Но Хемуль ответил:
– Нет, лучше клубничное.
После еды Хемуль надел лыжи и влез на самый высокий склон холма, тот, что спускался в долину над самой пещерой. У подножия холма стояли все гости Муми-тролля и смотрели на Хемуля, не зная, что и думать.
Они топтались на снегу, время от времени утирая мокрые носы, – день выдался на редкость холодный.
Но вот Хемуль помчался вниз. Все затаили дыхание от ужаса. Посредине холма он сделал резкий поворот в сторону, подняв целую тучу сверкающих снежинок. Потом, заорав во все горло, так же резко повернул в другую сторону. На огромной скорости он делал повороты то в одну, то в другую сторону, и от его черно-желтой куртки рябило в глазах.
Крепко зажмурив глаза, Муми-тролль подумал: «До чего же все, кто пришел сюда, разные».
Малышка Мю стояла на вершине холма и кричала от радости и восхищения. Она разломала деревянную бочку и крепко привязала к башмакам две доски.
– А теперь – я! – вопила она и, ни минуты не колеблясь, припустила вниз с холма по прямой. Муми-тролль взглянул одним глазом вверх на нее и понял, что Мю справится. Ее маленькое недоброе личико выражало радость и уверенность, а ножки, словно палочки, твердо стояли на снегу.
Муми-тролль почувствовал прилив гордости. Малышка Мю катила так бесшабашно вперед, она неслась отчаянно, сломя голову и чуть не врезалась в сосну, пошатнулась, но удержалась на ногах. И вот она уже внизу и, хохоча во все горло, плюхнулась в снег.
– Она из моих самых старых друзей, – объяснил Муми-тролль Филифьонке.
– Так я и думала, – кисло сказала Филифьонка. – Когда в этом доме подают кофе?
К ним крупными шагами подошел Хемуль. Он снял лыжи. Морда его лоснилась.
– А теперь мы научим Муми-тролля кататься на лыжах, – доброжелательно сказал он.
– Нет, спасибо, лучше не надо, – пробормотал Муми-тролль, отступив назад. Он быстро взглянул туда, где только что была Туу-тикки. Но она ушла, наверное, наловить рыбы на свежую уху.
– Главное, не надо бояться, – ободряюще сказал Хемуль, крепко привязывая лыжи к лапам Муми-тролля.
– Но я не хочу... – начал было несчастный Муми-тролль.
Малышка Мю посмотрела на него, высоко подняв брови.
– Ну ладно, – мрачно согласился Муми-тролль. – Но только не с очень высокого холма...
– Да нет, съедешь со склона, что ведет к мосту, – сказал Хемуль. – Согни колени! Наклонись вперед! Следи только, чтобы лыжи не разъезжались! Верхнюю часть туловища – прямо! Лапы прижми к телу! Ну, все запомнил?
– Нет, – ответил Муми-тролль.
Его кто-то подтолкнул в спину, он закрыл глаза и поехал. Сначала лыжи его широко разъезжались в стороны. Потом они скрестились, перепутались с лыжными палками, и на все это неуклюже упал Муми-тролль.
Среди зрителей началось оживление.
– Запасись терпением, – советовал Хемуль. – Вставай, дружок, попробуй еще раз.
– Ноги дрожат, – пробормотал Муми-тролль.
Да уж! Это было, пожалуй, не лучше одиночества. Даже солнце, о котором он так ужасно тосковал, светило прямо в долину и было свидетелем его унижения.
На этот раз мост у подножия холма стремительно ринулся к Муми-троллю, и он сильно задрал одну ногу вверх, чтобы удержать равновесие. Другая же его нога продолжала скользить сама по себе. Гости кричали «ура!», полагая, что жизнь снова становится веселее.
Муми-тролль уже не понимал, куда едет, – вверх или вниз. Вокруг были лишь снег да несчастья. Под конец он повис на ивовом кусте, что рос на самом берегу реки, а хвост его полоскался в холодной воде. Весь мир был сплошной мешаниной из лыж, лыжных палок и всевозможных неприятностей.
– Не падай духом! – ласково сказал Хемуль. – Давай еще раз!
Но этого «еще раз» больше не случилось, потому что Муми-тролль утратил мужество. Да, он в самом деле утратил мужество и еще долго потом часто мечтал о том, как все было бы, если бы он в третий раз торжественно съехал с холма. Он бы описал на мосту красивую дугу и с улыбкой повернулся бы к гостям. А они бы кричали от восторга. Но так не вышло.
Вместо этого Муми-тролль сказал:
– Катайтесь, если хотите, а я пошел домой.
И, ни на кого не глядя, он вполз через снежный туннель в свою теплую гостиную, в свое гнездо под креслом-качалкой.
Он слышал, как Хемуль орет во все горло на холме. Сунув голову в печку, Муми-тролль прошептал:
– Мне он все равно не нравится.
