Постояв некоторое время в нерешительности, он всё же поддался любопытству и решил заглянуть. Что произошло дальше, было уже не комедией, а настоящим сумасшедшим домом.
Оболенский, всё ещё сидя под столом и не подозревая о новом госте, ради развлечения попытался дотянуться ртом до ближайшей тарелки с помидорами, украшенными петрушкой. Ему как раз удалось ухватить ветку зелени, и именно в это время появился сосед-полковник. Увидев живописный натюрморт с салатами, фруктами и головой парнишки, он так и застыл на месте, издав нечленораздельный хриплый звук, похожий на мычание. А веточка петрушки, зажатая в Ваниных губах, вообще добила его.
«Свечи, музыка… Это же ритуальное убийство», — пронеслось в голове полковника.
Сосед облокотился о косяк и схватился за сердце.
В это время в квартиру ввалились ребята, одетые в странные костюмы и разукрашенные как пугала. Впереди был Ветров. Вежливо поздоровавшись с Петром Михайловичем, он достал из сумки аккуратно запакованные теннисные мячи. Сосед в немом изумлении наблюдал за Сашей. Этого парня он знал давно и был о нём хорошего мнения, но сейчас, видя его хладнокровное лицо, да ещё вымазанное под какого-то оборванца, уже сомневался в своих прежних выводах. Тем временем Ветров открыл коробку, извлёк оттуда теннисный мяч и, покрутив его в руке и прицелившись, запустил в «отрубленную» голову, аккурат попав ей прямо в лоб. Ванька только охнул и открыл рот. Вывалившийся синий язык дополнил общую картину.
А Ветров, довольный, произнёс:
— Вот тебе Оболенский второй закон Пушкина: тот, кто забывает сказку о попе, получает по балде.
Сзади раздался истеричный смех. Это гоготали ребята.
Пётр Михайлович онемел от ужаса, глядя на Ветрова, достающего второй теннисный мяч, и вдруг, словно очнувшись, заорал:
— Вандалы! Сатанисты! Мать вашу!
Он с силой отпихнул Ветрова и кинулся прочь из квартиры, попутно выкрикнув, что всех юных фашистов упечёт за решётку.
Что было потом — рассказывать нет смысла.
Родителей Оболенского и Ветрова вызывали в школу, Ивана даже хотели исключить. Ветрову же за хулиганское поведение в присутствии полковника в отставке объявили строгий выговор.
Короче говоря, Ветров и Оболенский должны были теперь ходить тише воды, ниже травы. Ещё одно нарушение дисциплины — и вон из школы.
Но, конечно, самым мучительным стало объяснение с родителями. Ветров отделался простым внушением, а вот Иван целую неделю вручную отстирывал скатерть от малинового сиропа и месяц не выходил на улицу гулять, кроме как за хлебом Петру Михайловичу. И ещё последовал самый главный запрет: справлять праздники теперь строго под надзором родителей. А это значит, лучше вообще не справлять.
Вот такая история произошла несколько лет назад с Иваном Оболенским, любителем сюрпризов. С тех пор он, конечно, изменился, стал более серьёзным. Но тяга ко всякого рода хохмам осталась, только придумывать их он стал более аккуратно, чтобы не доводить людей до инфарктов. Например, как-то на спор проехал пять остановок в переполненном автобусе в ластах. Как он садился в общественный транспорт, как объяснялся в этой давке с пассажирами и как потом в этих же ластах вылезал на улицу — отдельная история. Быть может, потом, когда Оболенский станет солидным мужчиной и напишет очень весёлую книжку мемуаров о своём детстве и юности, он всё это в ней объяснит. «Что наша жизнь? Игра!» — эта строка из либретто оперы Чайковского по повести Пушкина «Пиковая дама» как нельзя лучше отражает истинную суть этого баламута и авантюриста.
Итак, сегодня, ко дню рождения Ани Птицыной, он тоже приготовил сюрприз, о чём и заявил, вызвав в памяти друзей массу воспоминаний. Правда, этот новый сюрприз был безобидным и достаточно предсказуемым.
— Ещё один подарок для именинницы! — возвестил Оболенский.
Аня многозначительно посмотрела на Ветрова.
— Надеюсь, он не опасен для жизни? — насторожился Саша.
— Естественно, нет.
— Значит, это неестественный для тебя сюрприз.
Ваня махнул рукой и продолжил:
— Аня! Ты так сокрушалась, что твой день рождения закончился. Но нет! Праздник продолжается!
Сделав это торжественное объявление, он показал рукой на окно и всё так же театрально произнёс:
— Там, в прохладной тиши осенней ночи, под куполом мерцающих звёзд и полной таинственности ночного неба… Как там у Пушкина?
