— Да, да, помню, — сказала Барби. — Просто поразительно! А как тебе нравится заявление Майкла — ты, конечно, слышал? — что Скворец говорит: «Пик-пик!» Ему как будто и невдомёк, что Скворец ничего подобного не говорит, а разговаривает на том же языке, что и мы! Ну уж так и быть, от папы и мамы нельзя требовать многого — они ведь совсем ничего не понимают, хотя они такие славные, — но уж Джейн и Майкл могли бы, кажется…
— Когда-то они всё понимали, — сказала Мэри Поппинс, складывая ночную рубашку Джейн.
— Как? — хором откликнулись Джон и Барби, ужасно удивлённые. — Правда? Вы хотите сказать — они понимали Скворца, и ветер, и…
— И деревья, и язык солнечных лучей и звёзд — да, да, именно так. Когда-то, — сказала Мэри Поппинс.
— Но почему же они тогда всё это позабыли? — сказал Джон, наморщив лоб. — Почему?
— Ага, — многозначительно сказал Скворец, оторвавшись от остатков печенья. — Так вы хотели бы это знать?
— Потому что они стали старше, — объяснила Мэри Поппинс. — Барби, пожалуйста, немедленно надень свои носки.
— Вот так так! — сказал Джон, пристально взглянув на Мэри Поппинс.
— Тем не менее это так! — ответила Мэри Поппинс, потуже закатав носки Барби.
— Ну что ж, пусть Джейн и Майкл такие глупые, — продолжал Джон. — Я знаю, что я-то ничего не забуду, когда стану старше.
— А я — тем более, — сказала Барби, с удовлетворением посасывая палец.
— Забудете, — сказала Мэри Поппинс твёрдо.
Близнецы сели и уставились на неё.
— Фу-ты ну-ты! — сказал Скворец презрительно. — Нашлись вундеркинды! Тоже мне седьмое чудо света! Всё забудете, голубчики, как только прорежутся зубки!
— Ни за что! — отвечали Близнецы, глядя на Скворца так, как будто не прочь были его укокошить.
Скворец насмешливо засвистел.
— Будьте покойны, всё забудете! — повторил он. — Вы не виноваты, конечно, — добавил он мягче. — Просто тут ничего не поделаешь. Нет ни одного человека, который бы помнил после того, как ему стукнет самое большее год. За исключением, конечно, неё. — Он указал клювом на Мэри Поппинс.
— А почему она может помнить, а мы нет? — сказал Джон.
— А-а-а! Она не такая, как все. Она — редкое исключение. Она вне конкуренции! — сказал Скворец, ухмыляясь.
Джон и Барби молчали. Скворец продолжал объяснения:
— Она — единственная в своём роде. Нет, я не о наружности. Конечно, любой мой только что вылупившийся птенец гораздо красивее, чем Мэри Поппинс была, есть и…
— Я тебе задам, наглец! — сердито сказала Мэри Поппинс, мгновенно обернувшись и махнув в его сторону фартуком. Но Скворец, отскочив в сторону, перепорхнул на оконную раму и, оказавшись вне опасности, насмешливо свистнул.
— Думала, ты меня на этот раз поймала, да? — хихикнул он и помахал ей крыльями.
Мэри Поппинс только фыркнула.
Солнечное пятно двигалось по комнате, и длинные золотые стволы тянулись за ним. За окном набежавший лёгкий ветерок что-то тихонько прошептал веткам вишен в переулке.
— Слушай, слушай, ветер разговаривает, — сказал Джон, наклонив голову набок. — Мэри Поппинс, вы правда думаете, что мы этого не сможем слышать, когда станем старше?
— Слышать-то вы всё будете, — ответила Мэри Поппинс, — но понимать перестанете.
При этих словах Барби жалобно заплакала. У Джона тоже навернулись слёзы на глаза.
— Ничего не поделаешь. Так уж полагается, — сказала Мэри Поппинс назидательно.
— Ай-ай-ай, вот стыд! — насмехался Скворец. — Плаксы-ваксы! Разревелись! У невылупившегося скворчонка и то больше ума! Как не стыдно хлюпать!
И действительно, Джон и Барби теперь рыдали во весь голос, захлебываясь горькими слезами.
Тут дверь распахнулась, и в детскую вошла миссис Бэнкс.
— Мне показалось, малыши плачут, — сказала она и подбежала к Близнецам. — Что случилось, мои крошечки? Ах вы мои ненаглядные, мои солнышки, мои золотые птички! Что с вами? Почему они так плачут, Мэри Поппинс? Весь день они были такие тихие, спокойные! Что-нибудь случилось?
— Да, мэм. Нет, мэм. Мне кажется, у них режутся зубки, мэм, — говорила Мэри Поппинс, нарочно не глядя на Скворца.
— Ах да, конечно! — просияла миссис Бэнкс.
— Не желаю я никаких зубок, если из-за них всё забуду! Всё, что люблю на свете! — вопил Джон, извиваясь под одеялом.
— И я не хочу! — рыдала Барби, зарываясь лицом в подушку.
