— Какая красивая! — похвалил ее Мати, чтобы хоть немного смягчить Тинку-Шерстинку.
И правда, гостья оттаяла.
— Этот узор называют мушками, — объяснила она уже намного любезней.
— В самом деле похоже на муху! — удивилась Майли.
— Разумеется, похоже, еще бы не быть похожей! — Шерстинка вдруг стала необыкновенно словоохотливой. Видно, намолчалась в своей корзинке и теперь обрадовалась неожиданным собеседникам. Спицы замелькали еще быстрее, и вдогонку им пустился рассказ Шерстинки.
— «Мушки», они непременно мушки и будут. А скажем, узор снежинками — это, понятно, снежинки, а бывают еще лепестки — только глянь на яблоневый цвет… Ай! Что это? — Шерстинка смахнула со своего носа-бульбочки крупную каплю дождя и укоризненно взглянула на ребят. — Зачем вы брызгаетесь? Неужто в ваших краях не умеют вежливо обходиться с гостями?
— Да это с неба вода, — оправдывался Мати. — Дождь пошел.
— Кто, кто пошел? — недоверчиво переспросила Тинка-Шерстинка.
— Дождь пошел, — повторил Мати. — Иди сюда, в нашу крепость, тут не замочит.
Мати протянул Шерстинке руку, а Майли поддержала ее сзади.
И вот все четверо сидят на большом камне-крепости под старой черемухой и смотрят на море. Ливень заставил море закипеть, оно вспенилось миллионами пузырьков, а порыв ветра взметнул водяную пыль, словно пар над котлом.
— Выходит, ты никогда не видела дождя? — удивилась Майли.
— Только в окно, — призналась Тинка-Шерстинка. И смущенно добавила: — это мое первое путешествие за границу.
— Значит, ты нигде, кроме дома, не была? — оторопел Мати.
— Ну да! — подтвердила Тинка-Шерстинка даже с гордостью.
— Не жизнь, а скукотища! — выпалила Майли.
— Скукотища? Это у меня-то скукотища? — повторила крохотная бабулька, всплеснув руками. — Глупенькие! Да когда же скучать, если я завалена работой!
— Тоже мне, трудяга! — вставил Засыпайка, который до поры до времени молчал и пристально вглядывался в необычную гостью. Он не знал, что и подумать. Вообще-то Засыпайка был доволен, что смог вызвать сюда это чудо-юдо — так он назвал про себя Шерстинку. И все же это странное создание не давало ему покоя — только и знает хвастать, строит из себя невесть что.
— Знаю я, что ты обо мне думаешь! — выпалила Тинка-Шерстинка, сверля Засыпайку колючим взглядом.
— Ну-ну, и что же я думаю? — Засыпайка уже пожалел о своей горячности.
— Думаешь, до чего хвастливая бабка! Говорить мастерица, а дела боится!
У Засыпайки от изумления дух захватило. Вот так история! Это чудо-юдо еще и мысли читает!
Мати понял, что назревает ссора и нельзя дать ей разгореться.
— Шерстинка, расскажи нам, пожалуйста, про свою работу, — попросил он.
— Я заплетаю в узор секреты, — прошептала Шерстинка.
— Да где тебе взять эти секреты? — Засыпайка прямо кипел от зависти. — Ты в жизни-то ничего не смыслишь!
— Секреты ко мне сами приходят, — усмехнулась Шерстинка, позвякивая спицами. — Завихрится ветер вокруг дома, в трубе погудит — принесет вести с островов, из заморских стран. Кот домой заявится — непременно какую-нибудь историю на хвосте притащит. Сядет рядом, помурлычет, с клубком поиграет, а ниточка все тянется — вот сказка-то и сказывается. Да-да. Сказка сказывается. А я все слушаю да помечаю.
— Как это помечаешь? — переспросил Мати.
— Секретными знаками. Только секретными, — проворковала Шерстинка.
— Ты пишешь книгу? — почтительно спросила Майли. Теперь она всерьез зауважала старушку.
— Не книгу, а узоры, — ответила Шерстинка, усердно шевеля спицами. Она приподняла голову, увидела круглые от удивления детские глаза, удовлетворенно усмехнулась и продолжила:
— Пословица говорит: «Дело мастера боится». Да только это еще не все. Да-да. Вот Алина ковер на станке ткет или спицами постукивает — варежки вяжет. И считает, что рисунок для ковра или узор для варежки сама сочиняет. И пусть себе думает! На самом-то деле я вожу ее рукой, я подаю ей нужную нитку и подбираю цвета. Потом приходят люди, смотрят, хвалят — какой замечательный рисунок! А прочесть его не могут! И не подозревают даже, какие удивительные истории и тайны хранят старые покрывала, санные полости и даже новехонькие детские рукавички.
— Значит, ты умеешь колдовать, совсем как наш Засыпайка? — воскликнул Мати и похлопал друга по плечу. Тот на глазах повеселел. Тинка-Шерстинка исподлобья глянула на Засыпайку.
— Он умеет вызывать сны?
— Еще как, — заверил Мати.
