Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 4. Мио, мой Мио! [Мио, мой Мио! Братья Львиное Сердце. Ронья, дочь разбойника. Солнечная Полянка]

Ознакомительная версия.

Вдали за Дремучим Лесом я увидел страну, погруженную во мрак, страшный, беспросветный мрак. Посмотришь на него и содрогнешься.

— Что за ужасная страна! — сказал я Юм-Юму.

— Там начинается Страна Чужедальняя, — ответил Юм-Юм. — Эти земли граничат с ней.

— Страна рыцаря Като! — воскликнул я.

Тут Мирамис задрожала всем телом, а огромная каменная глыба откололась от горы и со страшным грохотом покатилась вниз в долину.

Да, только одного рыцаря Като надо было бояться! Очень бояться! Но мне не хотелось больше думать о нем.

— В Дремучий Лес, — сказал я Юм-Юму. — В Дремучий Лес — вот куда я хочу!

Тут Мирамис заржала, и высоко в горах гулко отозвалось эхо. Мирамис медленно поплыла по воздуху вниз, к освещенному луной лесу, который рос у подножия гор. А из леса донеслись ответные звуки, будто сотня лошадей заржала в ночи.

Мы опускались все ниже и ниже, и наконец копыта Мирамис коснулись верхушек деревьев… Мы продолжали опускаться между зеленых ветвей. И вот мы оказались в Дремучем Лесу.

На своем веку я повидал не так уж много лесов, но, сдается мне, вряд ли найдется на свете хоть один, похожий на этот. Дремучий Лес хранил тайну. Великая, удивительная тайна скрывалась в нем — я это чувствовал. Но, видно, луна набросила на нее свой покров, и я ничего не мог разгадать. Шелестели деревья, они шептали про эту тайну, но я ничего не мог понять. Деревья мерцали при свете луны, они знали эту тайну, а я ничего не знал.

Вдруг мы услыхали вдали топот копыт. Словно сотня лошадей неслась во весь опор в ночи, а когда Мирамис заржала, словно сотня лошадей заржала ей в ответ. Все ближе и ближе раздавался топот копыт, все неистовей становилось дикое ржание. Не успели мы опомниться, как на нас налетела лавиной сотня белоснежных лошадей с развевающимися гривами. Мирамис оказалась в середине табуна, и лошади понеслись вскачь по лесной прогалине. Юм-Юм и я соскочили на землю и, стоя под деревом, смотрели, как белоснежные лошади с Мирамис впереди в диком неистовстве носятся при свете луны взад и вперед.

— Смотри, как они радуются! — сказал Юм-Юм.

— Чему они радуются? — спросил я.

— Тому, что Мирамис вернулась домой, — ответил Юм-Юм. — Разве ты не знаешь, что Мирамис родом из Дремучего Леса?

— Нет, не знаю, — сказал я.

— Ты так мало знаешь, Мио! — сказал Юм-Юм.

— Как же Мирамис попала ко мне? — спросил я.

— Твой отец послал в Дремучий Лес гонца с наказом: одна из его белых лошадей должна отправиться на Остров Зеленых Лугов и стать твоей лошадью.

Я смотрел на Мирамис, которая носилась во всю прыть при свете луны, и радовался. Но вдруг почувствовал беспокойство.

— Как ты думаешь, Юм-Юм, Мирамис не сердится, что ей пришлось стать моей лошадью? — спросил я. — Может, она тоскует по Дремучему Лесу?

Только я произнес эти слова, как Мирамис подбежала ко мне. Она положила голову мне на плечо и тихонько заржала.

— Видишь, она любит тебя, — сказал Юм-Юм.

Я был счастлив. Потрепав Мирамис по холке, я протянул ей кусок сахару, и она, мягко ткнувшись носом в руку, взяла у меня сахар.

Мы поехали дальше, все лесом и лесом, а сотня белоснежных лошадей скакала за нами следом.

В воздухе носилась тайна. Весь лес знал эту тайну, ее знало каждое дерево, липы и осины тихо шелестели, нашептывая о ней, когда мы проезжали мимо. Белоснежные лошади знали ее.

Все, кроме меня, знали эту тайну! Юм-Юм был прав, говоря: «Ты так мало знаешь, Мио!» Я пустил Мирамис вскачь. Мы мчались вихрем. Мой красный плащ зацепился за ветку дерева. Может, дерево хотело остановить меня; может, оно хотело поведать мне тайну? Но я так спешил. Я поскакал дальше, не обращая внимания на то, что в плаще моем зияла прореха.

Вдруг посреди леса мы увидели белоснежный сказочный домик с соломенной крышей. Вокруг цвели яблони. В свете луны они отливали молочной белизной. Окошко домика было открыто, и оттуда доносился какой-то мерный стук. Можно было подумать, что там кто-то ткал.

— Поглядим, что там, — сказал я Юм-Юму.

— Давай поглядим! — ответил Юм-Юм.

Соскочив с лошади, мы направились по тропинке меж яблонь к дому. Я взялся за ручку двери, и стук прекратился.

