— Я управлял им с помощью собственной тени. Это ослабляло мои силы, но какую пользу они могли бы принести мне здесь, в заточении? Только так я мог подобраться к тебе совсем близко. Будучи под абсолютным контролем моей тени, этот плебей становился почти магом и, ведомый моей волей, мог управлять теми, кто имел мой знак. Магический знак. Тот, у кого в руках находилась Печать Паука, выполнял любой мой мысленный приказ, оставаясь при этом в неведении по поводу истинной причины своих слов и поступков. Ну а теперь…
Его паучьи лапы шагнули по направлению к Миле, и она невольно отступила в сторону. В его взгляде было что-то по-настоящему устрашающее. Мила невольно вспомнила лицо с фотографии. Те глаза смотрели со снимка беззаботно, легко, с искренней доброй улыбкой, а эти… В этих было столько ненависти… Неужели это тот же самый человек? Неужели ЭТО — ее отец?
Мила продолжала отступать, а Многолик медленно приближался.
— Теперь, Мила, — тихо сказал он своим холодным голосом, не отводя от нее пристального взгляда, — я чувствую себя достаточно сильным, чтобы осуществить то, чего я ждал, томясь в этих пещерах, почти год.
Он медленно поднял руку и протянул ее к Миле ладонью вверх.
— Я хочу, чтобы ты отдала мне свою Метку.
Мила медленно покачала головой из стороны в сторону. В мутных глазах Многолика промелькнула опасная улыбка.
— Я не могу отобрать ее у тебя силой, — сказал он. — Черная Метка сама не позволит этого. Она — твоя защита. Но у твоего друга такой защиты нет. — Зловещим, вкрадчивым голосом он прошептал: — Я хочу, чтобы ты вспомнила огонь…
Мила с жалостью и чувством вины посмотрела на Берти. И вдруг заметила, что тому удалось немного высвободить руку из паутины — совсем чуть-чуть, только кисть. Все это время Берти не терял времени зря — он отчаянно пытался выбраться. Берти настоящий боец, жаль только, что он не успел сделать больше. А то что успел, — этого мало.
— Я хочу, чтобы ты вспомнила огонь, — повторил Многолик. — Любопытно, сможет ли этот юноша превратиться в саламандру? Вряд ли. Но мы можем узнать это наверняка.
Человек-паук, перебирая огромными мерзкими лапами, направился к Берти.
Мила, не отрываясь, смотрела на Берти и уже знала, что сейчас сделает. До чего же жаль, что Берти не умеет превращаться в саламандру.
Мила уже открыла было рот, чтобы крикнуть, что она согласна отдать Метку, как вдруг ее осенило: Берти и незачем превращаться в саламандру, нужно только сделать так, чтобы его кровь стала холодной, как у волшебной ящерицы. Его кровь должна превратиться в лед.
Мила быстро повернула перстень на пальце так, что камень оказался с внутренней стороны ладони. Потом опустила в карман руку и нащупала маленький хрустальный флакон с «Ледяной кровью».
«Я хочу, чтобы ты всегда носила его с собой…» — всплыл в памяти голос Акулины.
Мила вынула флакон из кармана и подняла вверх руку, привлекая внимание Берти.
Многолик тем временем приближался к нему, был очень близко, и Берти в упор смотрел на него упрямым взглядом, не замечая жестикуляций Милы.
Мила энергично помахала рукой.
«Ну же! Посмотри на меня!» — умоляла она мысленно, и Берти, словно услышав, повернул голову.
Мила показала ему флакон. Во взгляде Берти сначала промелькнуло недоумение, потом он скосил глаза на освободившиеся пальцы, и недоумение сменилось пониманием.
Мила кивнула, давая ему знак, и сосредоточилась на том, что должна сделать.
— Аррендаре флакон! — твердо прошептала она, выбрасывая вперед руку и разжимая пальцы, и одновременно свечение от карбункула окрасило ее пальцы в рубиново-красный цвет, а флакон стремительно полетел в раскрытую ладонь Берти.
Многолик по-прежнему находился к ней спиной и ничего не видел. Флакон был уже далеко от Милы, рядом с Берти, в нескольких сантиметрах от его пальцев. Ну же! Еще чуть-чуть…
— Стоп! — раздался громовой голос Многолика; он даже не обернулся, только слегка повернул голову и молниеносно выбросил руку в сторону флакона.
Хрустальный сосуд неподвижно застыл в воздухе. Берти со стоном отчаяния сжал побелевшие от напряжения пальцы в кулак — флакон находился у него перед носом, но был недосягаем. Мила разочарованно выдохнула.
— Аннексио! — негромким голосом произнес Многолик, и флакон устремился к нему.
