Памела Трэверс
С днем рождения, Мэри Поппинс
Глава первая. Не всякий гусь — лебедь
Был тихий и жаркий летний день. Вишнёвые деревья неподвижно замерли вдоль улицы, словно прислушиваясь к тому, как постепенно созревают их плоды — от мелкой зелёной ягодки до жёлтой, а потом и алой, играющей соком вишни.
В гуще пыльных садов дремали дома, прикрыв глаза окон плотными ставнями. «Не тревожьте нас! — казалось, говорят они. — У нас послеполуденный отдых!»
Скворцы, рассевшись на каминных трубах и спрятав голову под крыло, чутко подрёмывали.
Над парком повисло слепящее облако света, густое и вязкое, будто сироп. Ни ветерка, ни шелеста листьев. Цветы, обратив к солнцу венчики лепестков, застыли в неподвижности, словно выкованные из металла.
Скамейки вокруг пруда были пусты. Людей, обычно сидевших здесь, прогнала домой жара. Нелей, маленький мраморный мальчик, задумчиво смотрел в остекленевшую воду. Ни одна золотая рыбка ни разу не взволновала её легким ударом хвоста. Все они попрятались под широкими листьями лилий, прикрывшись ими, как зонтиками.
Солнечные лужайки лежали неподвижными зелёными коврами.
Если бы не лениво передвигавшаяся от дерева к дереву одинокая фигура, можно было бы подумать, что это не живой парк, а нарисованная художником картина. Приглядевшись к этой медлительной фигуре, мы бы сразу узнали паркового сторожа. Он бродяг туда-сюда, накалывая на остриё палки мусор и стряхивая его в мусорную корзину.
Мимо пробежали две собаки. Сторож остановился и неприязненно посмотрел им вслед. Не было никакого сомнения, что они пожаловали сюда из Вишнёвого переулка. Именно оттуда доносился призывный крик мисс Ларк:
— Эдуард! Варфоломей![1] Вернитесь! Не смейте купаться в этом грязном пруду! Я приготовлю вам холодного чаю!
Эдуард и Варфоломей переглянулись, перемигнулись и спокойно потрусили дальше. Но, пробегая мимо большой магнолии, они резко притормозили и остановились. Потом разом плюхнулись на траву и, высунув длинные розовые языки, тяжело задышали.
Мэри Поппинс, опрятная, пахнущая свежестью и чистотой, в своей синей юбке и новой шляпке с тёмно-красным тюльпаном, взглянула на собак поверх вязания. Она сидела неподалёку на клетчатом пледе, выпрямив спину и высоко держа голову. Рядом лежала её ковровая сумка, а на ветке висел зонтик с ручкой в виде головы попугая.
Мельком взглянув на два виляющих хвоста, она недовольно хмыкнула:
— Подберите свои языки и сядьте прямо! Вы не волки!
Обе собаки тотчас вскочили и смущённо потупились. Джейн, раскинувшаяся на травке, видела, как они старательно пытались спрятать языки.
— И если вы всё-таки соберётесь поплавать, — продолжала Мэри Поппинс, — хорошенько отряхнитесь, выйдя из воды. Только не забрызгайте нас!
Эдуард и Варфоломей укоризненно посмотрели на неё.
«Ах, Мэри Поппинс! Да мы и помыслить не могли о таком безобразии!» — говорили, казалось, они всем своим видом.
— Ладно! Гуляйте!
Собаки сорвались с места и пулей понеслись прочь.
— Вернитесь! — встревоженно кричала им вслед мисс Ларк.
Но никто даже внимания не обратил на её зов.
— А почему мне нельзя искупаться? — вяло спросил Майкл.
Он ничком лежал в траве, внимательно наблюдая за муравьями.
— Потому что ты не собака! — напомнила ему Мэри Поппинс.
— Я знаю. Но вот если бы я был ею…
Он лежал, зарывшись лицом в траву, и лениво бубнил себе под нос.
— Ну и что бы ты сделал? — фыркнула Мэри Поппинс.
О, будь он собакой, делал бы всё, что в голову придёт, ни у кого не спрашивая разрешения! Захотел купаться — пожалуйста! Нет настроения — валяйся себе на травке! Но попробуй скажи это Мэри Поппинс! «Лучше промолчать», — решил Майкл.
— А, забудьте, Мэри Поппинс, — кротко ответил он. — Слишком жарко сегодня, чтобы спорить.
— Было бы что помнить! — фыркнула она, пренебрежительно тряхнув головой, но шляпка с тюльпаном при этом даже не шелохнулась. — И учти: я не спорю, а разговариваю.
Да уж, её действительно не переспоришь. Последнее слово всегда оставалось за ней.
Солнечные лучи, сквозившие между широкими листьями магнолии, поблёскивали на её вязальных спицах. Джон и Барбара бессильно склонились друг другу на плечи и тщетно боролись со сном, то вздрагивая и просыпаясь, то снова погружаясь в дремоту. Аннабел сладко спала рядом с Мэри Поппинс.
Неслышно подошёл парковый сторож. Пятна света и тени зарябили на его лице, когда он, кряхтя, нагибался, чтобы поднять обрывок газеты.
