Эрвин Лазар
Как конь Серафим одержал победу над самим собой
«Помолчали бы они хоть десять минут, как было бы хорошо», — подумал Микка-Мяу и закрыл глаза. Кот с удовольствием закрыл бы и уши, но, как известно, сами по себе уши ни у кого не закрываются, у Микки-Мяу тоже. Можно было, правда, закрыть их лапами, но только зачем? Густое облако гвалта и крика двигалось прямо на него. Кричали и галдели кошка Ватикоти, заяц Аромо и лев Зигфрид Брукнер. Уловить, что к чему, было совершенно невозможно. Ясно было одно: все чем-то страшно возмущены.
— Хвастун! — кричала Ватикоти.
— Воображала! — орал Аромо.
А Зигфрид Брукнер ревел:
— Болтун!
— Кто? — спросил кот Микка-Мяу.
— Конь Серафим! — рявкнули все хором.
— Не может быть, — сказал Микка-Мяу.
От изумления все трое разом стихли.
— То есть как это не может быть, — произнесла наконец укоризненно Ватикоти, — если мы втроем в один голос говорим, что…
— Во-первых, не говорите, а орете, кричите и ревете. А во-вторых, это не в его характере.
— Не в чьем характере?
— Серафима.
— Что не в его характере?
— Хвастаться.
— Ну так тогда сам пойди и посмотри! — закричал, багровея, Аромо.
Тут они схватили Микку-Мяу за лапы и повели его на другой конец лужайки. Пришли туда довольно быстро, тем более что Микка-Мяу, собственно говоря, и не сопротивлялся.
На лужайке стоял голубой чудо-жеребец Серафим и протирал свои очки замшевой тряпочкой. Вид у него был кроткий, как у ягненка, только что появившегося на свет. Кот Микка-Мяу, раздраженный тем, что его тянули сюда насильно, сурово спросил у коня Серафима:
— Я слышал, здесь кто-то хвастается?
— Где? — удивился конь Серафим и огляделся по сторонам. Потом, чтобы лучше видеть, даже надел очки.
— Нет, ты погляди, он еще и простачком прикидывается! — воскликнул заяц Аромо. — Это уж слишком. Не ты ли здесь только что хвастался?!
— Я? — широко раскрыл глаза конь Серафим. — Простите, но я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Ну так я тебе напомню! — закричал лев Зигфрид Брукнер. — Ты сказал, что ты бегаешь быстрее всех.
— Ну да, я так сказал, — кивнул конь Серафим.
Кот Микка-Мяу, изумленный, не верил своим ушам. Скромный, обходительный конь Серафим — и вдруг говорит такие вещи! Нет, раньше он никогда не хвастался. Микка-Мяу уже собрался высказать все это, но его перебила Ватикоти:
— И быстрей газели, да?
— Да, — кивнул конь Серафим и покраснел.
— И гепарда ты, конечно, тоже обгонишь, да? — съязвил лев Зигфрид Брукнер.
— И гепарда, — согласился конь Серафим и покраснел еще сильнее.
— А может быть, — спросил патетически неудержимо мыслящий Аромо, — может быть, и меня?
— Не обижайся, пожалуйста, Аромо, — смущенно ответил конь Серафим, — но и тебя тоже. — И покраснел до кончиков ушей — так ему было стыдно.
— Ложь, — произнес заяц.
— Нет, это не ложь, — покачал головой конь Серафим.
— А почему же ты тогда покраснел? У тебя вон даже уши стали красные, — сказал кот Микка-Мяу.
— И ты мне не веришь, — печально посмотрел на него конь Серафим. — Я покраснел потому, что терпеть не могу хвалиться.
— А что же ты тогда расхвастался? — развел лапами лев Зигфрид Брукнер.
— А я и не хвастаюсь, я говорю правду. А получается, будто хвастаюсь. — Конь Серафим умолк. — Нет, так мы не разберемся… Микка-Мяу…
— Понимаю, все понимаю, — кивнул кот. — Лучше всего вам побежать наперегонки. И сразу все станет ясно.
— Я с удовольствием, — обрадовался конь Серафим. — Давайте, хоть сейчас.
— Отлично, побежим наперегонки! — загорелся лев Зигфрид Брукнер. — Без лишних разговоров.
Друзья немедля отправились на Большой Луг. Этот Большой Луг был и в самом деле такой большой, что с одного его края едва виднелся другой край. Не говоря уже о другом крае, с которого едва было видно тот, первый, край. В общем, луг был просторный. Самое подходящее место для бега наперегонки.
— Как побежим, оттуда сюда или отсюда туда? — спросил лев Зигфрид Брукнер.
— Мне все равно, — сказал конь Серафим.
— Ага! Ему, значит, все равно! Ему, видите ли, совершенно все равно, отсюда туда или оттуда сюда! Хотя отсюда туда, — возмущался Зигфрид Брукнер, — это прямо противоположно тому, когда оттуда сюда. И именно поэтому…
Микка-Мяу перебил гулкоголосого льва:
— Так как, побежишь или нет?
