Однако в следующее мгновение Эмка краем глаза заметил за своей спиной движение. Стремительно развернулся… — и ничего не увидел.
Зато услышал откуда-то сверху:
— А, мой олень! Теперь я знаю, где тебя искать!
Над поляной на пушечном ядре пронесся барон Мюнхаузен.
Эмку передернуло от ужаса. А сзади, словно дразнясь, послышалось тихое "хи-хи-хи".
Эммануил Солдатов снова рванул в чащу.
На этот раз долго бежать не пришлось. Прямо перед мальчиком с неба свалилось семь куропаток. Все они были насаженны на шомпол, которым обычно чистили древние ружья. Причем куропатки были жареные! И не успел Эмка как следует удивиться, как уже жадно поедал одну из птиц — так сильно ему хотелось есть!
— Ах ты негодный олень! Ты еще и куропаток чужих уничтожаешь!
Эмка чуть было не подавился: это был голос Мюнхаузена. Мальчик вновь пустился в бега.
"Да когда же я проснусь-то наконец?!"
В ответ за спиной раздалось то же тихое "хи-хи-хи".
Эммануилу хотелось завыть от отчаянья. И он бы завыл, если бы был уверен в том, что это ему поможет.
Вдруг правая нога мальчика погрузилась во что-то вязкое.
"Началось!" — подумал он. Но оказалось, что вязнут ноги не в воздухе, а в обычном болоте. Правда, чем одно лучше другого Эмка не знал. Лишь судорожно дернулся к твердой с виду кочке.
С большим трудом Эммануилу все же удалось выбраться — болоту досталась только правая кроссовка.
"Ничего. Она все равно уже никуда не годилась. Этот заспинный хохмач ее так порезал, что ходить в ней можно было только во сне".
Радостная мысль: легко отделался от обувки, помеченной неизвестным преследователем, — несколько вдохновила Эмку. Он оглянулся вокруг и увидел недалеко от себя раскидистое дерево. Уж неясно, откуда оно здесь взялось, посреди болота, — но ведь росло, зеленело!..
Мальчик тут же решил перебраться по кочкам к дереву и переждать на одной из могучих ветвей ночь, которая вот-вот должна была наступить.
Сказано — сделано. "А утром по кочкам допрыгаю назад, к лесу. Здорово все-таки я, не заметив болота, добежал аж до самой его середины!"
Мальчик поудобнее устроился на ветке и задремал.
Проснулся Эмка оттого, что рядом кто-то кряхтел. "Кто это у меня в комнате может кряхтеть?" — подумал спросонья, потер глаза, открыл… — и захотел их снова закрыть. Проснулся он вовсе не в своей комнате, а на том самом дереве, где вчера и засыпал. Разумеется, во сне, из которого никак не мог выбраться.
Ценой невероятных усилий Эмке удалось не расплакаться.
Он посмотрел вниз.
— О, наш славный барон! Глядите-ка, и он попал в беду!
Барон Мюнхаузен не слышал слов мальчика. Он вообще не замечал ничего вокруг, все глубже и глубже погружаясь в болотную грязь. При этом обеими руками тянул себя за косичку в надежде, что таким образом сможет выбраться.
— Нет, барон, сказки кончились, — ехидно проговорил Эмка.
Но в следующее мгновение устыдился своих слов. Мюнхаузен ведь не виноват в Эмкиных злоключениях.
Мальчик закричал:
— Держи, фашист! — и налег на ближайшую к Мюнхаузену ветку.
Хорошо, что ни слова, ни понятия, которое оно обозначало, во времена барона не существовало. Так что ничуть не оскорбившись, Мюнхаузен выпустил из рук свою косичку и вцепился в ветку.
Правда, в последний момент начавшееся было сгущаться пространство едва не помешало благополучному спасению.
Забравшись на дерево и усевшись рядом с Эмкой, Мюнхаузен первым делом воскликнул:
— Молодой человек! Будете свидетелем!
— Свидетелем чего? — осторожно осведомился мальчик.
— Того, как я вытащил себя за волосы из болота!
"Ну что ты с ним поделаешь!"
Эмка счастливо рассмеялся, качнулся на ветке, потерял равновесие и…
Проснулся! На этот раз в своей комнате.
— Ура!!! — закричал он.
В комнату заглянула мама.
— Проснулся? И голос сразу прорезался. А я уж было подумала: Эммануил мой в летаргический сон погрузился.
— А в чем дело? — не понял Эмка.
— Он еще спрашивает! Как залег вчера после обеда, так только сейчас, утром, и проснулся.
"Хорошо хоть проснулся", — мелькнула в голове у мальчика мысль.
А мама добавила:
— Вставай! Чисть зубы и иди есть. Я всё оставила на кухне. Из-за тебя, сони, на работу опаздываю!
