Руфус подвел лодку так, чтобы они смогли сойти с нее к двери.
— Передайте Изарис мои наилучшие пожелания, — сказала Кэнди Руфусу. — И скажите, что мы скоро увидимся.
На лице Руфуса читались сомнения.
— Вы уверены, что я вот так просто должен вас здесь оставить? — спросил он.
— Мы не знаем, сколько пробудем у Лагуны Мунн, — ответила Кэнди. — К тому же, дела становятся более запутанными. По каким-то причинам все развивают бурную деятельность, и вам лучше вернуться назад, к своей семье.
— А ты, тылкрыс?
— Я буду там же, где она, — ответил Шалопуто.
Руфус покачал головой.
— Вы оба сумасшедшие, — сказал он.
— Если наши дела пойдут плохо, вам не в чем себя винить, — ответила Кэнди. — Мы делаем это вопреки вашему доброму совету. — Она помолчала и улыбнулась. — И мы действительно еще увидимся.
Шалопуто вылез из лодки, присел на узкой ступени и попытался открыть дверь. Та поддалась безо всяких усилий.
— Еще раз спасибо, — сказала Кэнди Руфусу и выбралась из лодки, войдя через маленькую, грубо окрашенную дверь следом за Шалопуто.
Прежде, чем переступить порог, она обернулась, но попрощаться с Руфусом уже не смогла. Властные волны Изабеллы подхватили маленькую лодку и повлекли прочь, а крылатые крабы приветствовали ее побег смешанными овациями крыльев и когтей.
От двери в стене сквозь деревья вела крутая тропа с узкими ступенями. Кэнди и Шалопуто взбирались наверх. Хотя сквозь оранжево-красный полог виднелось что-то яркое, свет почти не достигал тропы. Однако рядом со ступеньками стояли маленькие лампы, освещавшие путь. За их пределами была чаща и плотная тьма. И эта тьма не пустовала.
— За нами следят, — негромко проговорила Кэнди.
— Тут так тихо. Птицы не чирикают. Насекомые не жужжат.
— Может, здесь есть что-то еще? То, чего они боятся?
— Если и так, — сказал Шалопуто с показной смелостью, — надеюсь, оно знает, что мы тут собираемся учинить неприятности.
Его представление повлекло за собой ответ.
— Ты говоришь, что пришел сюда учинить неприятности, — произнес юный голос, — но это не так.
— Зачем ты здесь? — спросил второй голос.
— Сыновья, — пробормотал Шалопуто так тихо, что Кэнди, стоявшая в шаге от него, едва расслышала.
— Да, — сказал голос. — Мы сыновья.
— И мы тебя слышим, — поддразнил его второй, — как бы тихо ты не шептал. Так что не теряй времени.
— Вы где? — спросила Кэнди, медленно взбираясь на очередную ступеньку, и в это время справа, откуда исходили голоса, мелькнула тень.
Она быстро сотворила в руке маленький шарик облачного света, холодный огонь, вызывать который научилась у принцессы. Это, подумала Кэнди, одно из самых простых магических заклятий, что она позаимствовала из коллекции Боа, и крепко сжала шарик.
Наступил момент, когда один из мальчишек Лагуны Мунн оказался достаточно близко, чтобы…
Ага! В поле ее зрения двигалась призрачная фигура. Она быстро подняла руку и выпустила шарик. Он вспыхнул желто-белым и голубым, и этот свет озарил того, кого Кэнди хотела осветить. Облачко сделало свое дело — Кэнди увидела одного из сыновей Лагуны Мунн. Он был похож на чертика с маленькими рожками и приземистым телом, созданным из теней и осколков цвета, как будто его осыпали стекла разбившегося витража, которые, однако, не причинили ему никакого вреда, словно его тело было из желе Темной стороны луны.
Но когда он заговорил, его голос оказался совершенно не подходящим для такого облика. Это был четкий, вежливый голос мальчика, который ходит в хорошую школу.
— Я Плохиш мамы, — сказал он.
— Правда? И как тебя зовут?
Он вздохнул, словно вопрос поставил его в тупик.
— В чем дело? — спросила Кэнди. — Я просто спросила, как твое имя.
Ее простой, незамысловатой минессотской душе не слишком пришелся по вкусу этот самопровозглашенный Плохиш Лагуны Мунн.
— Не знаю, — ответил он, кусая ноготь большого пальца. — Сложно выбрать, когда их так много. Хочешь знать, сколько у меня имен?
Она не хотела.
— Ну хорошо, я слушаю. И сколько же?
— Семьсот девятнадцать, — с гордостью произнес он.
— Ого, — сказала Кэнди равнодушно. И еще более равнодушно:
— Почему?
