Ознакомительная версия.
– Зуб даю! – ответил Семнадцатый.
– Это мы уже слышали, – возмутилась Надя, – вы нас с вашими зубами уже обманывали! Давайте другую клятву – посерьёзней.
– Хорошо! – торжественно провозгласил Семнадцатый, – я клянусь ореховой скорлупой: эту клятву не нарушит ни одна белка (судя по тому, как испуганно вздохнула спрятавшаяся в ветвях армия, это было действительно так), что как только вы отпустите заложника, вас доставят во дворец.
– И мы поговорим с главным! – вставил Коля.
– И вы поговорите, – подтвердил вельможа.
– Нет уж, давайте всё сначала, а то потом скажете, что последние слова не считаются! – настаивал мальчик.
– Хорошо, – Семнадцатый начал раздражаться. – Клянусь ореховой скорлупой, что как только вы отпустите заложника, вас доставят во дворец и вы поговорите с главным.
– Ладно, отпусти его, Коля, – попросила девочка, – пусть бежит. Кажется, этот Семнадцатый говорит правду.
– Ну хорошо, – нехотя ответил Коля и, достав из кармана перочинный ножик, перерезал поводок, державший Сто двадцать шестого. Пленник, почувствовав свободу, тут же бросился к ближайшему дереву и скрылся в ветвях.
Тут же Семнадцатый взмахнул лапой – и на Надю с Колей бросилось всё беличье воинство. Ребята даже не поняли, что происходит, и через секунду они уже были связаны верёвками по рукам и ногам.
– Обманщик! – крикнула Надя Семнадцатому. – А как же ваша самая страшная клятва?
Но тот только усмехнулся.
– Всё, как мы договаривались, – нагло заметил страж королевского покоя, – я обещал, что вас доставят к королю, – и вас доставят. О том, будете ли вы это время свободны, разговора не было.
– Так нечестно! – возмутилась Надя.
– А вот и честно, – ответил Семнадцатый. – Давайте ведите их к королю – пусть говорят, что хотят!
И ребят повели к возвышавшемуся неподалёку королевскому дубу.
По дороге Надя и Коля смогли в подробностях рассмотреть окрестности беличьего дворца. На ветвях могучего дерева теснилось множество маленьких домиков, и на каждом из которых красовался номер его владельца. Домики с трёхзначными номерами лепились на самых краях веток и были совсем крохотными, более знатные белки жили поближе к королевскому стволу, и дома их были побольше, а у самого входа прямо на земле стояло десять дворцов такой величины, что там мог спокойно поместиться семилетний ребёнок. Всюду при свете горящих факелов сновали белки. Они несли леденцы и конфеты, которыми собирались закидать Страхов в случае войны. У огромных котлов, в которых варился сироп, сидели мрачные белки-лучники, обмакивая наконечники стрел в сладкую массу, а белки-инженеры мастерили катапульты, готовые обстрелять Гнездо Ужаса глыбами лежавшего неподалёку шоколада.
Глядя на всё это обилие сладостей, Наде, которая вечером от волнения к ужину почти не притронулась, очень захотелось есть. Да и Коля, несмотря на серьёзность ситуации, то и дело облизывался, принюхиваясь к доносившимся от оружия пленительным запахам.
Вскоре показались ворота дворца. Они оказались неожиданно огромными – сквозь них без труда мог пройти любой, даже самый высокий, человек. За воротами расположилась прихожая, полная стражи, а затем их ввели в тронный зал, обширный и ярко освещённый горящими фонарями. Прямо перед ребятами оказался красивый резной трон, украшенный изображениями разных зверей. Все они, в восторге вытянув вверх лапы, смотрели на величественную белку, изображённую на самой вершине спинки.
На троне, небрежно закинув ноги на подлокотник, лежал самый толстый белка, которого Наде когда-либо доводилось видеть. Он был почти круглым и из-за пушистой шерсти казался похожим на клубок пряжи для вязания. Обычно толстяков считают добрыми, но с жирной мордочки на Надю смотрели маленькие злые глазки, и взгляд их не предвещал ничего хорошего.
– Ваше наиореховейшее величество! – поклонился королю сопровождавший пленников Семнадцатый, – мы поймали шпионов, пытавшихся проникнуть в ваш дворец.
– И вовсе нет! – возразила Надя. – Никакие мы не шпионы, мы парламентёры, мы хотели…
– Это нам не важно: шпионы, не шпионы, – медленно протянул Главный Белка, – мы ни с кем не хотим разговаривать – нам лень. Уведите их и заприте где-нибудь. После Победы мы решим, что с ними делать.
– Как это мудро, Ваше острозубие! Где же их запереть, Ваша пушистохвостость? – подхалимски поклонился Семнадцатый.