Иван наморщил лоб и процитировал любимого поэта:
…Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звёзды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой церковью сияет…
— Чего это ты про украинскую ночь? Мы в России, вообще-то. В Москве, — хмыкнул Саша.
— Да-да. Что-то на ум не то пришло. Вот. Может, это?
Глубокой ночи на полях
Давно лежали покрывала,
И слабо в бледных облаках
Звезда пустынная сияла.
И Иван мечтательно посмотрел на яркую звезду в ночном небе за окном.
— Так. Ты нам зубы не заговаривай, — Аня подошла к окну и загородила обзор. — Ночь, звёзды, облака… Это, конечно, красиво. Но давай ближе к теме. К чему такой пафос? Что за сюрприз под ночным небом? Я ведь правильно тебя поняла?
Иван, любивший покрасоваться (особенно ему это нужно было сейчас, чтобы про этого нахального однокурсника с индейской причёской уже не вспоминали), решил, что друзья достаточно заинтригованы. Но, не в силах сразу перейти к существу дела, повторил:
— Это будет настоящим триумфом сегодняшнего дня!
Ветров и Птицына уже сгорали от нетерпения. А Иван всё тянул. Довольный, что оказался в центре внимания, он злорадно испытывал своих друзей на выносливость:
— Итак, подумайте, чего ещё не хватает для полного счастья имениннице?
Саша и Аня растерянно переглянулись.
— Хорошо, — снисходительно произнёс Ваня. — Упрощу задачу. Спрошу так: чем всегда заканчиваются праздники?
Ветров подумал пару секунд и, усмехнувшись, ответил:
— Пьяной дракой.
Аня хихикнула, а Ваня разочарованно развёл руками.
— Ну и фантазия у тебя, Ветров.
— Так это жизнь, — философски заметил Саша.
— Ладно. Даю вторую попытку. Ну? Думайте.
Ветров тут же предложил другой вариант, не сильно отличающийся от первого:
— Песни, что ли, орут на улице?
Аня засмеялась, потому что снова вспомнила о Ванькином выпускном школьном вечере.
— Нет, — недовольно произнёс Оболенский. — Ну, давайте, шевелите мозгами. Ведь это так просто!
Аня покачала головой.
— Просто? Зная тебя и твои фокусы, могу утверждать, что это не просто. Нет такой глупости, до которой ты не смог бы додуматься. Так что лучше говори, не тяни. Всё равно не угадаем.
— Эх вы! Это же просто-напросто фейерверк!
Саша развёл руками и восхищённо произнёс:
— Вань, один-ноль в твою пользу.
Через несколько минут все трое были уже на улице и оглядывались в поисках подходящего места. У Вани на плече висела увесистая сумка с петардами.
— Да-а, тут, вроде, негде, — задумчиво произнёс Саша. — На пустыре собачники гуляют. А там, в скверике, какие-то мужики выпивают.
— И что же нам остаётся? — спросил Оболенский.
Они дружно переглянулись и перевели взгляд в сторону забора, за которым виднелось полуразрушенное пятиэтажное здание, предназначенное под снос.
— Пойдёмте туда, — предложил Ветров. — Там и мешать никому не будем, и есть где развернуться. Вчера экскаватор разгребал строительный мусор, получилась небольшая площадка. Я из окна видел.
— Что-то мне не хочется туда, — засомневалась Аня.
— Привидений боишься? — усмехнулся Оболенский.
— Ну, вроде того… Темноты.
— Там фонарь горит, — успокоил Саша. — И мы же с тобой.
— Ладно, пойдём, — без особого энтузиазма согласилась Аня.
Ребята быстро нашли в заборе слабо прибитую доску (забор без лазейки — не забор) и пролезли на строительную площадку. Место это выглядело при свете луны даже жутковато. От старой пятиэтажки осталось полстены, и эти руины одиноко возвышались над грудой строительного мусора. Как-то не к месту смотрелся на этом фоне высокий тополь, украшенный золотой осенней листвой и совсем уж жалко и обречённо — куст акации, наполовину заваленный битыми кирпичами.
Пробравшись среди обломков, они оказались на расчищенной площадке достаточно большого размера. Иван расстегнул сумку и аккуратно разложил петарды на большом бетонном блоке, некогда служившим фундаментом. Рядом положил мобильный телефон. Хотел включить на нём подходящую музыку в качестве звукового оформления продолжающегося праздника, но потом передумал. Всё равно не слышно будет. Выбрал петарду и радостно сказал:
