А окончив свои стихи, она посмотрела на Шарр-Кана и увидела, что Шарр-Кан исчез из бытия, и он некоторое время лежал между ними брошенный и вытянутый во всю длину, а потом очнулся и вспомнил о пении и склонился от восторга. И они стали пить и играли и веселились до тех пор, пока день не повернул к закату и ночь не распустила крылья. И тогда она поднялась в свою опочивальню, и Шарр-Кан спросил о ней, и ему сказали: «Она ушла в опочивальню», а он воскликнул: «Храни и оберегай ее Аллах!»
А когда наступило утро, невольница пришла к нему и сказала: «Моя госпожа зовет тебя к себе». И Шарр-Кан поднялся и пошел за нею, и когда он приблизился к помещению девушки, невольницы ввели его с бубнами и свирелями, и он дошел до большой двери из слоновой кости, выложенной жемчугом и драгоценными камнями. И они вошли туда и увидели другое обширное помещение, в возвышенной части которого был большой портик, устланный всякими шелками, а вокруг портика шли открытые окна, выходившие на деревья и каналы, и в помещении были статуи, в которые входил воздух и внутри их двигались инструменты, так что смотрящему казалось, что они говорят. И девушка сидела и смотрела на них и, увидя Шарр-Кана, поднялась на ноги ему навстречу и, взяв его за руку, посадила его с собою рядом и спросила, как он провел ночь, и Шарр-Кан поблагодарил ее.
И они сидели разговаривая, и девушка спросила его: «Знаешь ли ты что-нибудь, относящееся к влюбленным, порабощенным любовью?» – «Да, я знаю некоторые стихи», – ответил Шарр-Кан, и девушка сказала: «Дай мне их послушать». И тогда Шарр-Кан произнес:
«Во здравье да будет Азза[35], хвори не знает пусть!
Все с честью моей она считает дозволенным!
Аллахом клянусь, едва я близко, – бежит она,
И много когда прошу я, мало дает она.
В любви и тоске моей по Аззе, когда смогу
Помехи я устранить и Азза одна со мной,
Подобен я ищущим прикрытья под облаком:
Как только заснут они, – рассеется облако».
И девушка, услышав это, сказала:
«Кусейир был явно красноречив и целомудрен.
Он превосходно восхвалил Аззу, когда сказал:
«И когда бы Азза тягалась с солнцем во прелести
Пред судьей третейским, решил бы дело ей в пользу он.
Но немало женщин с хулой на Аззу бегут ко мне –
Пусть не сделает Бог ланиты их ее обувью».
И говорят, что Азза была до крайности красива и прелестна, – добавила она и потом молвила:
– О царевич, если ты
Знаешь что-нибудь из речей
Джамиля Бусейне[36], скажи нам».
И Шарр-Кан отвечал: «Да, я знаю их лучше всех, – и произнес из стихов Джамиля такие стихи:
Они говорят: «Джамиль, за веру сразись в бою».
К каким же бойцам стремлюсь я, кроме красавиц?
Ведь всякая речь меж них звучит так приветливо,
И, ими поверженный, как мученик гибнет.
И если спрошу: «О, что, Бусейна, убийца мой,
С любовью моей?» – она ответит: «Все крепнет!»
А если скажу: «Отдай рассудка мне часть, чтобы мог
Я жить!» – то услышу я в ответ: «Он далеко!»
Ты хочешь убить меня, лишь этого хочешь ты,
А я лишь к тебе стремлюсь, к единственной цели».
Услышав это, девушка воскликнула: «Ты отличился, царевич, и отличился Джамиль! Что хотела сделать с Джамилем Бусейна, когда он сказал это полустишие:
«Ты хочешь убить меня,
Лишь этого хочешь ты?»
«О госпожа, – отвечал Шарр-Кан, – она хотела сделать с ним то же, что ты хочешь сделать со мной, хотя даже и это тебя не удовлетворяет». И она засмеялась, когда Шарр-Кан сказал ей эти слова, и они, не переставая, пили, пока день не повернул к закату и не приблизилась мрачная ночь. И тогда девушка встала и ушла в свою опочивальню и заснула, и Шарр-Кан проспал в своем месте, пока не настало утро. А когда он очнулся, к нему, как обычно, пришли невольницы с бубнами и музыкальными инструментами и поцеловали землю меж его рук и сказали: «Во имя Аллаха! Пожалуй, наша госпожа призывает тебя явиться к ней».
И Шарр-Кан пошел, окруженный невольницами, бившими в бубны и игравшими. И он вышел из этого покоя и вошел в другой покой, больший, чем первый, и в нем были изображения и рисунки птиц и зверей, которых не описать.
И Шарр-Кан удивился, как искусно отделано это помещение, и произнес:
«Мой соперник рвет из плодов ее ожерелий
Жемчуга груди, что оправлены чистым золотом.
О поток воды, на серебряных слитках льющийся.
О румянец щек, на топазе лиц расцветающий!