– О, мне всё равно. Ну, давайте вот эту, – он указал длинным наманикюреным когтем на Надю, – посадим в четвёртый подвал, а вот этого, – он ткнул в Колю, – ну, скажем, в шестой.
– Извините, что пререкаюсь, – возразил Семнадцатый, – но в шестой он не влезет: слишком здоровый.
– Да? – удивился король и, смерив взглядом Колю, спросил: – А в какой влезет?
– В десятый, в пятьдесят второй… – начал перечислять кавалер ордена пушистого хвоста, – в тридцать четвёртый…
– Вот замечательно! – прервал его толстяк, – значит, пусть будет тридцать четвёртый.
– В тридцать четвёртый? – удивился страж королевских покоев. – Но там же…
– Молчать! – неожиданно закричал Главный Белка. – Мое величество сказало «в тридцать четвёртый» – значит, так оно и будет!
– Будет исполнено, Ваше наипушистейство! – поспешно забормотал Семнадцатый и, повернувшись к толпившимся в дверях стражникам, скомандовал: – Слышали, что сказал Первый? Увести их!
Подвал под корнями дуба, куда отвели Надю, оказался тёмным и очень тесным. Тут даже встать было нельзя – можно было только сидеть, прижав коленки к груди. От такой позы ноги очень скоро начали болеть, но Наде было не до того – она думала о маме с папой, которые совсем скоро хватятся её, о Носатом и о том, что ей, может быть, никогда уже не выбраться из этого отвратительного подвала. Кажется, впервые в жизни ей стало по-настоящему страшно. «Бедные мама с папой, бедный Носатый», – подумала Надя и заплакала.
Как следует порыдав, Надя незаметно для себя задремала и проснулась оттого, что почувствовала, как по ней кто-то ползёт. Присмотревшись, она обнаружила у себя на коленях уже знакомую ей Мышь. Как и в прошлый раз, Мышь беспокойно вертелась и так же держала в зубах стручок волшебного гороха.
Поняв, что от неё требуется, Надя, которая из-за тесноты даже пошевелиться не могла, раскрыла рот – и Мышь, подбежав поближе, положила горох прямо ей на язык.
Как следует разжевав суховатое растение (на вкус оно, кажется, было ещё противнее, чем в прошлый раз), девочка начала разбирать в мышином писке знакомые слова.
– Опять, выручать, опять, только обед, нашли сыр, много сыра, все нашли, всё съедят, ничего не успею, ох я бедная, бедная Мышь, не могу отказать, всё моя доброта, опять говорит, иди, неси, выручай. Ох, обед, обед, обед, всё съедят, совсем всё.
– Милая Мышь! – несмотря на то, что Мышь всегда казалась ей излишне дёрганой, Надя никогда в жизни так не была так рада встрече. – Как хорошо, что ты пришла! Ты от Носатого? Он придумал, как мне отсюда выбраться? Но откуда он знает, что с нами?
– Он не знает. Он ничего не знает, он беспокоится, время идёт, вас нет, он позвал, говорит, ищи, я пошла, чуть не попалась, белки эти, злые, злые, могли поймать, но нет, я умная, я хитрая, я нашла! – Мышь запрыгала на Надиных коленях.
– Но как ты можешь мне помочь выбраться отсюда?
– Мешок на шее, мешок! – Мышь подбежала ещё ближе, и Надя заметила не её шее небольшой пакетик.
С трудом освободив одну руку, девочка засунула палец в мешочек и нащупала там знакомую заколку. Она делала её невидимой, но что толку в невидимости, если выйти всё равно не получится?
Словно прочитав её мысли, Мышь снова запищала:
– Он её ещё заколдовал, теперь два, два свойства: в руке не видят, в волосах не поймают! Сквозь стену, он её сквозь стену! – Мышь прикрыла глаза, восхищаясь мудростью Носатого.
Это действительно был выход! Скрючившись ещё больше (хотя казалось, дальше уже некуда), девочка вставила заколку в волосы и тут же почувствовала, что стесняющее чувство исчезло, да и Мышь, сидевшая на Надиных коленях, внезапно лишилась под собой твёрдой опоры и, возмущённо пища, грохнулась на пол.
Первым желанием девочки, было немедленно покинуть мерзкую нору, но вовремя вспомнив, что заколка в волосах не делает ее невидимой, решила действовать осторожней.
– Извините, – позвала она Мышь, – вы не могли бы выглянуть наружу и посмотреть нет ли там охраны?
– Опять, опять, – сердито отозвалась Мышь, – я принесу, они роняют на землю и снова просить, спасибо не скажут, нет, они гордые, только ронять, только пользоваться. У-у-у-у-у! Ну ладно, – внезапно сказала Мышь, сменив гнев на милость, – я посмотрю, – и выскользнула из щели под дверью.
Ознакомительная версия.