Глава шестая,
в которой сны становятся явью, а Колобок летает
Когда умывался и чистил зубы, внимательно изучил свой лоб и обнаружил там тоненькую полоску шрама. "Неужели от дерева?!"
…Во всяком случае поиски правой, поврежденной кроссовки ничего не дали. То ли родители выбросили за негодностью, то ли… "Если родители — почему тогда левую оставили?" — спросил сам себя Эмка. И решил, что всё, хватит дурака валять. Пора разбираться в происходящем по-настоящему, пока это происходящее его, Эммануила Солдатова, не угробило!
Завтракал Эмка с аппетитом: конечно, вермишель это не персики, но порой иные персики будут похуже вермишели. А за едой он еще раз подумал о том, что сам со своими бедами может и не справиться. Попросту не успеет стереть все картинки.
"Мне нужна чья-нибудь помощь", — решил Эмка. Да только к кому побежишь за советом? Хотя…
Славка поднял трубку почти сразу:
— Привет! Что-то случилось? Голос у тебя какой-то…
— Не выспался, — бросил Эмка первое, что пришло в голову. — Слушай, Славян, ты сейчас очень занят?
— Ну…
— Понимаешь, дозарезу нужна твоя помощь.
— Тогда — не очень.
— Дуй ко мне, я объясню.
… Усадив Славку за гору книжек и вооружив его стирательной резинкой, Эмка отправился в школу.
"Найду библиотекаря и потребую объяснений, — думал он, шагая через парк. В конце концов…"
Закончить мысль не удалось — пространство снова начало загустевать противным вареньем. И люди, гулявшие по дорожкам или сидевшие на скамейках, как на зло, попропадали.
Где-то за деревьями родился звук. Странный такой, будто по траве катится мяч. Очень большой мяч.
Так и есть! Из-за поворота дорожки вылетел и помчался на Эмку громаднющий шар, высотой со взрослого человека. Он был нежно-желтого цвета и напомнил Эмке батон и другие хлебобулочные изделия.
"Наверное, на какой-нибудь кондитерской фабрике авария случилась. Недаром ведь говорят "тесто сбежало" ".
Теперь же это тесто катилось прямо на Эмку.
"Мне бы сбежать!"
Он развернулся и, пытаясь преодолеть вязкость пространства, устремился подальше от шара. Но, кажется, мальчик зря переживал — вместо того, чтобы гнаться за ним, шар остановился.
Эмка, удивленный тем, что не слышит за спиной страшных звуков, обернулся и как раз успел заметить, как на гладкой поверхности шара, повернутой к нему, усеянной кусочками травы, листьями и сухими веточками, начали проступать чудовищные глаза и рот.
— Я и зайца съел! — громыхнул шар на весь парк.
— И лисицу съел!
И страшилище подвинулось к Эмке на полшага.
— Я и волка съел!
"Колобок! — тоскливо подумал мальчик. — Ну конечно, колобок!"
— И медведя съел! — воплощение кошмарного сна кулинара приближалось.
— Я и дедушку съел!
"Вот ведь гад!" — Эмка повернулся и снова побежал, пусть и с трудом.
— Я и бабушку съел!
"Давай-давай, стихоплет дурацкий! Ты меня сожри, булка недопеченная!"
Колобок будто услышал Эмкины мысли. Мальчик, обернувшись, увидел, как разгладились на поверхности шара рот, глаза — и Колобок покатился.
Эмка сжал зубы и приналег на уплотнившийся воздух своей молодецкой грудью: а ну разойдись!
Слева за деревьями хихикнула и шевельнулась дивная, несуразная тень, но у мальчика не было времени всматриваться. Сзади наезжал Колобок!
Ох и помчался Эммануил Солдатов! Никогда еще не доводилось ему развивать таких скоростей — пятки засверкали. Но и Колобок тоже был не на костре испечен, не с сусеков наскребен — он рулил за Эмкой неистово, самозабвенно, и только на поворотах немного терялся, соскальзывал в сторону и не сразу возвращался на дистанцию. Но всё равно догонял.
"Как же быть?!" — мальчик готов был разреветься. Ладно, в снах он еще мог надеяться на то, что все его злоключения всего лишь видимость. А теперь… теперь отступать некуда. "И не проснешься ведь — потому что не спишь".
Боковым зрением Эмка вновь заметил хохмача — тот угловатыми движениями перепрыгивал от дерева к дереву, не отставая от Колобка и его добычи.
"Ну, это мы еще поглядим, добычи или не добычи!" — Эммануил, кажется, отыскал выход.
Пришлось свернуть с дорожки. Мальчик бежал по траве, перепрыгивая через низенькие кустики, через бревна, лавируя между деревьями. Колобок тяжело катился за спиной. Эмка рискнул оглянуться: бока чудовища поистрепались, в одном месте был вырван солидный шмат белой мякоти — но гаду хоть бы хны!
