Виталий Губарев - Часы веков

Прежде всего надо сказать, что Муха не насекомое, а маленькая девочка двенадцати лет, с чёрными косичками, с густыми, словно нарисованными чёрной тушью, бровями, с большими глазами, окаймлёнными кустарником чёрных, очень красиво изогнутых ресниц. Может быть, за эту черноту её и прозвали Мухой. А может быть, за то, что она на переменах стремительно носилась по школе, появляясь то на одном, то на другом этаже, не переставая тихонько напевать какие-то песенки без слов. Эти её песенки весьма походили на мушиное гуденье.

Как бы там ни было, её называли Мухой. Кличка до такой степени привязалась к ней, что даже учителя говорили: «Муха, иди к доске». Или: «Муха, перестань гудеть!» Мало кто помнил, что настоящее имя этой девочки — Маша.

Приключения Мухи начались в первый день летних каникул, когда родители, пожурив её за тройку по истории, ушли на работу. Муха грустно повертела в руках табель со злополучной тройкой, длинно вздохнула, сунула табель в ящик письменного стола и собралась идти во двор, где её ждали подружки. В эту минуту в коридоре раздался резкий звонок.

Она открыла дверь и невольно улыбнулась. У порога стоял крошечный старичок, совершенно заросший седыми, сияющими, будто свежие белила, волосами. Эти неестественно белые волосы росли так густо, что никак нельзя было определить, где кончаются брови, а где начинается борода. А глаза старичка были голубыми, как летнее небо, и весело поблёскивали из белых зарослей. Муха и старичок были одного роста, но, разумеется, совсем не походили друг на друга, как вообще чёрное не походит на белое. Если глаза Мухи темнели, как два таинственных колодца, то глаза старичка светились, словно два прозрачных родника.

«Это лилипут, — подумала Муха с любопытством, — интересно, какой у него голос? Наверно, писклявый».

— Здравствуй, девочка, — сказал старичок раскатистым басом, — я часовой мастер. Я пришёл исправить ваши часы.

— Какие часы? — удивилась Муха. — Папа забрал свои часы на работу.

— Я говорю не о ручных часах, а о напольных, — пробасил старичок, — о тех самых, которые стоят в углу вашей столовой.

— Да разве можно починить те часы! — воскликнула Муха. — Они достались нам в наследство от дедушки, но когда я родилась, они уже стояли. Все мастера говорят, что они никогда не будут ходить.

— Все мастера? — презрительно фыркнул старичок. — Хотел бы я взглянуть хотя бы на одного такого бездельника! Уж будь уверена, ему не поздоровилось бы! Нет на нашей планете таких часов, которые нельзя починить. Во всяком случае нет таких, которые не смог бы починить часовой мастер Великанов, то есть я!

Старичок Великанов отстранил Муху своей маленькой, но сильной ручкой и, смешно пританцовывая на паркете, уверенно направился в столовую. На ходу он негромко припевал:

Муха рассмеялась. Ей нравился этот необыкновенный старичок. Он так заразительно напевал и пританцовывал, что она незаметно для самой себя начала повторять его движения и напевать:

У входа в столовую старичок вдруг остановился и сказал:

— В сущности все люди — дети. И маленькие и взрослые.

— Так не бывает, — нерешительно заметила Муха.

— Бывает сколько угодно, — возразил он, — только взрослые напускают на себя солидность, хотя на самом деле им очень часто, так же, как детям, хочется прыгать, играть и дурачиться. Они просто притворяются, что они уже не дети. Они думают, что становятся величественными оттого, что ходят, задрав нос и сжав губы. А на самом деле величие человека зависит совсем не от этого.

— А от чего? — спросила заинтересованно Муха, которой пришлись по душе рассуждения часового мастера. Это и понятно: кому из девочек или мальчиков не хочется чувствовать себя наравне со взрослыми?

— Величие человека заключается вот в чём, — сказал старичок, прикладывая руку к голове и к груди. — В уме и в добром сердце! Подумай об этом, как следует, и ты всё поймёшь, потому что у тебя самой, как мне кажется, есть и ум и доброе сердце… Кстати, как тебя зовут?

— Муха.

