Павлик теперь ничуть не жалел, что мы посвятили Галю в нашу тайну. Она умела фантазировать не хуже нас. А как она рассказывала про Ленинград! Этот город стал родным портом нашего корабля. Отовсюду: от берегов Австралии, из портов Южной Америки, из полярных льдов возвращалась в Ленинград шхуна «Победа».
4
А между тем приближался март. Все жили ожиданием весны и скорой победы. По вечерам мы слушали по радио салюты.
Однажды вечером мама сказала мне:
— Ну вот, сынок, кончается зима. Завтра первое марта.
А за окном гудела вьюга. Я спросил, слушая, как дребезжит от ветра оконное стекло:
— Завтра начнет таять снег?
— Нет, не завтра, конечно, но скоро.
Но весна началась именно «завтра». Солнце слизнуло с окон морозные узоры, могучим теплым потоком хлынуло на снег, он начал таять, темнея и безнадежно оседая. С юго-запада на смену режущим февральским ветрам примчался теплый плотный ветер. Я весь день провел у окна. Встав коленями на стул и навалившись грудью на спинку, я смотрел, как буравит снег под окном капель, как веселятся на заборах воробьи. К вечеру у меня в глазах плясали зеленые пятна от солнечного света.
Вечером пришла Галя. Она была в резиновых сапожках и вязаной шапочке вместо беличьей ушанки. Ричарда в комнату не пустили, чтобы не оставил мокрых следов.
Игра у нас в тот вечер не ладилась. Мы почему-то все время заговаривали о посторонних вещах. Свечка догорела. но ни Галя, ни Павлик не пожалели об этом. Они говорили о своих школьных делах. Мне стало скучно. Скоро пришла мама, и я пошел к себе.
Уже лежа в постели, я позвал маму и сказал:
— Видишь, я угадал. Сегодня началась весна.
— Правда, — улыбнулась мама, — началась весна. Теперь и валенки не нужны. Скоро сможешь гулять сколько угодно.
— Скоро фашистов разобьют и Саша приедет домой, — мечтательно протянул я.
— Обязательно, — сказала мама. Но в глазах ее я заметил застоявшуюся тревогу и понял: «А вдруг перед самым концом… как отца…» — думала мама. Во мне тоже на миг шевельнулась эта тревожная мысль, но потом я стал думать о другом, вспоминая сегодняшний вечер. Какое-то чувство досады, непонятной обиды не давало мне покоя, и я не мог еще в нем разобраться.
Весна кипела на улицах. Снег почти сошел, только у заборов на местах сугробов сочились мутной водой его серые ноздреватые пласты. Вода вышла из канав, залила дороги. Мы с Павликом вырезали из большого куска сосновой коры корабль, вбили три мачты, натянули матерчатые паруса. Павлик выжег на носу кораблика слово «Победа». Маленькое суденышко плавало по канавам и лужам нашего квартала, вызывая восхищение и зависть у обладателей одномачтовых корабликов с газетными парусами.
Однажды я пустил наш парусник в канаву, и ветерок погнал его вдоль улицы. Следя за корабликом, я незаметно оказался у дома, где жил мой лютый недруг — шпиц Марсик. Не знаю, почему он ненавидел меня, но при каждом удобном случае этот пес старался попробовать на вкус мои ноги. Сейчас, воспользовавшись тем, что я один, он стремительно атаковал меня. Я взлетел на перила высокого парадного крыльца, а Марсик бесился внизу. Прохожих не было, кораблик уплывал, а я готов был зареветь от страха и обиды.
И вдруг неподалеку показался Рик. Сердце мое наполнилось мрачным ликованием.
— Ричард! Рик! — крикнул я. Рик повернулся и стал скачками приближаться.
Зарвавшийся шпиц был слишком увлечен, чтобы заметить опасность. Указывая на него, я сказал Рику:
— Взять!
Рик был в то время уже достаточно дружен со мной, чтобы не отказать в подобной услуге. Он «взял», то есть сомкнул на загривке у Марсика свои челюсти и в течение примерно полутора минут мотал его. Шпиц верещал не столько от боли, сколько от ужаса.
Больше Марсик никогда не трогал меня, а с Ричардом мы стали настоящими друзьями.
5
Павлик уже давно подтянулся по арифметике, но Галя все равно очень часто бывала у нас. Только я теперь этому не особенно радовался. Почему-то мне нравилось быть с Павликом вдвоем, как раньше, как в тот вечер, когда мы кончили читать «Остров сокровищ». Игра уже не увлекала нас как прежде, хотя мы не признавались в этом даже самим себе. Часто Галя и Павлик заговаривали совсем о другом, когда перед ними светился голубой камень. Они не обращали на меня внимания, и мне становилось скучно. Но я никогда не мешал им, тихо сидел рядом.