В ответ предок вышвырнул из печки немного сажи, может, он хотел выказать свое расположение к потомку. Муми-тролль же начал спокойно рисовать кусочком угля на спинке дивана. Он нарисовал Хемуля, стоявшего вверх ногами в снежном сугробе. А в печке стояла припрятанная большая банка с клубничным вареньем.
На следующей неделе Туу-тикки упрямо сидела подо льдом и удила рыбу. Рядом с ней под зеленоватым ледяным сводом сидели длинной цепочкой гости и удили рыбу. То были гости, которым Хемуль пришелся не по нраву. А в доме семьи муми-троллей мало-помалу собрались все, кому не было дела до Хемуля и кто не в силах был или не смел ему это показать.
Ранним утром Хемуль просовывал голову через разбитое стекло и освещал всех факелом. Он обожал жечь факелы и сидеть у костра. Правда, кто же не любит жечь факелы и сидеть у костра, но Хемуль придавал всему этому необычайное значение.
Гости полюбили долгие беззаботные часы перед обедом, когда мало-помалу занимался день. А они тем временем болтали о том, что им снилось ночью, и прислушивались к тому, как Муми-тролль варит на кухне кофе.
Все это портил только Хемуль. Он всегда начинал говорить о том, что воздух в доме спертый, и расписывал, как приятно жить в холодном снегу.
Затем он начинал светскую болтовню о том, как можно провести новый наступивший день. Он и в самом деле делал все, чтобы обитателям долины было приятно, и всегда обижался, когда они отказывались развлекаться. Тогда он, похлопывая кого-нибудь по спине, говорил:
– Ну что же! Ничего, скоро поймете: я был прав.
А вот малышка Мю, единственная из всех, повсюду следовала за Хемулем по пятам. Он щедро учил ее всему, что знал сам, особенно – кататься на лыжах. И весь сиял от радости, что она делает такие быстрые успехи.
– Маленькая фрекен, – говорил Хемуль, – вы прирожденная лыжница. Скоро вы меня перещеголяете!
– Об этом я только и мечтаю! – откровенно признавалась малышка Мю.
И стоило ей только выучиться хорошенько кататься на лыжах, как она тотчас же исчезла. Она стала кататься на своих, известных только ей, холмах и думать забыла о Хемуле.
Как бы там ни было, теперь все больше гостей забиралось под ледяной свод реки удить рыбу, и в конце концов на холме, где Хемуль обычно катался на лыжах, пестрела одна лишь его черно-желтая куртка.
Гостям долины не нравилось, когда их втягивали в какие-нибудь новые, утомительные дела.
Им больше нравилось сидеть и болтать о том, как было прежде, пока не явилась Ледяная дева и не кончилась еда. Они рассказывали друг другу о том, какой мебелью обставляли они свои дома, и с кем они были в родстве, и с кем дружили, и как ужасно было, когда явилась великая лютая стужа и все переменилось.
Они жались ближе к печке и слушали друг друга, пока не наступал наконец их черед рассказывать.
Муми-тролль видел, что Хемуль становится все более и более одинок.
«Надо сделать так, чтобы он ушел прежде, чем сам это поймет, – думал Муми-тролль. – И прежде, чем кончится варенье!»
Но не так-то просто было найти повод избавиться от Хемуля, повод, который был бы и надежным и приличным.
Иногда Хемуль съезжал вниз к морю и пытался выманить пса Юнка из купальни. Но Юнку вовсе не хотелось ходить на лыжах по холмам, не интересовали его и сани, в которые запрягают собак. Ночью он все больше времени проводил под открытым небом и выл на луну, а днем хотел спать и клевал носом.
В конце концов Хемуль, отставив лыжные палки в сторону, умоляюще сказал:
– Я ужасно люблю собак. Я всегда мечтал о собственной собаке, которая бы тоже любила меня. Почему ты не хочешь поиграть со мной?
– Да я и сам не знаю, – пробормотал, краснея, Юнк.
И как можно скорей снова шмыгнул в купальню, где так хорошо мечталось о волках.
Вот с кем бы ему хотелось поиграть! Какое великое счастье было бы охотиться вместе с волками, следовать за ними повсюду, делать все, что делают они, исполнять все их желания. И мало-помалу он бы одичал и стал таким же вольным, как они.
Каждую ночь, когда лунный свет мерцал в ледяных цветах и разводах оконных стекол, Юнк просыпался в купальне и садился, прислушиваясь. И каждую ночь, надвинув шапчонку на уши, он неслышно прокрадывался из купальни на берег.
Он всегда шел одной и той же дорогой, пересекал берег, поднимался на горный склон и брел на юг в лес. Он заходил так далеко, что лес редел и он мог заглянуть в глубину Пустынных гор. Там Юнк садился в снег и ждал до тех пор, пока не раздавался волчий вой. Иногда волки были очень далеко, иногда ближе. Но выли они почти каждую ночь.