И конечно, кот опять попал в самую точку. Зигфрид Брукнер вилял, вилял и в конце концов сказал:
— На первый раз хватит с Зигфрида соперника послабее. Скажем, Аромо или Ватикоти. Они вполне справятся с конем. Если Аромо или Ватикоти не сумеют его перегнать — а в это я ни за что не поверю, — тогда выступлю я.
Придумано было ловко. Кот Микка-Мяу хмыкнул в усы, а Ватикоти горячо поддержала Зигфрида Брукнера:
— Зигфрид прав! Победы Аромо будет вполне достаточно. Правда, Аромо?
— Мне это раз плюнуть! — произнес надменно неудержимо мыслящий заяц.
— Ну что ж, тогда можно начинать, — сказал Микка-Мяу. — Побежите до края леса и обратно. Согласны?
— Конечно, согласны!
— Хо-хо! — вмешался лев Зигфрид Брукнер. — А если они захотят схитрить?
— Схитрить? А зачем? — удивился кот Микка-Мяу.
— А чтобы победить, — сказал лев. — Кто-нибудь из них, скажем, повернет задолго до того, как добежит до края леса и — раз! — обратно. Как будто он там уже был. Что тогда?
— Тогда он не победитель, а обманщик, — ответил Микка-Мяу. — Но раз уж ты так настаиваешь, будь по-твоему. Пусть каждый из соревнующихся принесет сюда по ветке с тисового дерева. Во-он оно, на краю леса. Тисовые ветки и будут служить доказательством того, что бегуны побывали на самом краю леса.
— Это другое дело, — согласился Зигфрид Брукнер. — Вот теперь бегите.
На счет «три!» был взят старт. Фьють, Аромо! Фьюить, конь Серафим! Вот они превратились в две маленькие точки вдали. Потом — в одну маленькую точку вдали, поскольку Аромо — не так ли? — намного меньше коня Серафима и скрылся из глаз быстрее его.
— Пока они бегают, мы вполне успеем поспать, — решил лев и стал было высматривать подходящее место, чтобы прилечь.
Вдруг Ватикоти воскликнула:
— Аромо уже бежит назад!
— Так быстро? Невероятно! — удивился Микка-Мяу, но и сам он уже видел приближающуюся точку. — Смотри-ка, — пробормотал кот, — а заяц и в самом деле быстроногий!
— Я же говорил, что он обгонит Серафима, как котенка, — радовался лев Зигфрид Брукнер.
— Но-но! — фыркнул Микка-Мяу.
Точка все увеличивалась.
— Этот Серафим только болтать горазд, — заметила Ватикоти. Однако к концу фразы голос кошки совсем стих.
— Но-но! — повторил Микка-Мяу.
А приближающаяся точка увеличилась уже до размеров кулака, потом до размеров арбуза, а потом уж стало совершенно ясно, что к ним мчится не Аромо, а конь Серафим.
Фьюить! И вот голубой чудо-жеребец примчался. Переведя дух, он отдал Микке-Мяу тисовую ветку.
— А Аромо? — спросил Зигфрид Брукнер.
— Я с ним повстречался, — скромно ответил конь Серафим, — он очень торопился.
Да, победа коня Серафима не вызывала сомнений. Заяц прибежал, высунув язык, только через полчаса. Уронив рядом с собой тисовую ветку, Аромо рухнул на землю.
— Ну ты, уф-ф… и бегаешь, уф-ф… — Он никак не мог отдышаться. — Как вихрь. Теперь я верю, что тебя никто не сможет обогнать.
Конь Серафим опустил голову, растроганный его словами. Но Зигфрида Брукнера растрогать было не так-то просто.
— Как это никто? — размахивал лев лапами. — Ха-ха! Ну, насмешил! И все из-за того, что Серафим обогнал какого-то зайчишку. Ничего, сейчас Ватикоти ему покажет!
— Я? — испугалась кошка. Бег отнюдь не был ее сильной стороной.
— Да, ты, — сказал Зигфрид Брукнер уверенно, подмигивая и делая знаки кошке.
— Но ты ведь сам видел, он как вихрь, — пыталась убедить его Ватикоти, но Зигфрид Брукнер, не дав ей договорить, стал что-то шептать кошке на ухо. А Ватикоти шепнула что-то льву в ответ.
Так лев с кошкой перешептывались некоторое время. Потом Ватикоти засмеялась: «Хи-ха», и Зигфрид Брукнер ей в ответ: «Хе-хе. Хи-хи-хе-хе!»
— Сейчас я тебе покажу, — сказала Ватикоти коню Серафиму; кончик ее носа лоснился.
— Да что ты покажешь?! — возмутился неудержимо мыслящий Аромо. — Ты и без соревнований не одолеешь весь луг с начала до конца…
— А проигравшему лучше помолчать! — оборвал его лев Зигфрид Брукнер.
Он и Ватикоти заговорщически усмехнулись друг другу.
Между тем от Микки-Мяу не скрылось то, что было причиной веселья льва и кошки. Но он промолчал.
Оба соперника взяли старт. Ватикоти побежала не спеша, трусцой, а конь Серафим — как стрела. Через некоторое время оба они скрылись из глаз. Стало тихо, лишь Зигфрид Брукнер посмеивался.
