Галина Александрова - Как Кузька домовят помирил

В избе расписной, нарядной, узорной, в деревушке над Быстрой речкой жил-поживал маленький домовенок Кузька. Молод он еще был — и семи веков не исполнилось, а у домовых это все равно, как для людей сказать, что седьмой год идет.

Но хоть и молодой домовенок, но вот дело свое знал: хозяевам помогал, за порядком следил.

Однажды ранним-ранним зимним утречком, когда люди еще крепко спали, проснулся домовенок Кузька, как всегда, прежде всех. Разлеживаться не стал, бодро и весело вскочил. Как будто и не мела за окном метель-пурга неугомонная.

Вылез Кузька из-под печки, в избе хозяйничает, пока никто его не видит. Горшки, сковородки да чугунки домовенок быстренько выскреб, порядок навел, да пыль подмел.

Тут бабка Настасья проснулась, зашевелилась, сейчас печь разжигать станет.

А Кузька уже в конюшне порядок наводит — вчера поздней ночью хозяин из города приехал. Домовенку и здесь надо за всем проследить, лошадок почистить, накормить. А потом можно и гриву им расчесать, в косички заплести — любимое занятие домовых.

Подошел Кузька первым делом к телеге, вдруг слышит — что-то в сене шебуршится.

— Никак опять мышь? — подумал вслух домовенок, обращаясь к стоящей рядом кобылке. — А-я-я-й! Она же лучшее зерно у вас погрызет, жеребеночка маленького напугает. Непорядок!

Но тут среди сена возникла чья-то лохматая головенка и блестящие черные глазки. Следом за головой появился и весь домовенок в яркой рубашке.

— Белебёня! — завопил Кузька радостно.

Брат дорогой из родной деревушки, друг-товарищ во всех озорных проделках да играх пожаловал! Как тут домовенку не обрадоваться. Прыгает Кузька, скачет, лапотками притоптывает, руками прихлопывает.

Успокоился немного Кузька, да поспешил доброго гостя в избу вести, к себе под печку в красный угол усаживать, яствами-угощениями со вчерашнего дня оставшимися баловать.

Поел Белебеня щи да кашу, закусил пирогами, что бабка Настасья уже испечь успела, да принялся новости рассказывать — с рождения он говорливый был, ни минутки не помолчит, все чего-то тараторит.

— В нашей-то деревне, Кузька, все о тебе скучают, часто вспоминают, приветы передают. Особенно дед Палила, а также Сюр, Вуколочка, Афонька, Адонька, Сосипатрик.

Кузька слушает, гостю не нарадуется. А Белебеня уже тараторит о том, что его в Кузькину деревеньку привело, далеко так занесло.

— Наши-то все кланяются тебя, Кузька, зовут на новоселье, очень просят пожаловать.

Кузька обрадовался:

— Кто ж у нас теперь переселяется, в новую избу перебирается?

— Вуколочка! — важно проговорил Белебеня.

Кузька опять запрыгал от радости. Большое событие для домовых, когда кто-то в новый дом отселяется. Взрослеет, значит, своим хозяйством жить начинает.

Но через несколько минут загрустил домовенок:

— Да как же я, — Кузька даже растерялся, — хозяйство свое брошу? А потом зима, добраться до нашей деревеньки нелегко. Ты-то сам как здесь очутился? — спохватился Кузька.

— Нам воробей Серыш рассказал, что из твоего села в город кто-то приехал. А от нашей деревни до города недалеко. Вот я и добрался потихоньку.

Но вдруг Кузька вспомнил, что рядом в избе хозяин коней собирать будет, в соседнюю деревню за зерном едет. А уж от нее до кузькиной — рукой подать.

Кузька в дорогу мигом собрался — оделся потеплее, подпоясался, вот и готов. И сундучок свой заветный, волшебный взял — авось пригодится, да пирога кусок, чтобы в дороге поесть.

Вскарабкались домовята в сани, да в сене от холода спрятались. Ничего им теперь не страшно — только красные носишки торчат, да черные бусинки-глазки выглядывают.

Не знали домовята, что хозяин передумал и поехал за зерном совсем в другую деревню.

Долго ли ехали, Кузька с Белебеней сами не поняли. Только проснулись они, а сани въезжают в незнакомую деревеньку, едут к большому крепкому дому. Домовята тихонько соскочили, да в дом и забежали. Огляделся Кузька — изба большая, а грязная какая! Видать, не следит за ней домовой, хозяевам не помогает.

Отправились первым делом продрогшие домовята за печку — замерзли в дороге. А там домовенок сидит — маленький, лохматенький, немытый, нечесаный, на гостей с любопытством посматривает, глазками поблескивает.