Однажды Павлик приболел и не ходил в школу. Галя пришла после уроков и рассказывала, как прошел в классе день. Я листал «Зверобоя» Купера.
— Павлик, что такое томагавк? — спросил я, увидев в книге незнакомое слово.
— Подожди, Андрейка, не мешай, — отмахнулся он. — Говори, Галя, что было на физкультуре?
Мне стало обидно до слез: все с ней и с ней, а я, значит, не нужен.
— На уроке физкультуры, — говорила Галя, — мы играли в «третий-лишний».
Эти слова обожгли меня. «Это я у них третий-лишний», — пришла в голову мысль. Я соскочил со стула и пошел к двери, стараясь проглотить в ставший в горле комок
— Андрейка, ты куда? — окликнул меня Павлик
Я ускорил шаги. Павлик догнал меня в коридоре, и я наконец заплакал, прислонясь головой к косяку. Подошла Галя, стала расспрашивать, что случилось.
— Ничего, — всхлипнул я, дергая плечом, чтобы сбросить ее руку.
— Галка, иди в комнату, — вдруг сказал Павлик. Она пожала плечами и ушла.
— Да что с тобой, Андрейка? — допытывался Павлик.
— Вам… на меня… наплевать… Ну и не надо! Осенью пойду в школу. и у меня будет много товарищей!
— Андрейка, зачем ты глупости говоришь… Мы же все время вместе…
— Больше не будем вместе, — мрачно изрек я. Во мне начала пробуждаться гордость. — Я лишний.
— Мы с тобой настоящие друзья, Андрейка, ты же сам знаешь.
— Неправда!
— Правда! Просто Галка тоже мой товарищ, и я хотел, чтобы мы дружил втроем.
— Я тоже хотел, а вы не стали.
— Как это не стали?
— Да так.
«Врет еще», — подумал я.
— Хочешь, докажу. что я твой друг? — вдруг спросил Павлик.
— Докажи…
— Когда у тебя будет день рожденья, я подарю тебе камень.
— Правда?!
— Обязательно.
Для меня это было лучшим доказательством дружбы.
— Ладно, — сказал я.
— Ты больше не злишься? — смущенно спрашивал Павлик.
— Нет…
— Ну, пойдем, — он тянул меня в комнату.
— Я лучше завтра приду.
Мне было стыдно перед Галей за свои слезы, и я ушел к себе в комнату.
На следующий день мы не вспоминали о ссоре.
Стояло солнечное майское утро. На нашем тополе появились клейкие листики. и он стоял, словно окутанный зеленым туманом.
Мама, Лена, Павлик, Володя и я сидели на крыльце. Недавно приходил почтальон, принес от Саши письмо. Мама была радостная, как всегда в таких случаях. Она шутила со мной и с Павликом.
Примчалась Галка со своим вечным спутником — Ричардом, тряхнула косами, щелкнула Павлика по загривку. Ей тоже было весело.
— Поздоровайся, Рик, — велела она. Пес сел и поднял лапу.
— Какая громадная собака. И умная, — сказала мама. — Вот бы нам такую. Никого бы не пустила в квартиру. А то ни одного мужчины в доме…
Володя фыркнул и удалился с крыльца походкой смертельно оскорбленного человека. Лена захохотала.
Во дворе появилась Анна Васильевна. Я никогда раньше не видел ее такой. Она запыхалась, будто долго бежала, на раскрасневшемся лице была радостная улыбка человека, на которого свалилось неожиданное счастье.
— Война кончилась, — сказала она.
То, чего ждали со дня на день, все же пришло неожиданно.
Кончилась война. Значит, теперь обязательно вернется Саша. Значит, больше не будет страшного слова «похоронка». Значит, начнется с этого дня волшебная жизнь, которую я почти не помнил, которую называли словом МИР. Почему же плачет мама? И Анна Васильевна, которая только что смеялась…
— Это от радости, — шепчет Павлик.
А мне совсем не хочется плакать. Мне хочется смеяться, петь, веселиться. От избытка чувств я хватаю за уши Рика, валю его на землю, и мы катаемся по траве.
— Дай бог, чтобы дети больше ни разу не видели войны, — говорит мама.
А в синем, синем, как море, небе распускает клейкие листья тополь.
6
У Павлика и Галки наступили первые в жизни экзамены. Они готовились вместе, и я не мешал им. Теперь уже было не до обид, если на меня не обращали внимания или даже просили уйти из комнаты.
Но вот кончилась пора экзаменов. Вечером мы снова собрались вместе.
— Давайте, посмотрим камень, — предложил я.
Павлик зажег в жестянке огарок солнечной свечки. Было светло, и камень горел слабо. Огарок начал коптить.
— Собирается буря… — начал Павлик.
— В Индийском океане, — сказал я.
