Володька завороженно слушал. Даже рот открыл. Пашка задумчиво пробормотал:
— И вроде, еще до революции твой дед какого-то местного воротилу пришиб. Учти, это легенда! Тот, бабка сказала, над его женой… э-э… как бы это…
— Надругался, что ли? — угрюмо подсказал Володька.
— Ну да. Только бабка моя говорила: ссильничал. А твой дед и разозлился. Ужас как разозлился! Голыми руками шею этому мужику свернул. И при свидетелях. Вранье, конечно…
— Ты дальше давай!
— Ну вот. Он его убил, а сам убежал. В леса. Так за ним настоящая охота началась! Полиции, собак нагнали, не счесть. Прямо по следам шли. И в болоте каком-то твоего деда заперли. Окружили так плотно, мышь не проскочит!
Володька, совершенно забыв, что речь идет якобы о родном деде, сочувственно воскликнул:
— Да что ты все резину тянешь? Дальше что?
— Дальше-то как раз легенда и начинается, — хмыкнул Пашка. — Брехня, то есть. Дед твой, ну, тогда-то он еще дедом не был! Совсем молодой мужик, сам понимаешь. Короче, он на кусты волчьей ягоды в том болоте наткнулся. И были те ягоды особенными. Ни на что не похожими. Громадные! И будто не красные, как обычно, а с лиловым отливом. Мужик вспомнил вдруг сказки, что еще от своей бабки слышал, и взмолился…
Володька привстал от волнения. Вошедший в раж Пашка с подвыванием продолжил:
— Мол, если есть хоть слово правды в тех рассказах, то пусть волчья ягода и духи его предка-волка ему помогут. И если он не может из этих болот человеком уйти, то пусть уйдет волком. И съел целую горсть!
— А потом? — затаив дыхание, прошептал Володька.
Маруська, давно подобравшаяся к мальчикам почти вплотную, тоненьким голосочком отозвалась:
— Заснул человеком, а проснулся волком! И ушел от погони.
Пашка сердито посмотрел на пигалицу, испортившую ему финал, и бросил в ее сторону мелкий камушек:
— Брысь отсюда, мелочь пузатая!
Обернулся к другу и подтвердил:
— Ну да, тем легенда и кончается.
— Так он к своей жене не вернулся?
— Мы тоже об этом бабку спрашивали!
— И что она говорит?
— Сказала — возвращался. Ночами. Приходил волком и уходил волком. Будто бы прямо из леса к ним в избу потайной ход вел. Никто волка у той избы не видел, как ни следили. А в доме он человеком перекидывался. У его жены после этого еще трое сыновей народилось…
— От волка?!
— Дурак! От оборотня!
— Хочешь сказать: мой прадед — а он самый младший! — уже от оборотня родился?! Ах ты…
Володька покраснел от злости и сжал кулаки. Пашка торопливо воскликнул:
— Эй, я-то тут при чем?! Я вообще в это не верю! Клянусь! Но по бабкиным словам — да.
Багровый Володька немного отдышался, уверяя себя, что выслушал обыкновенную сказочку и плевать ему на нее с высокой колокольни.
Пашка на всякий случай отодвинулся подальше. Старательно брызгал водой в жестяную банку на давно сомлевших червей.
Маруська обхватила тоненькими руками прикрытые цветастым подолом колени и внимательно смотрела на мальчишек.
— А потом что? — почти потребовал продолжения Володька.
— Что — потом? — буркнул Пашка. — Потом революция. Полиции не стало, и твой дед домой вернулся. Уже человеком.
Мальчики помолчали. Забытые удочки напрасно мигали им отчаянно нырявшими поплавками, их просто не замечали. Наконец Володька задумчиво протянул:
— Слушай, но если они все считают его оборотнем, то как же живут рядом? Они же бояться деда должны.
— И боятся.
— Серьезно?
— Ага.
— Он что, кого-нибудь разорвал? — со странным любопытством спросил Володька. — Ну, из деревенских?
— С ума сошел, что ли?! С чего бы?!
— Э-э… в фильмах…
— Ну ты и кретин! — раздраженно посмотрел на него Пашка и даже покрутил у виска пальцем. — Говорю же: они верят, что этот волк — их предок! А ты — разорвал!
— Как же, верят! Да у твоей бабушки полон дом икон!
— Ну и что? Одно другому не мешает! Твой дед, как волком обернется, по их понятиям, деревне защитник, понял? С тех пор, как он здесь, другое зверье близко сюда не подходит. Те же волки, например.
— А заборы?!
— Какие заборы?
— Да из бревен! В деревне вашей. Я такие высоченные только в учебниках по истории видел. И в фильмах.
Пашка долго смотрел на него. Потом махнул рукой:
— Это так, думаю. На всякий случай. Говорю же, боятся…
— Но почему?!
— А я знаю?
