Диана Шляхоцкая - Сеня. Миссия Наследной Йагини

— Вот же склочная баба! Ни дня без свары! Ты только подумай, Стефанида, что нонче удумала! Что б я, Сидор, за так просто взял да выпил весь запас вишневой наливки, что женка до праздников поставила! Да еще без спросу! Да ни в жисть! — восклицал старый хитрец, пока мои пальцы бойко плели исцеляющий заговор, охватывающий его коленную чашечку.

Вообще-то Сидору еще повезло: судя по его дыханию, наливку женки они с мужиками щедро запили чистым медицинским спиртом — откуда взяли-то только такую страсть в Верхнем Курене? Впрочем, умом, как говорится, не до всего додумаешься, а искать логику в поступках куренских и прочих селян, я, не смотря на свой возраст, давно перестала. Однако факт смешения наливки и спирта налицо, и как следствие — художественный во всех отношениях фингал на этом самом лице, вывих плеча и чудом уцелевшая коленная чашечка деда… Только вот не нравится мне это начинающееся воспаление…

— Нет, ты видела, Стефанида, с кем живу? Не жисть, а мука! — сплюнула в сердцах себе под ноги Снулка, та самая «склочная баба», которая вернувшись заранее из станицы обнаружила вместо недавно возведенного, можно сказать нарядного курятника — развалины, своего мужика в компании невменяемых соседей мужеского полу и совершенно пьяных свиней, а также коз, спокойно шастающих по грядкам с молодой капустой и огурцами. Картину завершала почему-то спящая мертвецким сном домашняя птица: гуси и куры, как будто нарочно разбросанные по двору согласно чьей-то сумасшедшей задумке. Как Сидору, Ижику и Митридоту удалось напоить не только скотину, но и птицу, для меня оставалось загадкой, но окинув взглядом представшую перед глазами картину, пришлось признать — гуси в гораздо более бедственном положении, нежели куры: те хоть не посплетались длинными шеями так, что сразу и не скажешь, где из них чья…

— Я то, грешным делом, подумала, что передохла птица-то! — горестно вопила Снулка, — И давай, слезами горючими да умываясь, щипать из них пух!

«Ну да, пух в первую очередь, — кивнула головой я, — Ведь лежащий посреди двора в обнимку с поросенком хозяин может и подождать!» А впрочем, кто я такая, чтобы учить кого-то, как правильно, и как нет! Мое дело маленькое — знай себе, лечи!

Снулка же продолжала причитать, чем признаться, значительно мешала процессу исцеления своего благоверного:

— И только двоих ведь успела ощипать, как они — раз и вскаквают! Наверноть замерзли! Я чуть совсем не сказилась от страха! — очень ее понимаю, двое вышеупомянутых, чудесным образом воскресших гусей, своим розовым голым видом знатно действовали мне на нервы. Не сказать, чтобы я была барышней слабой и нервной от природы, просто сложно было удержать смех, чего мне по статусу допускать совершенно не положено! Я, стараясь не смотреть на этих лысых существ, жавшихся к теплой толстой хозяйской мурке, которая шипела на них, и, бешено вытаращив глаза, отступала от странных, непонятных животин, пахнущих как гуси, но вида совершенно неожиданного, метнула в птичек согревающим заклинанием. На первое время им хватит, а там, гляди ж, и курятник на своем месте восстановится, и пухом начнут обрастать.

Долго Снулка с подружками теперь не поедут с ночевкой на Ярмарку в станицу Нижние Выселки! Вот что бывает, когда на хозяйстве остаются мужики, склонные, так сказать, к злоупотреблению! И магическая защита погреба для них оказалась не преграда: и ведь, что удумали! Спускали в отверстие на зачарованной половице удочку с магнитом, а о том, чтобы все крышки на заветных бутыльках оказались металлические, Сидор заранее позаботился! Откуда только деревенская неугомонная троица разжилась чистым медицинским спиртом — вот в чем вопрос!

— Так это ж дохтур этот городской им подсобил! Они ему забор покрасили — он и отблагодарил, окаянный! — внесла ясность в ход моих размышлений Снулка.