Спустя лишь пару мгновений Многолик ухватил его своей рукой. Слегка приподняв сосуд, словно разглядывая его на свет, Многолик улыбнулся.
— «Ледяная кровь», — определил он и повернулся к Миле. — Это очень кстати.
Он открыл флакон, поднес к лицу и вдохнул запах. Потом сделал несколько глотков и отбросил флакон в сторону, так что тот ударился о каменный пол пещеры и со звоном разлетелся вдребезги; остатки прозрачной жидкости растеклись маленькой лужицей.
— Я всегда недооценивал науку зельеварение, — сказал Многолик, обращаясь к Миле. — По-видимому, зря. Мне жаль огорчать тебя, но и твоему другу не суждено оценить все достоинства этой науки.
Многолик резко развернулся к Миле спиной и стремительно направился к Берти. Паучьи лапы передвигались быстро, но выглядело это жутко. Мила невольно сглотнула застрявший в горле комок: она была раздавлена и растеряна и не знала, что еще она может сделать. Он был сильнее ее — бороться с ним было глупо.
— Второй раз в жизни ты увидишь смерть, Мила, — громким и безжалостным голосом сказал он, останавливаясь невдалеке от Берти. — Но на этот раз твой друг не растворится в воздухе звездной пылью. Эта смерть не будет красивой. Твой друг останется лежать здесь, в нескольких шагах от тебя, — изуродованный огнем и… мертвый… Ты помнишь это заклинание, Мила?
Мила помнила. И понимала, что Многолик спрашивает не потому, что в нем вдруг проснулся учитель, экзаменующий своего ученика, — он тянул время, потому что хотел, чтобы она отдала Метку…
И она отдаст. А потом он убьет ее, наверное. Он убьет их обоих: ее и Берти. Как в полусне она подумала о Горангеле, который погиб по ее вине; о том, что больше всего на свете она хотела бы вернуть назад время и все изменить. Еще она вспомнила о Белке, которая сейчас сидела одна в чулане под лестницей одной из башен Львиного зева, переживала за своего брата и ждала, когда он вернется.
Мила разрывалась от терзающей ее пытки. Она должна сказать, что отдаст Метку! Она скажет… До чего же все несправедливо! Ну почему Метка надета сейчас на ней?! Ее жизнь ничуть не важнее чем жизнь Горангеля… Чем жизнь Берти. Этот черный сургуч сейчас должен быть у Берти! Это его Метка должна защитить от смерти! Его, а не ее!
Мила уже готова была выполнить требование Многолика — отдать Черную Метку и ждать, когда он убьет ее, но… Глаза Многолика вдруг потемнели еще сильнее, стали совсем черными.
— Время на размышление истекло! — зловещим голосом прошипел он.
Его рука молнией стрельнула в сторону Берти.
— Вулканус Тоталус! — безжалостно выкрикнул он.
И почти в один голос с ним Мила в ужасе закричала:
— Не-е-ет!!!
Опоздала… Она слишком долго решалась…
Струя огня безжалостно бросилась к Берти. Его глаза были наполнены ужасом. Огонь жадно ударился в его грудь и… еще стремительнее ринулся назад. Раскрыв рот от изумления, Мила видела, как оранжево-алое пламя охватило человека-паука. Какое-то время он стоял совершенно неподвижно в этом жутком облаке смерти.
— Уйди! — раздался из огня повелительный голос Многолика, и Мила поняла, что он приказал это огню.
Пламя сошло с его тела, словно смытое невидимой волной, — сказалось действие «Ледяной крови». Мила, ничего не понимая, перевела взгляд на Берти. Он тяжело дышал и, так же как и она, не мог понять, что случилось. Его освобожденная уже почти по локоть рука потянулась к груди, куда ударила струя огня. И в этот момент Мила увидела круглую сургучную печать — Черную Метку, прикрепленную к пеньковой веревке, которая висела на шее Берти.
Мила быстро опустила голову и ощупала руками верх кофты, воротник — ничего. Пусто. Впервые за долгие месяцы Мила не ощущала на своей груди твердый и гладкий сургуч, но это было неважно, потому что… Потому что Черная Метка послушалась ее. Мила подумала, что Метка должна быть у Берти и защищать его от смерти — и Метка выполнила ее волю, подчинившись мысленному приказу, несмотря на то что Мила и сама не понимала, что отдает приказ.
Берти был жив. Теперь Многолик ничего не сможет ему сделать. Теперь…
— Теперь ты беззащитна, Мила, — продолжил ее мысль вслух Многолик, не отрывая от нее ликующего взгляда. — Ты спасла его и обрекла на смерть себя. — Его лицо, когда-то красивое и благородное, а теперь — жуткое, исказилось в ядовитом оскале. — Что ж, меня устраивает такой обмен.
