Трое ребят остались стоять неподвижно, молчаливые и несчастные; лужа у их ног становилась все глубже и капли с одеяла тяжело отсчитывали секунды. Наконец, Кэри откинула назад мокрые волосы.
— Давай, Пол, — хрипло сказала она. — Идем в ванную, умоемся.
— Что мне совершенно непонятно, — сказала тетка Беатриса в четвертый раз, — это откуда вы принесли воду. Ванная в самом конце коридора, и кувшина там нет.
Беседа происходила в ее кабинете. Тетка Беатриса сидела у письменного стола вполоборота, чтобы видеть, как они стоят, выстроившись в ряд на ковре. Все трое смотрели на нее круглыми и честными глазами, но в самой глубине этих глаз таилось какое-то напряжение.
«Что бы ни случилось, — предупредила Кэри остальных, — мисс Прайс выдавать нельзя. А так все равно, что говорить, хуже уже не будет».
Кэри откашлялась. Она ничего не ответила, но твердо глядела в лицо своей тетке.
— Хочу тебе по-дружески заметить, Кэри, — сказала тетка Беатриса своим резким, язвительным голосом, — что ты производишь впечатление человека не совсем в своем уме. Эта история про остров в Южном море, каннибалов... лагуны... Уж если необходимо было лгать, то втроем вы могли бы придумать что-нибудь получше.
Кэри проглотила слюну.
— Волшебная кровать... — тетка Беатриса ехидно улыбнулась. — Возможно, тебе интересно будет узнать, Кэри, что я лично купила эту кровать в 1903 году, совершенно новой, в «Баринг энд Уиллоу». Весьма солидная фирма, — наставительно прибавила она, — и не увлекается разными новшествами.
Кэри переступила с левой ноги на правую.
— Но что мне все еще остается неясным, — снова завела свое тетка Беатриса, — это откуда у вас вода.
— Из моря, — неожиданно сказал Пол. — Кэри же вам говорила.
Тетка Беатриса приподняла свои почти безволосые брови, взяла ручку и отвернулась к письменному столу. Ее тонкая улыбка не предвещала ничего хорошего.
— Неважно, — сказала она. — Я отправила телеграмму вашей матери, и Элизабет укладывает ваши вещи. Это последняя услуга, которую Элизабет мне окажет. После всех этих лет она предупредила меня, что берет расчет.
— Но это же правда была морская вода, — не выдержала Кэри. — Это, действительно, было море. Вы сами можете проверить.
Тетка Беатриса чуть обернулась к ней, ручка изящно замерла в ее птичьей лапке.
— Как, позволь узнать? — насмешливо вопросила она.
— Если лизнете одеяло, тетя Беатриса, — вежливо ответила Кэри.
Глаза тетки Беатрисы стали агатовыми.
— Вы не мои дети, — холодно сказала она, — я уже не так молода, как была когда-то, и я вовсе не обязана терпеть подобные вещи. А вашей матери, — неважно, работает она или нет, — следует воспитывать вас иначе. Я закончила. Можете идти.
Ребята поплелись к двери, но на пороге остановились: тетка Беатриса заговорила снова:
— Поскольку такси здесь нет, мистер Бисселтуэйт, молочник, любезно согласился заехать за вами в одиннадцать сорок пять. Ваш поезд отходит в двенадцать.
Тихо-тихо они закрыли за собой дверь.
Молочник опоздал.
— Может, мы еще успеем попрощаться с мисс Прайс? — сказала Кэри.
— Кому-нибудь одному лучше остаться, — предложил Чарльз, — присмотреть за чемоданами и подождать повозку. Идите вы с Полом.
Мисс Прайс работала в палисаднике. Увидев Кэри и Пола в пальто и шляпах, она так удивилась, что поставила свою тачку и ждала, стоя между ручками. Кэри подбежала к ней:
— Мисс Прайс, мы уезжаем.
— Куда? — спросила мисс Прайс. Она была усталой и бледной, если не считать загара на тонком носу.
— Домой. В Лондон.
— О господи, — с убитым видом сказала мисс Прайс и стала стаскивать садовые перчатки.
— Кровать, вода, ну и все такое. Нас отсылают. Но мы сдержали обещание, мисс Прайс. Мы о вас ничего не сказали.
— О господи, — повторила мисс Прайс и присела на краешек тачки.
Пол принялся собирать с кучи мусора срезанные цветочные головки.
— Мы пришли прощаться, — продолжала Кэри.
— О господи, — в третий раз повторила мисс Прайс. — Я чувствую себя очень виноватой. Не надо было ездить на этот остров. Но я думала: тихий, погожий денек, дыхание морского воздуха...
— Глядите, — перебил Пол, — розовая капуста!
Кэри посмотрела на тачку. Среди мусора лежал гигантский розовый бутон.