Ребята опять замолчали, думая каждый о своем. Притихшая Маруська подобралась еще ближе и теперь едва не касалась рукой Пашкиной босой ноги.
Володька мучительно морщился, пытаясь отогнать страшные подозрения. Его вдруг начало лихорадить, во рту появился неприятный привкус, слегка кружилась голова, и все казалось нереальным.
Чудилось: он просто заснул дома, и вот-вот мама подойдет и прошепчет на ухо, что так он все на свете пропустит, а уж школу обязательно. Страшно хотелось верить, что он действительно спит. А стосорокавосьмилетний дед — это обычнейший кошмар…
Рядом тихо вздохнула Маруська. Володька вздрогнул, приходя в себя. Ожесточенно помассировал виски — голова буквально гудела — и обреченно бросил:
— Слушай, хоть одна зараза видела, как он… ну, перекидывается?
— Нет, конечно.
— Так с чего взяли?!
Пашка внимательно посмотрел на товарища:
— Ты что, поверил в эту сказочку?
Володька невольно покраснел. Потом принужденно рассмеялся:
— Знаешь, почти. Я как-то забыл, что это сказка.
— А это не сказка! — сердито выкрикнула забытая ими Маруська. — Это правда! Самая настоящая!
И показала мальчишкам розовый язычок.
— Пшла отсюда! — погрозил ей кулаком Пашка.
А Володьке бросил:
— Слушай, забудь. И голову себе не морочь!
Володька мрачно ухмыльнулся: «Легко сказать — забудь!»
Пашка вытащил из воды свою удочку с совершенно чистым крючком и с досадой пробормотал:
— Блин! Накрылась рыбалочка! И чего я только язык распустил, предупреждала же бабка…
Володька хмуро буркнул:
— Да ладно тебе! Завтра еще раз сходим. А сейчас давай в лес, а? Покажешь мне, где вы прошлым летом морошку брали.
— Ха! — мгновенно оживился Пашка. — Да ее тут полно! Это же не у города. Если не лениться, ее столько собрать можно…
Солнце стояло уже высоко, и мальчишки стали собирать свои удочки. Банку с почти нетронутыми, хоть и заснувшими червями, подумав, закопали под густо разросшимся орешником. Володька покосился на Маруську, по-прежнему следующую за ним, и шепотом спросил:
— Слушай, а что, никто не пробовал после деда тех волчьих ягод?
— Не пробовал! — хохотнул Пашка. — Скажешь тоже! Да куча народа перетравилась, бабка рассказывала. Особенно, мальчишки.
— И ничего?
— Будто сам не знаешь!
— А почему? Ну, ты — понятно. Но ведь деревенские-то в легенду верят. Чем они неудачу объясняют?
— Черт их знает! — отмахнулся Пашка. — Бабка моя говорит: ягоды теперь не те. Выродились, мол. А настоящие лишь в самых страшных болотах искать нужно. Туда обычному человеку и не добраться… — Подумав, Пашка добавил: — Да, еще сказала: может, кровь у молодых не та. Разбавлена сильно. Волчьей маловато, вот и пролетают все.
— А у меня, значит, по их мнению, та? — глухо пробормотал Володька.
— Ну да. Ты и внешне жуть как на своего деда похож. Я сам удивился, как увидел.
— А моя мамка говорит: волчонок ты! — звонко выкрикнула им в спину вездесущая Маруська.
Пашка подпрыгнул от неожиданности. Обернулся и угрожающе завопил:
— Да что ж это такое?! Я же сейчас тебя отколошматю! Как боксерскую грушу использую, чем хочешь, клянусь! Канай отсюда, сказал!
И он решительно двинулся на застывшую от неожиданности белоголовую девчонку.
Впрочем, столбняк у Маруськи продолжался недолго. Пашка не успел приблизиться и на пару метров, как Маруська змейкой скользнула в орешник. Только они ее и видели!
— Еще раз на глаза попадешься, хвостики твои крысиные мигом пообрываем! — погрозил ей в спину удочками Пашка, и мальчишки рассмеялись.
Они обогнули орешник и неторопливо свернули на тропу. Володька посмотрел на часы:
— Ну что, разбегаемся по домам пожрать и в лес?
— Давай.
— А Ленка что делает?
— А ну ее! Наушники нацепит и валяется целыми днями на диване. Или бабушке в огороде помогает. Тоска смертная!
— Может, с собой позовем?
— Не пойдет, — замотал головой Пашка. — Она комаров не терпит, а их после дождей полно…
— Ну, леса без комаров не бывает.
— И лес поэтому не любит!
Выйдя к деревушке, мальчишки расстались. Пашка, уже сворачивая к своему дому, обернулся и крикнул:
— Слушай! Ты о нашей болтовне — никому, понял?
— Само собой!
Володька поднялся на крыльцо. Поставил удочки в угол и вдруг подумал, что проще всего расспросить самого деда. Но почему-то сразу же понял, что не решится. Он элементарно трусил.