— Великолепное имя! Я даже не спрашиваю, кличка это или настоящее имя. Важно, что ты сама себя так называешь. Должен тебе сообщить, что моя фамилия Великанов — тоже не настоящая. Злые языки дали мне это прозвище, надеясь ущемить моё самолюбие: ведь я очень маленького роста. А я с благодарностью принял новое имя, потому что решил, что оно подходит мне.

Ты улыбаешься? Но ведь я же говорил тебе, что самое важное для человека не рост и не возраст! Примером тому могут служить хотя бы памятники… Да, да, памятники, которые, как известно, ставятся только великим людям… Так вот, я напоминаю тебе, что на нашей планете есть не мало памятников, поставленных благодарным человечеством маленьким детям![1]

Голубые глаза старичка Великанова излучали потоки ласкового света. Он стоял перед Мухой, маленький, изящный, в аккуратном костюмчике, купленном, по-видимому, в магазине «Детский мир», подбоченясь и чуть раскачиваясь на носках. Муха смотрела на него с уважением.

— Ты, наверно, очень быстро бегаешь? — вдруг спросил он, оглядывая её с ног до головы.

— Быстрее всех в классе… — порозовела она.

— Я тоже быстро бегаю, — сказал он, — интересно, кто из нас быстрее? Хорошо бы посостязаться… Слушай, ведь ты, небось, — гроза всех школьных мальчишек? Правда? Тебя побаиваются они?

— Да, — созналась она, — если они задираются, я им спуска не даю!

— Прекрасно! — воскликнул часовой мастер. — Люблю смелых девочек! А как ты учишься? Я думаю, у тебя нет ни одной тройки.

— Есть… — тихо вздохнула Муха. — Тройка по истории…

— О-о-о! — разочарованно пробасил маленький Великанов. — Я потрясён, Муха! История — великолепнейшая из всех наук! Я наверняка был бы профессором истории, если бы мой отец не захотел, чтобы я стал часовщиком. Дело в том, что и мой отец и мой дед были часовых дел мастерами… Ну что ж, идём посмотрим ваши напольные часы, потому что мы и так уже изрядно заболтались…

Часы занимали весь угол столовой. Это были очень старинные часы высотой не менее двух метров с бронзовыми инкрустациями и красивым светящимся циферблатом. Огромный золотистый круг маятника спал за стеклянной дверцей. Никто в доме не слышал, как эти часы тикают и звонят. Иногда, когда Муха вытирала с них пыль и задевала их локтем, часы издавали тихий шелестящий звук, похожий на вздох, словно они жаловались на томительную скуку и бездеятельность. Никто не относился серьёзно к часам, их просто сохраняли в квартире, как старинное украшение.

Но маленький Великанов пришёл от этих напольных часов в неистовый восторг. Его глаза расширились и стали ещё голубее, челюсть отвисла и подрагивала. Он силился что-то сказать, но волнение сковало язык часового мастера.

— Что я вижу! — наконец воскликнул он, отступая и взмахивая руками. — Что я вижу! Что я вижу! Нет, этого не может быть! Я, кажется, могу сойти с ума от радости! Я думал, что эти часы — плод фантазии моего деда! Но теперь я вижу, что часы веков существуют на самом деле! Муха! Дорогая Муха! Перед нами неповторимые, волшебные, единственные в мире часы веков! Это похоже на сказку! А может быть, мы на самом деле попали в сказку!

Муха почти ничего не поняла из сказанного старичком, но его волнение передалось ей.

— Часы веков? — спросила она. — Что это значит?

— Это значит, — торжественно сказал Великанов, — что цифры на этих часах показывают века! Да, да, не часы, а века и даже тысячелетия! Целые эпохи! Не будь я часовых дел мастером, если это не так! Видишь этот золотистый маятник?

— Вижу… Только он никогда не качается.

— Он будет качаться, чёрт возьми!.. Так вот, если открыть стеклянную дверцу, то за маятником можно будет обнаружить вторую, заднюю дверцу из красного дерева. А та задняя дверца, милая Муха, ведёт в прошлые века! Только открой её — и ты попадёшь в любую эпоху, с той поры, когда на нашей Земле появилось разумное существо, именуемое человеком! Неужели тебе неинтересно попутешествовать по векам?

— Конечно, интересно, — недоверчиво усмехнулась Муха, — но если открыть заднюю дверцу, уткнёшься носом в угол столовой…

— Уткнёшься, если часы будут стоять, — заворчал Великанов, — но на то я и часовщик, чтобы они ходили!