— Мусор бросать в урны! Соблюдайте чистоту! — строго сказал он.
Мэри Поппинс смерила его с ног до головы таким испепеляющим взглядом, который мог бы разом спалить и цветущий дуб.
— Это не мой мусор, — холодно бросила она.
— Ой ли? — недоверчиво поджал губы сторож.
— Именно! — фыркнула она, не желая больше объясняться.
— Но кто-то бросил эту газету! — настаивал сторож. — Не могла же она вырасти сама собой, как цветок!
Сдвинув на лоб свою форменную фуражку, он почесал в затылке.
Жара и холодный тон Мэри Поппинс наводили на него тоску. Не зная, то ли уйти, то ли дожидаться ответа, сторож нерешительно переминался с ноги на ногу.
— Ну и погодка нынче! — примирительно промямлил он и, словно провинившийся пёс, захлопал глазами.
— Макушка лета, что же вы хотите!
Мэри Поппинс, уткнувшись в вязанье, размеренно позвякивала спицами.
Сторож растерянно помолчал и попытался ещё раз.
— Я вижу, вы не расстаётесь со своим попугаем, — сказал он, кивая вверх.
— Вы имеете в виду мой зонтик с ручкой в виде головы попугая? — надменно уточнила она.
— Неужели вы думаете, что будет дождь? При такой-то жаре! — нервно хихикнул сторож.
— Я не думаю, я знаю, — заявила Мэри Поппинс. — Будь я парковым сторожем, — добавила она, — не стала бы тратить время на пустую болтовню, как некоторые! Вон там апельсиновая корка. Почему бы вам её не подобрать? — Она ткнула остриём спицы в ту сторону и не опускала её до тех пор, пока сторож не поднял корку и не отправил её в урну.
«Будь она и впрямь на моём месте, — размышлял сторож, обмахивая фуражкой пылавшее от жары лицо, — от парка осталась бы чистенько выметенная пустыня!»
— А не будь я сторожем, — проговорил он вслух, — давно бы уже открыл Северный полюс и посиживал с полярными медведями на льдине. Там хоть не так жарко.
Он глубоко вздохнул, опёрся на палку и умолк, разморённый жарой и охваченный полудрёмой.
— Хм! — громко хмыкнула Мэри Поппинс.
Голубь в ветвях дерева над её головой, всфтнутый этим восклицанием, шумно захлопал крыльями. В воздухе закружилось, медленно снижаясь, лёгкое пёрышко. Джейн протянула руку и поймала его.
— Какое оно щекотное! — поёжилась она. Потом повязала на лоб ленту и воткнула сбоку перо. — Я дочь индейского вождя Минне-ха-ха, что означает «Смеющаяся Вода, Струящаяся По Камням»!
— Ой-ой, не выдумывай, пожалуйста, — поморщился Майкл. — Джейн Кэролайн Бэнкс — вот ты кто!
— Это только снаружи, — настаивала Джейн. — А внутри я совсем другая.
— Съела бы за завтраком побольше булочек, вот и было бы у тебя внутри совсем по-другому! И потом, наш папа никакой не вождь. Значит, и ты не дочь индейского вождя Минне-ха-ха!
Майкла так и тянуло с кем-нибудь поспорить.
Но вдруг он и сам встрепенулся, встал на четвереньки и замер, устремив взгляд в заросли травы.
— Он близко! — дико вскрикнул Майкл, рухнул на живот и пополз, неуклюже дрыгая ногами.
— Вот уж спасибо, Майкл! Ловко ты меня лягнул! — сердито фыркнула Мэри Поппинс. — Кто ты сейчас? Цирковая лошадь?
— Не лошадь, Мэри Поппинс! Я следопыт, иду по следу в джунглях!
— Хе, джунгли! — усмехнулся сторож. — По мне бы, оказаться сейчас в снегах, на Северном полюсе.
— Если ты не перестанешь елозить животом по земле, Майкл, то след приведёт тебя прямиком в постель. Надо же, заполучить сразу двух глупых детей! И одного взрослого под стать им! — кивнула она на сторожа. — Всё время пытаетесь быть не теми, кто вы есть на самом деле! Один покоритель Севера, другой следопыт, третья Мини… ха-ха-ха — или как там тебя? Вы напоминаете мне ту самую Пастушку с её гусями и Свинопаса.
— Но это не гуси и не свиньи какие-нибудь! — обиделся Майкл. — Я охочусь на льва! Снаружи он, может быть, и муравей, а внутри настоящий лев!.. Ага! Я поймал этого пожирателя людей!
Майкл перевернулся и торжествующе поднял вверх нечто крохотное, зажатое между пальцами.
— Джейн… — начал было он и осёкся.
Джейн усиленно подавала ему знаки, указывая на Мэри Поппинс.
С Мэри Поппинс и впрямь происходило что-то странное. Вязание упало на плед, руки её лежали на коленях, а глаза были устремлены куда-то в неведомую даль — дальше парка, дальше Вишнёвого переулка и ещё дальше — может быть, за горизонт.