— Но ведь это только когда спишь! — отрезала Шерстинка. — А днем какой от него толк?
— Как это?! — Засыпайка даже запыхтел от возмущения. — Я и днем могу чудеса творить!
— Покажи! — потребовала Шерстинка.
Засыпайка отвернулся — его искусство не для чужих глаз и ушей! — и начал ворожить.
Глядь — прямо к ногам сидящих на валуне опустилось узорчатое шерстяное покрывало, такое яркое — глаз не оторвать.
— Моя санная полость, — спокойно обронила Шерстинка, как будто падающие с неба покрывала были самым обычным делом на свете. — Теперь оно висит у Алины в задней комнате на стене, потому что на санях никто больше не ездит. На автобусах раскатывают да на машинах. А раньше на каждом хуторе должна была быть своя санная полость, да поярче, да получше, чем у других. Одно удовольствие было смотреть, как летел по снежной дороге санный поезд!
— И в нее тоже вплетены тайны? — полюбопытствовала Майли, разглядывая пестрый узор санной полости.
— А то как же! — усмехнулась Тинка-Шерстинка.
По темно-красному фону, к середке он переходил в каштановый, было разбросало множество причудливых узоров.
— Это цветы! — показала Майли на разноцветные крестики и звездочки, бегущие по коричневой кайме покрывала.
— Мимо! — засмеялась Шерстинка. — Снежинки это.
— Тут сани, да? — Мати ткнул в желтоватый прямоугольник в углу покрывала с двумя сидящими фигурками.
— Мимо! — торжествовала Шерстинка. — Это лодка.
— А это солнце! — решила Майли, глядя на яркую зеленую звезду в центре покрывала.
— Мимо! — воскликнула Шерстинка. — Это луна.
— Ну уж это точно рыба! — решился, наконец, вставить словечко и Засыпайка, потому что тут сомнений быть не могло: чем еще может быть это голубовато-серое, с белыми плавниками, определенно, рыба!
— Рыба! Ой, рыба! — захлебнулась Шерстинка. Она прямо задыхалась от смеха. — Да ведь это жеребенок!
— Как это! — обиделся Засыпайка. — Жеребенок, вон он, голубенький, посреди ковра. А это — рыба!
— Это тот же жеребенок, — лукаво сказала Шерстинка.
— Ладно, — Мати устал гадать. — Засыпайка наколдовал ковер. А ты расскажи нам, какой в нем секрет!
— Будь по-твоему, — милостиво согласилась Тинка-Шерстинка. И вот что она поведала под перезвон спиц.
— Немало дней, грозовых и лучезарных, тихих и ненастных, прошло с тех пор, как поселился на этом берегу Яан. Много цветов росло вокруг его дома от них и пошло название хутора Лиллесалу — Цветочная роща. Яан с хутора Лиллесалу был отменный рыбак. Ни разу без улова не возвращался. И сына рыбачить научил.
В старину теплыми да темными осенними вечерами рыбу ловили на огонь. Укрепят на носу лодки железный прут, привяжут к нему хворостину и зажгут. Заполыхает над чернеющей водой огненный язык, рыба на свет так и лезет. Глазеет на огонь, точно заколдованная. Тут ее только успевай вытаскивать.
Как-то раз Яан со своим сыном отправился ночью в бухту, зажег огонь и знай себе таскает рыбу в лодку. Вдруг чует: попался в сети улов огромный, да тяжелый, и не вытянешь.
— Выгребу, — думает Яан — к дому, там рыбу вместе с сетью во двор затяну. Стал он к берегу грести. Гребет, гребет, и все ни с места. Лодка кругами ходит, а вперед — ни на волос.
— Дело нечистое! — струхнул Яан.
И слышит он звонкий женский голос:
— Рыбак, а рыбак, отдай моего жеребеночка!
А кто говорит — не понять. Яан еще пуще на весла налег Лодка что твой волчок вертится — и ни на скользок вперед! Снова голос его окликает:
— Рыбак, а рыбак, отдай моего жеребеночка!
Только нет нигде жеребенка. Одна лишь огромная сине-серая рыба с белыми плавниками бьется в неводе.
А как услышал Яан в третий раз:
— Рыбак, отдай моего жеребеночка! — понял он — то сама хозяйка моря его окликает. Вспорол Яан сеть и выпустил серо-голубую рыбину. Та заржала и, ударив хвостом, ушла в пучину.
С той поры Яан больше в море с огнем не хаживал, а теперь рыбачить с огнем и вовсе запрещено.
Настала зима. Замерзло море. Но народ наш без рыбы не остался. Начался подледный лов.
Как-то раз Яан с сыном тоже отправились на залив, сделали прорубь и поставили сеть. Тут хозяйка моря из себя вышла: и подо льдом поморяне не дают ее стаду покоя. Как бабахнет снизу, со дна морского, по льду, он и раскололся с грохотом. Побежала по льду широкая трещина, и видит Яан со страхом, как все шире становится полоса воды между ним и берегом. Ветер стал уносить льдину прямо в открытое море, и отец с сыном решили, что уж совсем попали в лапы смерти.