— Войдите, милые мальчики! — сказал кто-то. — Я так давно вас жду.

Мы вошли в дом. Там за ткацким станком сидела женщина. Она ласково кивнула нам.

— Почему ты ночью не спишь, а работаешь? — спросил я.

— Я тку волшебное полотно. А делать это можно только ночью.

Луч луны проник в окошко и осветил ткань. Как красиво она переливалась! Красивее ткани я в жизни не видел.

— Волшебную ткань ткут всегда ночью, — повторила женщина.

— А из чего ее ткут, такую красивую? — спросил я.

Женщина не ответила и снова принялась ткать, тихо напевая под стук станка:

Ткачиха пела тихо и заунывно. Только она смолкла, как в лесу раздалась другая песня, которую я тотчас узнал. Правду сказала ткачиха: над лесом пела птица Горюн, вещая горе. Сидя на самой макушке дерева, она пела так, что тоска сжимала сердце.

— Почему птица Горюн поет так печально? — спросил я ткачиху.

Женщина заплакала, слезы ее скатывались на полотно, оборачиваясь маленькими прозрачными жемчужинами, и ткань становилась краше прежнего.

— Почему птица Горюн поет так печально? — снова спросил я.

— Она поет о моей маленькой дочке, — ответила ткачиха, горько плача. — Она поет о моей маленькой дочке, которую похитил разбойник.

— Что за разбойник похитил твою маленькую дочку? — спросил я, хотя уже понял, о ком идет речь и кто этот разбойник. — Не надо, не упоминай его имени, — добавил я немного погодя.

— Не буду, — ответила ткачиха, — а то угаснет свет луны, и белоснежные лошади заплачут кровавыми слезами.

— Почему они заплачут кровавыми слезами? — спросил я.

— Им жаль своих маленьких жеребят, которых тоже похитил разбойник, — сказала ткачиха. — Слушай, как поет над лесом птица Горюн.

Я стоял посреди комнаты и слушал, как на воле поет птица Горюн. Вечерами она часто пела мне в отцовском саду, но тогда я не понимал, о чем она поет. Теперь я знал: она пела о маленькой дочке ткачихи, о братьях нашего друга Нонно, о сестренке мальчика Йри и еще о многих-многих других, кого схватил и увез в свой замок злой рыцарь Като.

Вот почему горевали люди в маленьких домиках на Острове Зеленых Лугов, в Стране Заморской, по ту сторону фьорда, и в Стране Заторной. Они горевали о детях, о своих детях. Даже лошадям в Дремучем Лесу было о ком горевать, и они плакали кровавыми слезами, когда слышали имя разбойника.

Рыцарь Като! Как я боялся его! Как боялся! Но, стоя здесь, в этой комнате, и слушая песню птицы Горюн, я вдруг понял, зачем скакал Дремучим Лесом нынче ночью. За Дремучим Лесом начинались земли Страны Чужедальней. Туда-то мне и надо. Туда-то мне и надо, чтобы сразиться с рыцарем Като, хотя я так боялся его, так боялся! Глаза мои наполнялись слезами, как только я представлял себе, что меня ждет.

Женщина снова принялась ткать. Не обращая внимания ни на Юм-Юма, ни на меня, она вполголоса напевала под стук станка все ту же заунывную песню:

— Юм-Юм, — сказал я. И голос мой зазвучал как-то странно. — Юм-Юм, я отправляюсь в Страну Чужедальнюю.

— Знаю, — ответил Юм-Юм.

Ну и удивился же я!

— Как ты узнал? — спросил я.

— Ты так мало знаешь, Мио! — сказал Юм-Юм.

— А ты, ты знаешь, верно, все? — спросил я.

— Да, знаю, — ответил Юм-Юм. — Я уже давно знаю, что тебе предназначено отправиться в Страну Чужедальнюю. Все это знают.

— Все это знают?

— Да, — сказал Юм-Юм. — Птица Горюн знает. Ткачиха знает. Белоснежные лошади знают. Весь Дремучий Лес знает: деревья шепчут про это, и травы, и цветущие яблони — все это знают.

— Да ну! — удивился я.

— Каждый пастух на Острове Зеленых Лугов знает, и по ночам его флейта поет об этом. Нонно знает. Его бабушка знает, Йри с братьями и сестрами тоже знают. Колодец, который нашептывает по вечерам сказки, тоже знает. Говорю тебе, все это знают.

— А мой отец?.. — прошептал я.

— Твой отец всегда это знал, — сказал Юм-Юм.

— И он хочет, чтоб я отправился туда? — спросил я, не в силах сдержать дрожь в голосе.

— Да, хочет! — ответил Юм-Юм. — Он страдает, но хочет, чтоб ты отправился туда.

— Но я так боюсь! — признался я, плача. Только сейчас я по-настоящему понял, как боюсь. — Юм-Юм, у меня не хватит на это смелости, — сказал я, обнимая своего друга. — Почему мой отец-король хочет, чтоб именно я свершил этот подвиг?

Ознакомительная версия.