— Ах вы мои бедняжечки, мои лапочки! Всё будет хорошо! Лишь бы эти противные зубищи скорей прорезались, — утешала их миссис Бэнкс, переходя от кроватки к кроватке.
— Не понимаешь ты! — яростно вопил Джон. — Не надо мне никаких зубов!
— Всё будет плохо, а совсем не хорошо! — плакала в подушку Барби.
— Да-да-да! Не надо плакать! Мамочка знает. Мамочка всё-о-о знает. Мамочка понимает. Всё будет хорошо, когда зубки прорежутся, — ворковала миссис Бэнкс.
С окна донёсся слабый звук. Это Скворец с трудом подавил смех. Мэри Поппинс строго поглядела на него. Он опомнился и принял серьёзный вид.
А миссис Бэнкс нежно гладила своих Близнецов, то одного, то другую, продолжая бормотать ласковые слова, которые должны были, по её мнению, их утешить.
И вдруг Джон перестал плакать.
Он был хорошо воспитанный мальчик, любил свою маму и сознавал свой долг перед ней. «Ведь она не виновата, бедняжка, что всегда говорит не то. Она просто-напросто ничего не понимает», — размышлял он. И вот, чтобы показать, что он на неё не сердится, он перевернулся на спину и меланхолически, глотая слёзы, взял правую ногу обеими руками и засунул её в рот.
— Ах ты умница, ах ты мой умница! — в восторге приговаривала мама.
Он повторил это упражнение, и она была в восхищении.
Тогда Барби, не желая уступать ему в любезности, поднялась с подушки и, хотя её лицо было мокро от слёз, села и стащила оба носка сразу.
— Чудо, а не девочка! — с гордостью сказала миссис Бэнкс и поцеловала её. — Ну, вот видите, Мэри Поппинс! Вот всё и хорошо! Я всегда знаю, как их утешить. Всё хорошо, всё хорошо! — повторяла миссис Бэнкс, словно напевая колыбельную. — И зубки скоро прорежутся.
— Да, мэм, — спокойно отвечала Мэри Поппинс.
И миссис Бэнкс, напоследок улыбнувшись Близнецам, вышла.
Едва дверь за ней закрылась, как Скворец разразился хохотом.
— Простите, что я не сдержался, — кричал он, — но, честное слово, это выше моих сил! Ну и сцена! Ну и сцена!
Джон не обратил на него внимания. Прижавшись лицом к решётке своей кроватки, он тихо, яростно сказал Барби:
— Я не буду таким, как все! Не буду, и всё! Пусть они, — он мотнул головой в сторону Мэри Поппинс и Скворца, — говорят что хотят! Я никогда не забуду, никогда!
— И я тоже, — ответила Барби. — Никогда.
— Клянусь своим хвостом! — завопил Скворец, хлопая себя крыльями по бокам и покатываясь со смеху. — Нет, вы только послушайте! Как будто это от них зависит! Да ведь через месяц, два, самое большее через три они даже забудут, как меня зовут, дурачки! Глупые беспёрые кукушата! Ха-ха-ха!
Раздался новый взрыв смеха, и Скворец, взмахнув пёстрыми крылышками, вылетел в окошко.
* * *
Прошло не так уж много времени с тех пор.
Зубки после немалых страданий наконец прорезались, как полагается всем зубам, и Близнецы отпраздновали свой первый день рождения.
И как раз на другой день после торжества Скворец, который улетал на курорт, вернулся в Дом Номер Семнадцать по Вишнёвому переулку.
— Привет, привет, привет! Вот и мы! — весело пропищал он, приземляясь на подоконник и подскакивая при каждом «привете». — Ну, как тут поживает наша девочка? — развязно осведомился он у Мэри Поппинс, наклонив голову набок и разглядывая её своими весёлыми, блестящими, озорными глазами.
— Без вас не скучала! — отрезала Мэри Поппинс, надменно вскинув голову.
Скворец рассмеялся.
— Всё та же Мэри П.! — сказал он. — Ты не изменилась! Ну, а как остальные? Я имею в виду кукушат, — пояснил он и покосился на кроватку Барби. — Ну, Барбарина, — начал он сладким, заискивающим тоном, — найдётся что-нибудь сегодня для старого знакомого?
— Гули-гули! — отвечала Барби, продолжая жевать своё печенье.
Скворец, вздрогнув от неожиданности, подскочил к ней поближе.
— Я говорю, — повторил он раздельно, — найдётся что-нибудь для старого приятеля, дорогая Барби?
— Ляп-тяп-тяп, — пролепетала Барби, глядя в потолок и доедая последнюю сладкую крошку.
Скворец уставился на неё.
— Ай-ай-ай! — сказал он наконец и, обернувшись, вопросительно посмотрел на Мэри Поппинс.
Они обменялись долгим взглядом.
Скворец перепорхнул на кровать Джона и уселся на перила решётки. Джон играл с большим пушистым игрушечным ягнёнком.
— Как меня зовут? Как меня зовут? Как меня зовут? — прокричал Скворец пронзительно и тревожно.