И мне кажется, что фиалки цвет здесь напомнил нам
Синеву очей, что охвачены сурьмы кольцами».
И при виде Шарр-Кана девушка встала и, взяв его под руку, посадила с собою рядом и сказала: «Искусен ли ты, о сын царя Омара ибн ан-Нумана, в игре в шахматы?» И Шарр-Кан сказал: «Да, но не будь ты такова, как сказал поэт:
Скажу я, а страсть меня то скрутит, то пустит вновь,
И меда любви глоток смягчает мне жажду.
Любимой я шахматы принес, и играл со мной
То белых, то черных ряд, но я недоволен.
И кажется, что король на месте ладьи стоит,
И хочет как будто он с ферзями сразиться.
А если прочту когда я смысл взгляда глаз ее,
Жеманство очей ее, друзья, меня губит».
Затем она пододвинула ему шахматы и стала с ним играть. И Шарр-Кан, всякий раз, как он хотел посмотреть, как она ходит, смотрел на ее лицо и ставил коня на место слона, а слона на место коня. И она засмеялась и сказала: «Если ты играешь так, то ты ничего не умеешь», а Шарр-Кан отвечал: «Это первая игра, не считай ее!»
И когда она его обыграла, он снова расставил фигуры и стал с ней играть, и она обыграла его во второй раз и в третий раз, и в четвертый, и в пятый, и повернулась к нему и сказала: «Ты во всем побежден!» – «О госпожа, – отвечал Шарр-Кан, – тому, кто играет с тобой, как не быть побежденным?» А затем она велела принести кушанье, и они поели и вымыли руки, и им подали вино, и они выпили, и после этого она взяла канун (а она была умелой в игре на кануне) и произнесла такие стихи:
«Судьба то отпустит нас, то снова нас скрутит
И как бы влечет к себе и вновь отгоняет.
Так пей же, пока судьба прекрасна, коль можешь ты
Со мной не расстаться вновь, и пей безудержно!»
И они продолжали так поступать, пока не подошла ночь, и в этот день было лучше, чем в первый день, а когда ночь приблизилась, девушка ушла в свою опочивальню. И возле Шарр-Кана остались только невольницы, и он бросился на землю и проспал до утра.
И невольницы, по обычаю, пришли к нему с бубнами и музыкальными инструментами, и, увидав их, Шарр-Кан поднялся и сел. А невольницы взяли его и пошли с ним и привели его к девушке. И при виде его она поднялась на ноги, взяла его за руку и посадила с собою рядом и спросила его о том, как он провел ночь, и Шарр-Кан пожелал ей долгой жизни, а она взяла лютню и произнесла:
«Оставь стремленье к разлуке ты –
Горька ведь вкусом всегда она.
И солнца луч в предзакатный час
От мук разлуки желтеет весь».
И когда они были в таком состоянии, они вдруг услышали шум и увидели мужей, теснившихся друг к другу, и патрициев, в руках которых блестели обнаженные мечи, и все говорили на языке румов: «Ты попался нам, о Шарр-Кан, будь же уверен в своей гибели!» И, услышав эти слова, Шарр-Кан подумал: «Клянусь Аллахом, эта девушка устроила хитрость и дала мне отсрочку до тех пор, пока пришли ее люди, те витязи, которыми она меня устрашала. Но я сам ввергнул себя в гибель!»
И он обернулся к девушке, чтобы упрекнуть ее, и увидел, что ее лицо изменилось и побледнело, и она вскочила на ноги и крикнула им: «Кто вы?» И патриций, предводительствовавший ими, ответил ей: «О благородная царица и единственная жемчужина, разве не знаешь ты, кто подле тебя?» И девушка сказала: «Я не знаю его. Кто же он, этот человек?» – «Это разрушитель городов и господин витязей, это Шарр-Кан, сын царя Омара ибн ан-Нумана. Это тот, кто завоевал крепости и завладел всеми неприступными местами, – отвечал предводитель. – Сведение о нем дошло до царя Хардуба, твоего отца, от старухи госпожи Зат-ад-Давахи. И царь, твой отец, убедился потом из рассказа старухи. И вот ты помогла войску румов, захватив этого зловещего льва!»
И, услышав слова патриция, девушка посмотрела на него и спросила: «Как твое имя?» И он отвечал: «Мое имя Масура, сын твоего раба Маусуры ибн Кашарда, патриция среди патрициев». – «Как же ты вошел ко мне без позволения?» – спросила она. «О госпожа, – отвечал предводитель, – когда я достиг дверей, меня не задержали ни придворный, ни привратник, напротив – все привратники поднялись и пошли впереди нас, как это обычно бывает; когда же приходит кто-нибудь не из нас, они оставляют его стоять у дверей, пока не испросят ему разрешения войти. Но теперь не время затягивать разговор. Царь ждет нашего возвращения с этим царем, в котором сила войск ислама, чтобы убить его, и тогда его войска уйдут в то место, откуда они пришли, и нам не придется утомляться, сражаясь с ними».