— Потому что я могу. Мама сказала, я могу иметь все, что пожелаю. И теперь у меня много имен. Но ты можешь называть меня… Ободранная Пробка? Нет, нет. Пайман Хамбадикин? Нет! Джолло Бигог! Да! Джолло Бигог — то, что надо!
— Ладно, а я…
— Кэнди Квокенбуш из Курятника.
— Из Цыптауна.
— Курятник. Цыптаун. Неважно. А это — твой друг, тылкрыс Шалопуто. Ты спасла его от рабства у волшебника Каспара Захолуста.
— Ну что ж, ты выучил домашнее задание, — сказала Кэнди.
— Домашнее задание… — повторил Джолло Бигог, размышляя над словами. — А. Работа, которую задают ученикам их учителя в вашем мире, и которой они всеми силами стараются избежать. — Он ухмыльнулся.
— Верно, — сказала Кэнди. — В самую точку!
— В самую точку! — восторге воскликнул Джолло. — Я попал в самую точку! Я попал в самую точку!
— Кто это здесь радуется? — послышался женский голос из темноты, что окружала свет, озарявший Джолло.
Радость мальчика мгновенно испарилась, но не из страха, подумала Кэнди, а из любопытного уважения к говорящему.
— Плохиш? — сказала она.
— Да, мама.
— Не найдешь ли ты нашему гостю Шалопуто что-нибудь поесть и попить?
— Конечно, мама.
— И пришли ко мне девочку.
— Как скажешь, мама.
Кэнди хотела заметить, что она тоже хочет есть и пить, но говорить об этом было пока не время.
— Ну вот, ты слышала маму — сказал Джолло Кэнди. — Она хочет тебя видеть, поэтому теперь тебе надо идти к серебряному глазу. — Он указал на глаз размером не меньше фута, с черным зрачком и серебристым хрусталиком, видневшийся среди деревьев.
— А мне идти? — спросил Шалопуто у Кэнди.
— Если ты понадобишься, клянусь, что позову тебя. Очень громко.
— Рад? — спросил Джолло у Шалопуто. — Если мама попытается ее съесть, она закричит.
— Твоя мать не станет…
— Не станет, не станет, тылкрыс, — ответил Джолло. — Это юмор. Шутка.
— Я знаю, что такое шутка, — не слишком уверенно сказал Шалопуто. Он поискал Кэнди, но та уже отправилась к серебряному глазу, сойдя с тропы и углубившись в темноту между деревьями.
— Идем, тылкрыс. Давай тебя накормим, — сказал Джолло. — Если ты услышишь, как Кэнди тебя зовет, пойдешь прямо к ней. Я не буду тебя останавливать. Честно.
Остров Лагуны Мунн выглядел маленьким, если смотреть на него с лодки Руфуса, но теперь, когда Кэнди шла по его темным склонам, он казался гораздо больше, чем можно было ожидать. Она оставила свое облачко за спиной, но серебряный глаз излучал собственный свет, который вел ее сквозь чащу. Она была рада такому маяку. Земля под ногами становилась круче, а деревья, между которыми ей иногда приходилось буквально продираться, все более кривыми и древними.
Здесь, на возвышенности, дул ветер. Старые деревья трещали, с их ветвей сыпался сухой дождь листьев и увядших плодов. Кэнди не отводила взгляда от маяка. Она следовала к нему настолько точно, насколько позволял густой подлесок, пока не добралась до места, где нижние ветви деревьев переплелись с кустами, образовав настоящую древесную стену. Кэнди остановилась; глаз озарял переплетенные сучья. Через несколько секунд по стене прошло легкое движение, и там, где сиял свет, стена расплелась, открыв узкий проход. Деревья и кусты все еще раздвигались, когда голос, говоривший с Джолло, произнес:
— Либо входи, либо поворачивай назад, девочка, но не надо просто стоять.
— Спасибо, — ответила Кэнди и шагнула в проем между извивающимися ветвями.
Она добралась до вершины острова. Шумный ветер двигался здесь кругами, и листья, которые он нес, поднимались и падали, когда он проносился мимо. Однако в этих завихрениях летели не только листья. Здесь были животные разных размеров и форм: они двигались с бледными, как луна, или красными, как заходящее солнце, боками; их глаза сверкали золотым и зеленым, и все они оставляли следы своего движения в призрачном воздухе.
Она не могла понять, что это такое — радостная гонка или бегство от смерти. Чем бы это ни было, внезапно все они повернули в ее направлении, и она упала на землю, обхватив голову руками и чувствуя, как над ней мчится живая лавина. Сейчас эта лавина обрела звук. Кэнди слышала не только шум ветра, но и грохот копыт, топот лап, рев, визг и вой тысяч созданий или даже больше.
— Ты еще не знаешь разницы между порождением сна и порождением жизни? — спросила Лагуна Мунн, и ее голос казался ближе, чем звук мчавшихся животных.