Белебеня-болтун тут же вперед выскочил, с домовенком познакомился, обо всем принялся ему рассказывать — куда да зачем едут. И познакомиться успел, узнал, что домового зовут Литяней. А Кузька отогрелся и есть захотел — кусок пирога, что они с собой захватили, давно уж съеден.

— Что же это ты, хозяин, — обратился он к Литяне. — Гостей и не поишь, и не кормишь? Не по-нашему это!

— Нечем, — вздохнул домовой. — Бедная у нас деревня, и гостей не угостишь.

— Стоит деревенька на горке, а хлеба в ней ни корки, — тут же сочинил Кузька и недовольно насупился. — Что же это у вас так?

Рассказал домовой им о том, что как-то залетела в деревушку Баба Яга, да и перессорила всех домовых. С тех пор домовые обленились, по дому не радеют, за порядком не следят. И деревушка совсем обеднела.

— Да, — Кузька покачал головой. — Плохо ваше дело.

Все же поискал, порыскал Литяня, нашел сухую корку, угостил домовят. Белебеня же хозяина потешил, рассказал ему обо всех приключениях Кузьки.

Поведал все, что слышал, да и то чего не было прибавил. Так уж расписал, что Кузька от гордости раздулся, нос задрал.

И оказалось, что когда тебя вот так расхваливают, а ты от этого нос задираешь — потом очень нехорошо получается.

Был наш Кузька смелый домовенок, большой выдумщик. Всегда еще трусоватого Нафаню подбадривал. Но теперь, как вы дальше увидите, стал Кузька всех бояться. Но пуще всего того, что его, такого пухленького да румяненького, кто-то незнакомый да страшный вместо пампушечки съесть захочет. Но давайте продолжим нашу историю по порядку.

Утомились домовята, угомонились в конце концов, да под печку спать и завалились. Заснули крепким сном, никто и не заметил, не подумал, что пока Белебеня о Кузькином волшебном сундучке рассказывал, сорока-белобока у трубы печной грелась да подслушивала разговоры домовых. Уж очень ей интересно было, какие гости в глухую деревушку пожаловали, какие вести привезли. Услышав, как домовята похрапывают, белобока полетела скорей по деревушке всем знакомым новости докладывать.

Позже всех услышал новости старый домовой, дед Скалдыр, что жил на мельнице, на окраине деревушки, у самого леса темного. Ночами ему не спалось, вот и сидел домовой у окошка. Выслушал он прискакавшую к нему ранним утром сороку.

— Скалдыр, Скалдыр, вести-новости, чудеса чудные, диво дивное! — затараторила сорока у окна. — Слышал ли ты, видел ли, к нам заявился богатырь неведомый, страшный-опасный. Кузькой его зовут. Бабу Ягу перехитрил, Дрему болотную одолел и самого Смерча-Неуча! Лешие у него в подручных ходят, во всем подчиняются! А еще есть у Кузьки сундучок — волшебство в нем такое, что как откроешь, так сразу вместо лета зима будет, а вместо зимы лето. Все в мире разом изменится-переменится.

Надоело Скалдыру слушать сорочье стрекотание, шикнул он на болтливую птицу, а сам задумался. И знал ведь, что сорока соврет — недорого возьмет, а все-таки жуть как захотелось необычного домового увидеть, на чудеса полюбоваться. Посмотрел Скалдыр за окно — во дворе еще темным-темно. Кафтанчик тогда он накинул, да зашагал в сторону того дома, куда Кузька с Белебеней попали.

Тихонько дед Скалдыр за порог шагнул, прислушался. Спят домовята за печкой. Прошел тогда Скалдыр осторожно, смотрит, где же обещанный Кузька-богатырь, победитель? Видит, лишь маленький домовенок в красной рубашонке посапывает, во сне похрапывает, а рядом другой, тоже спит-сопит. Растерялся было Скалдыр, но затем углядел — у домовенка в красной рубашонке в изголовье стоит сундучок. Ох и красивый сундучок — с блестящими уголками и замочком, украшенный цветами.

Скалдыр тогда схватил сундучок в одну руку, спящего домовенка в другую и быстро-быстро побежал к своей избе.

Проснулся Кузька — что такое, что случилось? Белебени рядом не видать, Литяни не слыхать. Только мыши кругом шебуршатся, нахально усами щекочут, в лицо тыкаются. Отмахнулся домовенок, огляделся. А изба-то не та, где он заснул, чужая, незнакомая изба.

Загрустил маленький домовенок, пригорюнился.

— Ох, беда-беда, огорчение! Один я, одинешенек. Нет мне пути-дороженьки, не принесут меня домой ноженьки.