Я по-стариковски поджала губы: отношения с городским «дохтуром» у нашего семейства потомственных Йагинь сложились не ахти: к лесным целительницам обращались жители как окрестных деревенек и станиц, таких вот, как эта — Верхний Курень, и Нижние Выселки, где раз в сезон проходят шумные Ярмарки, а также и самого Штольграда, что, разумеется, не добавляло нам симпатии вышеобозначенного доктора… Хотя, если б вместо того, чтобы по кабакам кутить, романы крутить направо и налево с мамзельками, не обремененными особо строгим воспитанием и деревенских мужиков спаивать за счет запасов того самого его медицинского, доктор этот занялся бы своими прямыми обязанностями, глядишь, и нам поспокойней жилось бы, и этому охламону поприбыльнее…

Закончив, наконец, с Сидором, я перешла к мертвецки пьяной скотине и домашней птице: с Ижиком и Митридотом, ровно, как и с их женками, мы сегодня уже успели повидаться. В отличие от Сидора, обошедшегося по большей части легким испугом, впрочем, сомневаюсь, что он и это упомнит, собутыльникам его повезло меньше. Поэтому, когда запыхавшись, роняя тапки, прибежала за мной утром Оленка, на ходу рассказывая о злоключениях дядьев, пока они с мамкой и теткой на Ярмарку ездили, я первым делам отправилась накладывать заклинание, сращивающее кости на руку Митридата и приводить в себя деда Ижика.

Селянки не поскупились на благодарность, еще бы — косьба на носу, а мужики преждевременно из строя решили выйти!

— Спасибо, Стефанидушка! Дай Светлый Даждьбог тебе крепкого здоровья и долголетия, внучкам — женихов богатых, а внуку — невестушку-красавицу! Вот, не побрезгуй, чем смогли, — Снулка протягивала мне целый мешок гостинцев, — Вот, Сеньке-то на сарафан, целый отрез поплину-то, да чтоб и мелкой на рубаху хватило! Сама своим девкам приглядела, да ведь и вас надо уважить! — Снулка планомерно тащила меня в горницу за стол, вознамерившись во что бы то ни стало угостить знаменитой своею наливкой, с которой, собственно, весь сыр-бор и начался, но я обеими руками отмахивалась от нее, не дай светлые боги, бабуля узнает, так накажет, мало не покажется. И правильно, нечего позорить род Йагинь распитием среди бела дня на глазах у всей деревни!

Снулка все-таки всунула чудом сохранившийся после пиршества деда, бутылек наливки мне в заплечный мешок, на прощание, увидев, что в своем решении я непреклонна.

— Пойду я, Снулочка, итак с вашими мужиками почти целый день провошкалась, внуков с одной Раифой ведь оставила! А если и ее куда позвали! Да не дай светлый Даждьбог! Пойду!

— Поблагодари благодетельницу нашу, старый дуралей! — сверкнула Снулка глазами на мужа. Но его благодарность, учитывая, что я к обязательной целительской, так сказать, программе, от себя добавила заклинание трезвости на целый месяц, была вовсе не такая искренняя, как у женки.

— А ты, Сидор, на меня не серчай, — прогудела я басом, — Покос на носу! Как раз до праздника Уборки Хлеба цверезые походите, ничо! — тут я пожевала губами — Неча нас сестрами по дурости вашей дергать! А никак Аньшане бы срок сегодня подошел! И что ж мне, разорваться, между Верхним и Нижним Куренями? И к кому бежать? К рожающей бабе али к учудившим спьяну мужикам? Как вы скотину-то умудрились споить?

— Да ягод они пьяных обожрались! Снулка-то зачем-то их в погребе в отдельном жбанчике оставила! Сначала ягоды поклевали, ну а там уже и с нами, с мужиками…

Снулка опять в сердцах сплюнула себе под ноги, наградив благоверного подзатыльником, а я уже не смогла сдержаться, чтобы не расхохотаться: надо же, какой полет фантазии! И кому бы еще пришла в голову такая светлая идея — напоить скотину и птицу вместе с собой, до, пардон, поросячьего визгу!

Уже покидая Верхний Курень, с последнего на околице двора донеслось то, что заставило меня насторожиться, сделав вид, что стрельнуло поясницу. А что? Может же меня вусмерть измотать лечение трех здоровых мужиков, а еще пьяная птица и скотина! Имею право, так сказать, чай не первую сотню лет… Каждая целительница делится с пациентом частицей своей жизненной силы, которая после нуждается в восстановлении. Поэтому Йагини, или дарительницы жизни, издревле почитались как простым народом, так и знатью. Конечно, и официальная медицина не стоит на месте. Только по мне, так зря она частенько пренебрегает магическим вмешательством — люди по старинке идут со своими болячками и проблемами охотнее к знахарке, нежели к новомодному амбициозному врачу.

Охнув, я схватилась рукой за поясницу и облокотилась на ближайший плетень — плетень, из-за которого доносились крики, привлекшие мое внимание. Крики, споры, ссоры в Верхнем Курене или любой другой деревушке и даже в Штольграде были, конечно, не чем-то, из ряда вон… Но то, что прозвучало в процессе…

— А я все равно пойду! Все равно! И вы меня не остановите! — этот визгливый голос с истеричными нотками, которые говорили о том, что спор ведется уже довольно давно, несомненно, принадлежал Федоре — первой красавице на деревне.