— Ой, мисс Прайс! — воскликнула Кэри, не сводя с него взгляда. Бутон весил фунта два[5], не меньше.
Мисс Прайс покраснела.
— Я много думала со вчерашнего дня, Кэри. О прошлой ночи и о том, что ты говорила о цветочной выставке... — Она взглянула на Пола, словно включая его в перечень предметов для размышления. — И пришла к выводу, что колдовство чем-то похоже на жульничество в игре. Сначала это кажется забавным, но в конце концов едва ли приведет к чему-нибудь хорошему.
Пол нахмурился.
— У меня лично это всегда приводит к чему-нибудь хорошему, — твердо сказал он.
— Скорее всего, у меня не получится бросить колдовство совсем, — продолжала мисс Прайс, не обращая внимание на его слова. — Но думаю, что на время смогу.
Они помолчали.
— Ох, мисс Прайс... — печально пробормотала Кэри. Она разделяла разочарование Пола.
— Это так связывает, — сказала мисс Прайс.
Пол отворачивал листья «розовой капусты». От тачки поднимался сладкий сухой запах прогретых солнцем увядших лепестков.
— Я решила, — продолжала мисс Прайс, глядя на пальцы Пола, — в дальнейшем рассматривать колдовство не как хобби, — она помедлила, — а как слабость.
— Дорогая мисс Прайс, — вскричала Кэри, — вы такая молодчина! — Она обхватила мисс Прайс за шею и вдруг почувствовала слезинку на ее длинном носу. — Спасибо вам за все, даже за каннибалов!
Это была тягостная минута. Пол глядел растерянно и хмуро. Его не оставляло сложное чувство, будто мисс Прайс переворачивала новую страницу прежде, чем он успел дочитать старую. И когда к калитке с грохотом подъехала повозка молочника, это оказалось даже кстати. Мисс Прайс вытерла глаза.
— Ну, вам пора, — сказала она, поправляя шляпу.
Чарльз спрыгнул с повозки, чтобы пожать ей руку. Мисс Прайс попыталась улыбнуться.
— Счастливо вам, дорогие ребята, и до свидания. Сохраните ваши горячие сердца, ваше благородство и вашу смелость. Это поможет вам, — продолжала мисс Прайс, громко шмыгая носом, — не хуже колдовства.
Она поспешно отвернулась и покатила тачку к мусорной куче.
Молочник щелкнул кнутом, и повозка загромыхала прочь под веселый перезвон пустых бидонов.
— Она не сдержит слова, — сказал Пол, который под шумок успел занять место поближе к пони.
В поезде Чарльз хмурился, глядя в окно: Кэри рассказала ему о беседе с мисс Прайс.
— Если колдовство и слабость, — заметил он, — так, по крайней мере, получше других.
— Ясное дело, — согласилась Кэри.
— Если бы у нас все еще была кровать, можно было бы, я думаю, еще полетать, — продолжал Чарльз. — Иногда.
— Да, — сказала Кэри. — Изредка.
— Кровать не была волшебной, — утешил их Пол. — Волшебной была только шишечка.
— Какая разница? — Кэри возмущенно отвернулась от Пола: стоя на коленях на сидении, он дышал ей прямо в лицо. — От одной вещи нет проку без другой.
— А можно привинтить волшебную шишечку на другую такую же кровать?
— Ох, ну не знаю, Пол! — Кэри отодвинулась к окну. — Что толку об этом говорить, если у нас ее нет? Сядь как следует.
Пол смиренно спустил ноги вниз и откинулся на сидении, втянув щеки. Некоторое время он о чем-то озабоченно размышлял и, наконец, сказал:
— Но шишечку-то я захватил с собой...
Прошло два года; тетка Беатриса умерла, дом продали, и ребята не смогли поехать в Мач-Френшэм снова. Память о том лете стала тайной, о которой говорили редко, и никогда — с Полом.
— Понимаешь, он все выболтает, — объясняла Кэри. — Пусть лучше думает, что это сон...
Пол, например, мог выпалить при посторонних:
— Когда мы были в тюрьме...
И Кэри, краснея, поспешно его поправляла:
— Когда тебе снилось, что ты был в тюрьме, Пол!
Через некоторое время Пол вдруг начал путаться и, косясь на Кэри, изрекал что-нибудь вроде:
— Вчера, когда мне приснилось, что я за ужином съел яйцо...
— Но ты действительно съел яйцо за ужином, — напоминала мама.
— А-а, — впадал в задумчивость Пол. — А там был конный бал?
— Что за конный бал?
— Да каннибал, — быстро пояснила Кэри. — Нет, Пол. Это тебе приснилось. — И меняла тему разговора.
Даже для Чарльза те события перестали быть реальностью. Он занялся боксом, начал собирать марки, взялся за учебник латинского языка. А все остальное загнал на задворки своей памяти и сделал вид, что ничего подобного никогда не происходило.
