— Отец… — прошептала она. — Отец!
Ведьма открыла глаза — и зрачок ее утонул в сиянии неистового зеленого пламени. Ведьма подняла голову и поглядела на не-мертвое и не-живое дерево.
— Хей-я-а-а! — вырвался из ее глотки неистовый вопль. Она взвилась в прыжке, закрутилась, превращая рукава в вихрь, полетная мазь подкидывала ее все выше и выше… И обрушила удар кованого серебряного нарукавья на единственную живую ветку. Затрещало дерево, жалобно, по-детски вскрикнув, ветвь сломалась и рухнула наземь. Кора и листья осыпались с дуба сразу, ветка почернела и скукожилась, будто в один миг утратила все жизненные силы.
— Хей-я-а! — Ирка крутанулась снова. Новый удар нарукавья пришелся в ствол. И словно не девочка тринадцати лет била по стволу величайшего дуба, а великан ударил. Громадный, в десять обхватов ствол накренился.
Колокол выстроенной рядом часовни сам собой качнулся и ударил полночь.
— Хей-я! Хей-я! Хей-я! — Ирка била и била, лупила по стволу, с одной руки, с другой, снова и снова, и раз за разом дуб кренился все сильнее, сильнее…
Ирка Хортица, хортицкая ведьма, наднепрянская ведьма-хозяйка убивала Великий Хортицкий Дуб!
Снизу слышались крики, но Ирка не обращала на них внимания. Зазвенели удерживающие дуб стальные тросы! С бешеным мявом ведьмин кот сиганул с верхушки дуба, приземлился на стальную струну и… полоснул по ней когтями. Раз, другой, третий… Послышался скрежет и тугое — банг! — лопнувшего металла. Разорванная пополам стальная струна забилась, задергалась в воздухе, как змея с откушенной головой. Кажется, к дубу кто-то бежал. Кажется, стальной трос пронесся у него над головой — человек едва успел рухнуть на землю. Ирка не обращала внимания. Она пронзительно завизжала и полетела вокруг дуба — рукава ее рубахи полоскались на ветру как крылья.
— Хейя! — удар, и подпирающая дуб железная мачта рухнула, заставив содрогнуться землю. — Хейя! — упала вторая. — Хейя! — последний удар, и наземь обрушилась третья и последняя. С гулом басовой струны лопались удерживающие дуб стальные тросы — среди них пестрой пушистой молнией метался кот. Дуб походил на узника, с которого одну за другой срывают цепи. Могучий скелет содрогнулся, на миг словно потянулся весь, радуясь обретенной свободе… Земля начала вспучиваться, и из нее, извиваясь, как щупальца осьминога, полезли корни: толстые, с человеческую руку, белые, словно мучные черви. Земля шевелилась, корни дергались, точно норовя дотянуться до порскнувших в разные стороны людей.
Тут еще и люди? Безумцы, куда они лезут!
Ирка круто взмыла вверх, перевернулась в воздухе и ринулась вниз… Накрывая собой весь сквер, ее тень вытянулась по земле…
— Сима-а-аргл! — с разгона ведьма налетела на дуб и ударила… На сей раз не нарукавьем, а просто голым кулаком. Кожа лопнула, словно тонкая бумага, и из разбитого кулака хлынула кровь — много и сильно, будто из вспоротой вены. Кровь сплошным потоком заструилась по стволу, капая на истерзанную землю.
Ирка запрокинула голову к небесам… и новый вопль — Сима-аргл! — ударил ввысь.
Дерево пошатнулось. Мертвые ветви качались туда-сюда, расчерчивая темное небо. Мертвые корни скребли землю. Вспучилась, разламываясь пластами, земля вокруг корней. Дерево накренилось, медленно и плавно… И рухнуло с облегченным вздохом, вздымая пыль и заставляя бесчисленные чешуйки мертвой коры кружить в воздухе.
От дерева в небо рванули две молнии — ведьма в ярко-зеленой рубахе и пестрый кот. Ведьма поймала кота на лету, прямо в воздухе, кувыркнулась и приземлилась на асфальт дорожки. Вздохнула, сильно и глубоко, и зарылась лицом в кошачий мех. Кот снова успокаивающе мяукнул и посопел ей в лицо, шевеля розовым носом и щекоча роскошными усами.
— Ты что… Что ты наделала? — словно вихрь налетел сзади, схватил, развернул к себе. — Как ты посмела? — Ирку трясла за плечи разъяренная Оксана Тарасовна.
— Ты ж… Яринка, ты ж вбыла його! — дядька Мыкола, не веря, смотрел на мертвый дуб. — Як же ты могла? Отомстить решила, подлая ведьма!
— Оставьте Ирку в покое! Как смогла, так и сделала, сами бы попробовали! — Богдан и Танька, как всегда, были на ее стороне… но и они ничего не понимали.
