением вас… Очевидно, за доблестные схватки с детьми?
— Что вам нужно? Я вас не знаю, — набыченно и без боязни сказал Дуго Лобман. — Вы рехнулись? Нападение на улана, занятого особой службой… Вы хоть соображаете? Дайте сюда пистолеты.
— Стоять… — Корнелий качнул стволами. — Особая служба — это охота за детишками?
— Вас не касается!.. А, я вас вспомнил! Вы один из тех хлюпиков на сборах! Га-аспада интеллигенты… Корнелий Глас! Верно? Я сейчас уточню ваш индекс…
— Стоять!
— Не вякайте… — Дуго был явно не трус. — И не махайте оружием. Вы и в мишень-то не могли попасть, а в человека… Чтобы выстрелить в живого человека, нужно иметь твердость, а не интеллигентскую жижицу… Выстрелите, да еще, не дай бог, попадете — и будете всю жизнь терзаться угрызениями… — С этими словами Дуго направил на Корнелия висевший на поясе уловитель индексов.
Цезарь вдруг метнулся, встал рядом с Корнелием, выбросил вперед изогнутую ладонь со сжатыми пальцами, словно хотел защитить Корнелия от прибора.
Лицо у Дуго стало озабоченным.
Не действует? — участливо спросил Корнелий.
— Черт!.. Где я его грохнул?.. А вы не радуйтесь, я уточню ваш индекс по спискам в штабе… господин Корнелий Глас… из Руты, кажется?
— Именно кажется. Уловитель ваш в порядке, а я не Корнелий Глас из Руты. Глас казнен. А я человек без индекса по имени Петр Ксото. — Это он сказал неожиданно для себя. И мгновенно вспомнил желтые пальцы Петра на пистолете.
— Не валяйте дурака! Отдайте пистолеты — и руки на затылок!.. Или стреляй, черт возьми, скотина!.. — Лицо Дуго искривилось, как резиновая маска.
— Ни то ни другое, сержант. Пистолеты вы не полу чите, пойдете сейчас прочь… Не советую рассказывать про меня. Лучше сообщите командиру, что потеряли оружие при пьянке. Это принесет вам крупные неприятности, но меньше, чем если узнают правду: сдать пистолет при выполнении задания… Тогда шансов меньше половины, а?
— А у тебя какие шансы? И зачем тебе мальчишка? Или ты… — Он вдруг заухмылялся, и Корнелий резко двинул вниз предохранитель С 2.
— Марш вдоль улицы — и не оглядываться! Или я стреляю на счете «три». Можете думать, что это от интеллигентской нервности… Корнелия вдруг мелко затрясло. — Пистолет с глушителем, никто не услышит… Ну… Раз…
Дуго, нагнувшись, посмотрел ему в лицо, повернулся и тяжело пошел по плитам.
Корнелий сунул в карман уланский «дум-дум», свободной рукой взял Цезаря за плечо, потянул его в тень. Оттуда в заросший садовыми джунглями переулок — проход между заборами. Потом под откос, к дощатому, совсем деревенскому мосту через ручей… Оказалось вдруг, что уже не он ведет Цезаря, а Цезарь тащит его за руку по темной, непробиваемой для солнца аллее.
— Скорей… Тут близко дорога, по ней ходят частные таксокары.
— У меня нет денег, — выдохнул Корнелий.
Цезарь на бегу выдернул из кармана на трусиках желтую бумажку.
— У меня есть десять марок… Спрячьте пистолет…
…Похожий на громадную божью коровку «пилигрим» послушно остановился у травянистой обочины. Цезарь влез в машину первым, весело сказал таксисту:
— Нам на перешеек, Артиллерийская улица… — Повернулся к Корнелию: — Дядя Петр, мы заедем за моими удочками, а потом, как договорились, на вокзал… Ох, да не бойся ты, пожалуйста, мы успеем… — Резвый, слегка избалованный мальчик, собравшийся, видимо, со своим пожилым неряшливым дядюшкой за город…
Через полчаса они шагали по перешейку, соединявшему город с широким скалистым мысом. На мысу был неухоженный и нелюбимый горожанами парк. На перешейке росли сосны, душно пахло разогретой смолой. Пистолеты оттягивали карманы, царапали сквозь подкладку ноги. Корнелий взмок от духоты. Но послушно и молча шел за Цезарем.
Цезарь заговорил первым:
— А где ребята?
— Наверно, уже там. — Корнелий сам удивился сухости своего тона.
— А вы?
— Что я?
— Не ушли с ними?
— Как видишь…
— Почему? — Глаза у него были зеленые, скулы не по-детски заостренные, рот после каждого слова сжимался твердо.
Можно было ответить: «Я обещал увести на Луга всех ребят, а увел не всех, ты остался…» Можно было проще: «А кто тебя, дурака, выцарапал бы из лап Дуго Л обмана?»
Корнелий сказал с досадой:
— А чего мне там… Ты вот тоже не пошел.
— Сравнили… — дернул плечом Цезарь. И вдруг словно опомнился, глянул, как обычный провинившийся мальчишка. Сказал тихо и торопливо: — Извините меня, пожалуйста…
— Пожалуйста, — усмехнулся Корнелий, моментально оттаивая.
Они встретились глазами. И Корнелий опять поймал себя на желании провести ладонью по щетинистому шару прически Цезаря. И на уверенности, что Цезарь тогда улыбнется и станет славным, добрым мальчуганом… Но не решился, только рукой качнул. А Цезарь, потупясь, проговорил:
— Если бы не вы, сержант скрутил бы меня…
— Видимо, за тобой следили…
— Видимо… Я вчера пробрался домой, там никого. Бим наглухо отключен. Включил — а он меня даже не узнал… Позвонил папиным друзьям, они говорят: «Кажется, папа и мама уехали в столицу, хлопотать за тебя». А еще говорят: «Вернись в школу…» Но я остался, переночевал…
— Может быть, эти.,, знакомые т?ои и сообщили уланам, что ты дома?