Вокруг клубилось, бушевало море криков и стонов, гневных, злых голосов, перед глазами мелькали искаженные яростью лица, визжали ведьмы, замер в растерянности Ментовский Вовкулака, не зная, то ли кидаться на Иркину защиту, то ли самому навернуть ей хорошенько. Ведь это дуб, Великий Дуб, нет и не может быть другого такого же, а ведьма погубила его!
И только Вольх Всеславич стоял неподвижно на границе света и тьмы. Молчал. Ждал.
Одним движением Ирка высвободила плечо из пальцев Оксаны Тарасовны. Опустила кота на землю. И пошла к дубу. Вопящие и потрясающие кулаками ведьмы вдруг замолчали и подались в разные стороны. Ирка шла и нагибалась, зачем-то подбирая с земли камешки. Она дошла до белеющей во тьме громады поверженного дуба. Постояла над ней в молчании, склонив голову, как над телом павшего богатыря. И пошла туда, где упала последняя живая ветка. Присела на корточки, разгребая что-то на земле руками, и принялась, тихонько напевая, выкладывать камешки:
Чи гора высока?
Чи крыныця глыбока?
Чи дубок зеление, сонечку радие…
Ведьмы первыми сдвинулись с места и подошли, встав полукольцом за спиной у Ирки. Оксана Тарасовна шагнула к сидящей на корточках девчонке:
— Что ты делаешь? Что… что это? — голос ее сорвался на пронзительный крик.
Из земли, окруженный аккуратным колечком выложенных Иркой камешков, рос то-оненький, едва ли с девчоночий мизинец толщиной, крохотный дубок с тремя хрупкими, трепещущими на ночном ветру зелеными листиками.
— Что это? — уже замирающим голосом повторила Оксана Тарасовна.
— Самый последний, самый крепкий желудь Великого Дуба, — задумчиво ответила Ирка. — Тот, которому он отдал все силы. И много-много Симаргловой крови. — Ирка снова погрузила кровоточащую руку в землю у корней дубка.
Вольх Всеславич откинул голову и захохотал. И костры взвились к небесам, откликаясь на его смех:
— Родился! Родился новый Великий Дуб! Слава Симаргловой крови! — прокричал он.
Тишина пала на собравшуюся вокруг толпу.
— Молодой дуб. Молодая ведьма-хозяйка и новый дуб… — изумленно пробормотала Оксана Тарасовна.
— Що ж… — неловко откликнулся дядька Мыкола. — Выходыть, наша ведьма краще знала, що робыты?
— А она у нас вообще умная ко… девушка, — ухмыльнулся, открывая желтые зубы, Вук.
Рудый завыл — как воет волк, ведя первую весеннюю охоту, как воет волк, завидев свою волчицу! Переливы счастливой волчьей песни прокатились над улицами. Катерина вдруг пронзительно завизжала, прыгая и тряся волосами, и радостный гомон и вопли накрыли толпу. Ведьмы и вовкулаки кинулись к дубку, окружили его, стараясь увидеть, рассмотреть поверх голов. Ирку оттеснили в сторону, да она и не возражала. Пошатываясь и прижимая окровавленную руку к груди, она протолкалась сквозь толпу. Ей нужно было побыть одной.
Навстречу, побросав перекрывающие окрестные улицы грузовики, бежали богатыри. Мимо пронесся Андрей, бросил на Ирку быстрый взгляд, но не остановился, а побежал дальше, с размаху врезавшись в толпу.
— Эй там, поосторожнее, дубок сомнете! — закричали из глубины толпы.
— Отойдите от него все! — раздался властный голос Оксаны Тарасовны. — Ему нужен воздух, ему нужен покой! Он же как младенец! Вы должны установить тут постоянный пост охраны… — Оксана Тарасовна выбралась из толпы, волоча за рукав Вольха Всеславича. — Найти мастера, который занялся бы стволом старого дуба — его нужно сохранить как туристическую достопримечательность! И сразу пустить какую-нибудь приемлемую легенду, без ведьм, конечно! Вызвать телевидение… Мы должны заставить признать дубок национальным деревом, только это позволит нам его сберечь…
— Кору зи старого дуба, що залышылася — всю мэни! — воинственно требовала Стелла. — На новую мертвяцкую личину, бо стару ваша ведьма-растеряша посеяла!
— Может, начнете с того, что извинитесь перед Иркой, а потом будете дуб делить? Или вы уже забыли, откуда взялось ваше национальное дерево? — раздался звонкий и злой голос Богдана.
— У нее рука разбита, надо перевязать, — тревожилась Танька. — Где она? Где… она? — упавшим, мертвым голосом повторила подруга.
Сквер был пуст. Люди толпились у Богдана и Таньки за спиной, а вокруг никого не было. Только на земле расплывалась лаково поблескивающая в свете костров лужица крови и валялся выдранный начисто зеленый струйчатый рукав.
Ментовский Вовкулака прыгнул… Седой вожак приземлился рядом с лужицей крови, заметался, забегал туда-сюда, поводя чувствительным носом. Сел, и над улицами снова прокатился тягучий волчий вой, полный страдания и ужаса. Откуда-то с крыш ему откликнулся такой же несчастный кошачий мяв.
